Статьи

Дуже важкий був бій 18 лютого, і запам’ятався він тому, що вороги хотіли 23 числа провести в Мар'їнці парад. Але мої бійці і командири молодці – відпрацювали прекрасно. Під час цього бою я весь час спілкувався з командуванням сектора та керівником АТО, і вони ставили мені тільки одне питання: «Ти впораєшся? Втримаєш Мар’їнку?”. І єдине, що я їм сказав, що якщо з того боку піде щось важке, я хочу, щоб за моєю спиною теж була техніка. Мені відповіли, щоб я не переживав, бо від Маріуполя вже все підтяглося в мій бік. І це дійсно було так. В піхоти тоді виросли крила. В результаті у сєпарів не те щоб параду на 23 не вийшло, а вони навіть не посміли перейти через річку, яка є лінією розмежування між моїми та їхніми позиціями. Ворог цей бій запам’ятав надовго.

* * *

Я в армії з 15 років – кадровий військовий. Родом з Дрогобича.

Навчався спочатку у Мінському військовому училищі, потім закінчив Харківське вище танкове командне училище. Прослужив 32 роки в Збройних силах. Звільнився в 2009 році, тому що за віком вже не міг перебувати на службі. У грудні 2014 року я добровільно пішов у військовий комісаріат з проханням призвати мене по мобілізації. Прийняв таке рішення, бо як фахівець і патріот вважав, що повинен бути на передовій. Поїхав у Київ, в Академію ЗСУ імені Черняховського. Там протягом двох тижнів проходив підготовку, і після цього мене розподілили в 93 бригаду, командиром танкового батальйону. Але в останній момент рішення командування змінилося, і мене призначили командиром механізованого батальйону в 14 ОМБР, яка тоді формувалася в Рівненському навчальному центрі. Це було в березні 2015 року. Коли я приїхав до них на полігон, отримав посаду командира з механізованого батальйону, але особовий склад батальйону, грубо кажучи, розібрали «як донора» інші батальйони, і в результаті там окрім керівного складу і декількох солдат нікого не залишилося. Я розумів, що в такому стані просто залишуся сидіти на полігоні, але я прийшов воювати, тому попросив командира або перевести мене в іншу бригаду, або призначити в інший батальйон. В той самий момент звільнилася посада командира 1-го батальйону, і мене призначили на це місце.

Цей батальйон від самого початку готувався як нічний, і всі наші навчання та заняття проводились тільки вночі. Нас більш-менш забезпечили приладами нічного бачення. Бойове злагодження проходили на трьох полігонах протягом 3 місяців, закінчили його в червні 15-го року. Нас готували досить серйозно. На початку липня батальйон у складі бригади увійшов у зону АТО і зайняв район оборони на передній лінії перед Маріуполем (м. Талаківка, Гнутово, Павлопіль, Сартана). Завдання ми там виконували протягом 2 місяців. Батальйону навіть вдалося просунутися вперед на 2 з половиною кілометри у напрямку села Комінтерново - це було бойове розпорядження старшого начальника і ми його виконали.

Взагалі, по наших позиціях на тому напрямку дуже щільно працювала ворожа артилерія, «Гради», міномети. В основному сепаратисти починали обстріли десь о 21:30, і до 2-3 години ночі ми з ними перестрілювалися. Одночасно працювала у відповідь і наша артилерія. Коли закінчувалися обстріли, ми виходили зі своїх бліндажів та інших захисних споруд, перевіряли, чи є поранені або загиблі і бачили безліч воронок від снарядів.

В районі Маріуполя ми воювали до кінця серпня, і не думали, що нас будуть переводити. Бо батальйон добре знав позиції і гарно підготував бліндажі, але 1 вересня 2015 року нас перемістили в Мар’їнку – це також перша лінія оборони в Донецькій області.

Мар’їнка – специфічна ділянка на лінії фронта - місто знаходиться в безпосередньому зіткненні з противником. Фактично, бої ведуться посеред міста, тому що там де закінчується Мар’їнка починається Петровський район Донецька. Відстань від позицій мого батальйону до противника десь від 250 до 400 метрів. Це дуже близько і дуже небезпечно. Перших 4 дні ми разом з бійцями 28 ОМБР, яки стояли тоді у місті, вивчали свої позиції, а також позиції ворогів.

Сепаратисти зустріли нас весело в першу ж ніч, коли ми приїхали у місто. Вийшло так, що підрозділи 28 бригади були в бліндажах, а мої хлопці – на вулиці. Коли почався обстріл, ми одразу прийняли бій. З того моменту щодня по наших позиціях працювали снайпери, а як тільки сутеніло ворожі обстріли посилювались, і в результаті зав’язувалися бої з противником. Сепаратисти завжди починали першими. Ми ж вивчали їхні вогневі точки. У разі необхідності я з дозволу свого старшого командира відкривав вогонь у відповідь. Обстріли велися зі стрілецької зброї з АГСів, РПГ, Вогів, ЗУшок і Птурів, інколи по нас працювали із мінометів, БМП-2 а також іншої забороненої Мінськими домовленостями зброї. На що ми давали адекватну відповідь.

9 квітня під час чергового бою, коли ми завдали ворогу серйозних втрат в живій силі, техніці, та укріпленнях, ми могли спокійно йти вперед і звільнити від ворога терикон «Крокодил» шахти «Трудовської» (Пануюча висота на ділянці фронту) та прилеглої до неї території, а також позиції ворога в районі славнозвісного Конезаводу і далі в напрямку Петровського району Донецька. Почалося все по їх схемі: вони накидали нам РПГ, але загалом снаряди летіли через наші позиції в місто. Ми досить вдало почали крити ворога. Біля них загорілася суха трава, ще нам посприяла погода - вітер дув з Донецька, тому вся хвиля пожежі понеслася на сепаратистів. В решті решт і від наших відповідей, і від диму вороги почали кидати свої позиції. Ми спостерігали в тепловізори, як вони відходять, залишивши своїх «двохсотих» і «трьохсотих» і склади з БК. За ними навіть якась БМП намагалася під’їхати, але ми знищили її прицільним вогнем.

Я доповів командиру бригади, що склалися такі умови, коли ми можемо йти вперед і зайняти терикон «Крокодил» і Петровський район Донецька. Фактично для цього нам була потрібна тільки команда, але нам сказали, що це «сіра зона», і йти туди не можна. Я вважаю, що найбільша проблема цієї війни, що ніхто не хоче брати на себе відповідальність за прийняття нестандартних рішень, тому ми часто втрачаємо можливості відвойовувати свої землі і швидше закінчити цю війну, хоча та сторона не питає, чи атакувати наші позиції, і щодня намагаються це зробити. Є враження, що ми будемо сидіти в окопах вічно. В батальйоні багато патріотів і добровольців, які добре навчилися воювати і готові не тільки до ведення оборонних боїв, але й наступальних. Проте я не знаю, що їм казати, коли вони дивлячись в очі мені, своєму командиру, задають запитання: «Чому ми не рухаємося вперед?»

Я вважаю, що мій батальйон - дуже бойовий і один з найкращих і підготовлених батальйонів в ЗСУ. Ворог називає нас «Чорна сотня», «Каратєлі», тому що ми даємо їм зрозуміти, що Збройні сили вже не ті, які були в 14-му році. Саме тому, що ми увесь час на передку, в мене немало поранених. Але приємно, що багато хто з хлопців з легкими пораненнями повертаються до батальйону.

Бої в Мар’їнці були різного масштабу і харакетру. Були й важкі, такі, що тяглися по 9 годин, а були й такі, які нагадували провокацію зі сторони противника.

Якось, ще одразу, як тільки ми прибули в Мар’їнку, з того боку з нами воював Моторола. Я перебував на КСП батальйону, керував боєм і чув по рації-прослушці, як він своїх сєпарів налаштовував: «мы сейчас придем к укропам в Марьинку и будем из них шашлык жарить». Але ми їм тоді дали таких шашликів, що вони забули про свої бажання надовго.

Дуже важкий був бій 18 лютого і запам’ятався він тому, що вороги хотіли 23 числа провести в Мар'їнці парад. Але мої бійці і командири молодці – відпрацювали прекрасно. Під час цього бою я весь час спілкувався з командуванням сектора, і керівником АТО і вони задавали мені тільки одне запитання: «Ти впораєшся? Втримаєш Мар’їнку?” І єдине, що я їм сказав, що якщо з тог боку піде щось важке, я хочу, щоб за моєю спиною теж була техніка. Мені відповіли, щоб я не переживав, бо від Маріуполя вже все підтяглося в мій бік. І це дійсно було так. В піхоти тоді виросли крила. В результаті у сєпарів не те що параду на 23 не вийшло, а вони навіть не посміли перейти через річку, яка є лінією розмежування між моїми і їхніми позиціями. Ворог цей бій запам’ятав надовго.

В Мар’їнці є дуже хороші люди – справжні українці. Вони завжди дуже просять нас: «Не здайте Мар’їнку, не здайте нас!” Наш підрозділ ось-ось мають вивести на ротацію, і тим, хто прийде сюди на наше місце, я буду казати так само: «Дивіться, хлопці, тільки не здайте Мар’їнку!» Мені дуже хочеться, щоб ті, хто прийдуть, продовжували нашу справу, не перекреслили усе те, що було зроблено нами. А ми зробили немало.

Щодо місцевих, то спочатку, коли ми тільки прибули в місто, деякі люди відвертали від нас голову. Таких, які б були лояльні до ЗСУ було небагато. Але згодом ми з замполітом Сан Саничем приїхали у Мар’їнську міську раду, для того, щоб налагодити зв’язки. Районна міська адміністрація уся виїхала в Курахово ще в 14-му році. Тож ми познайомились із секретарем Гавришем Андрієм Степановичем. Пізніше я дізнався, що він з сєпарськими настроями. Перше питання цього секретаря до мене, як до командира батальйону, було таке: «А Ви зможете мене звідси вивести, якщо щось почнеться?» Слухати це було дуже неприємно. Я подумав, а чим інші люди відрізняються від тебе?

Коли я познайомився з місцевими волонтерами, був вражений, бо коли ми їхали сюди, думали, що тут немає патріотів. Вони разом з ними почали організовувати походи в школи. Ми приходили не з пустими руками, а приносили дітям консерви, солодощі і так далі. Зустрічалися з директорами, вчителями, побачили, в яких умовах навчаються школярі.

В приміщеннях всі вікна були закладені мішками, холодно. Опалення не було. Усі грілися обігрівачами. В класах сиділо по 4-8 учнів. Тому ми підняли питання, щоб місцева влада займалися в першу чергу школами. Правда, якийсь рух почався вже ближче до Нового року. Посклили вінка, потім запустили котельню і почали потихеньку обігрівати школи.

В цей час в Мар’їнці вже призначили військово-цивільну адміністрацію, і працювати в даному напрямку стало легше.

Окрім того, що ми вітали дітей на різні свята, ми брали участь в заходах, які проводили місцеві органи влади. На Масляну на центральній площі масово пригощали людей солдатською кашею, чаєм, солодощами, і люди залишилися задоволеними. А коли на Мар’їнський район від Червоного Хреста приходила гуманітарна, ми давали місцевим свої машини, щоб її розвозити. Тому з часом люди почали до нас тягнутися і довіряти нам.

А ще ми перекрили потік контрабанди через Мар’їнку по так званій «Дорозі життя». Спочатку я не міг собі уявити, як це так - групи цивільних людей ходять з Мар’їнки в Донецьк, або в зворотному напрямку через місток, повз позиції батальйону. Взагалі так звану «сіру зону» ніхто не має права ніяк пересікати, а тільки через встановлений КПВВ, якого в Мар’їнці не було. Я прийняв рішення разом зі своїми заступниками протягом тижня виїжджати на блокпост, через який перевозили контрабанду.

Знизу і зверху вулиці Леніна ми поставили різного роду інженерні загородження, щоб перекрити цю дорогу. А щоб забезпечувати громадський порядок, залучили місцеву міліцію. Спочатку люди, які збиралися по обидві сторони того блокпосту, були дуже агресивно налаштовані, в нашу сторону сипали звинувачення і погрози, але з кожним днем було видно результат: людей ставало щодня менше, і їхні настрої змінювалися. Ми працювали у такому режимі десь близько тижня - і в результаті повністю закрили потік контрабанди через свої позиції, чого не змогли зробити до нас ті підрозділи, які займали район оборони в місті до приходу мого батальйону. Дехто з місцевих одразу подякував нам за це. Ну а згодом на трасі Запоріжжя – Донецьк відкрили КПВВ, тепер за порядок там відповідають підрозділи Державної прикордонної служби, Національної гвардії та митники.

Зараз народ повертається в Мар’їнку, хоча тут бойові дії все ще тривають.

Почали працювати магазини і ринок. Нещодавно майже в центрі міста відкрили пекарню. За період, що ми тут, я бачу зміни серед місцевих - люди повірили нам. І тепер дуже хочуть, щоб ми повернулися в місто після ротації. Я знаю, що люди збирали підписи, писали листи на ім’я Міністра Оборони, начальника Генерального штабу, Командувача Сухопутних військ, з таким проханням. Звичайно, ми прикіпили до цього міста це по-перше, а по-друге, місцеві в нас вірять.

Мені дуже хочеться, щоб Збройні сили в державі були спроможними виконувати свої завдання, щоб не було так, як було до цієї війни – розвалена і деморалізована армія. Я вважаю, що частину Донбаса ми втратили саме тому, що армія в нас на той час не була боєздатна.

Зараз в мене є певні розчарування і в керівництві ЗСУ, і в керівництві держави, але питання не в настрої - тут треба думати трохи глибше. Якщо ми будемо розчаровуватися, кинемо зброю і скажемо: «Та нахрєн воно нам терба, розбирайтеся без нас!», - то ми можемо втратити не тільки схід України, але й всю державу. Тому в мене і в моїх побратимів потенціалу робити свою справу ще вистачить надовго. Я думаю, що кожна нормальна людина розуміє - якщо це твоя земля, то ти повинен її берегти, та не потурати ворогу і чекати кабали. Все буде добре. Все буде Україна. Ми в це віримо!!!

Информация о материале

Опубликовано: 30 сентября 2016

Украину любят сравнивать с Израилем. Говорить о том, что украинцам – как когда-то и евреям – приходится строить государственность по соседству с сильным и мощным противником.

Но при всей привлекательности подобного сравнения – оно все же хромает.

Потому, что евреям, строившим Израиль в середине прошлого века, было даже в чем-то проще.

Им противостоял серьезный враг, не питавший к новому государству никаких сантиментов. Но именно поэтому было легче: противник был слишком иным, чтобы можно было заблуждаться на его счет. И на повестке стоял вопрос о физическом выживании, когда никаких компромиссов не предусматривалось.

Вся логика существования Израиля тех лет укладывалась в формулу премьер-министра страны Голды Меир: «Мы хотим жить. Наши соседи хотят видеть нас мертвыми. Это оставляет не слишком много пространства для компромисса».

Именно это отсутствие альтернативы создало реальность, когда у евреев просто не было выбора. Можно было победить, построить государство и сделать его эффективным.

Либо же проиграть и сгинуть.

Наверное, именно в этом и заключается ключевой водораздел между Украиной и Израилем. Просто потому, что сегодня Москва не ставит перед собой тех задач, которые ставили соседи официального Иерусалима.

Она не хочет стирать соседнее государство с лица земли или сбрасывать украинцев в Черное море. Ее программа минимум – превратить Украину в свой протекторат, лишить субъектности и доказать несостоятельность. Программа максимум – чтобы украинцы объявили себя малоросами.

И в этом сценарии главный вопрос повестки дня – это не столько вопрос физического выживания украинского обывателя, сколько вопрос утраты идентичности. В том числе и ценностной.

А очень многие готовы этим легко пожертвовать. Потому что легко жертвовать тем, чего у тебя нет. Особенно когда есть иллюзия, что в случае поражения твоей страны – для тебя лично все останется по-прежнему.

Более того – абстрактный украинский обыватель может даже тешить себя иллюзией, что с ним лично ничего ужасающего не произойдет.

Что в случае капитуляции Украины в нынешней войне всего лишь установится перемирие на востоке, прекратятся волны мобилизации, а армейский бюджет вернется к довоенной скромности.

Что пойдут инвестиции, откроются российские рынки и возобновится экономическое партнерство. И под влиянием этих своих иллюзий украинский обыватель может устало отмахиваться от любых аргументов, настаивая на том, что «персональное» важнее «коллективного».

Проблема в том, что сторонники подобного подхода никак не возьмут в толк, что сейчас решается вопрос не только идентичности, языка и самоощущения.

На кону, в том числе, вопрос того самого экономического благополучия, которое этот самый обыватель привык ставить во главу угла. Потому что мы наблюдаем ни что иное, как битву Украины за право покинуть мир неэффективных сырьевых экономик и неповоротливых политических систем.

Россия могла притворяться эффективной лишь в условиях высоких цен на нефть.

Именно они были одной из двух «духовных скреп», связывавших страну воедино - второй остается ядерное оружие.

Именно эти две вещи удерживают российскую систему от критической центробежности. Но как только цены на нефть упали мы стали свидетелями того, как некогда привлекательная социальная реальность стала рассыпаться.

Потому что Россия может быть симпатичной только когда баррель стоит более ста долларов.

В нулевые можно было очаровываться российским социальным договором. Который предусматривал отказ россиян от политических свобод в обмен на экономическое благополучие.

Когда главным содержанием внутренней повестки была процентная ставка по кредитному автомобилю и продолжительность ипотеки – тем более, что растущие из года в год доходы позволяли это все покрывать. Но эта реальность закончилась в тот момент, когда цены на нефть рухнули более чем вдвое.

В этот момент выяснилось, что экономическое благополучие закончилось, а отказ от политических свобод – сохранился. Более того – власть в РФ объявила об одностороннем реформировании старого социального договора.

Теперь от политических прав и холодильника россиянам предложено отказаться во имя «государственного величия». Которое уже не удастся пощупать, съесть или положить на счет.

Причем это эфемерное приобретение шло в пакете с прежней неэффективностью политической модели.

Которая трактует любое сомнение как непозволительное инакомыслие.

Которое в патриотическом угаре готово принять любое безумное решение. Будь-то право спецслужб на тотальную прослушку или запрет на иностранные продукты.

Современная Россия превратилась в страну, граждане которой несут издержки, на которые не соглашались, но опротестовать которые не могут.

Именно потому, что пятнадцать лет назад добровольно согласились пожертвовать своим правом на «особое мнение».

То, за что сегодня сражается Украина – это не только право на идентичность, язык и собственную историю.

Это, в том числе, битва за переход к другим правилам игры. Рынок и конкуренция. Системы сдержек и противовесов. Государство для граждан, а не наоборот. Это битва не только с внешним агрессором, но и с внутренней неэффективностью, помноженной на коррупцию и корпоративные практики.

Эта битва будет долгой, процессы будут идти с переменным успехом, прогресс порой перемежаться откатами, но мы можем спорить о скорости движения, а не о векторе этого движения.

Альтернативы этому пути попросту нет. Failure is not an option.

Капитуляция перед Россией не будет означать размен идентичности на процветание. Проигрыш будет означать лишь уничтожение шанса на становление эффективной экономики.

Потому что российские протектораты не живут богаче метрополий. А современная РФ остается страной, вся внутренняя дискуссия которой сводится к вопросу «на ком экономить в первую очередь».

Победа России будет означать лишь то, что украинское будущее окажется перечеркнутым.

Любые окна социально-экономических реформ закроются.

Любая попытка сделать государство для гражданина – потерпит поражение. У РФ нет денег, чтобы строить из покоренных стран витрины – и потому капитуляция Киева будет означать крах не только нынешнего поколения украинских граждан, но и следующего. Того самого, которому придется начинать все с нуля.

Именно поэтому Израилю было в чем-то даже проще. Потому что у них изначально не было иллюзий по поводу того, что ждет евреев в случае проигрыша в войне. И сравнивать опыт двух стран можно будет лишь тогда, когда таких иллюзий не останется у Украины и украинцев.

Информация о материале

Опубликовано: 30 сентября 2016

Все изложенное ниже — не столько критика, сколько анализ, призванный ответить на один-единственный вопрос: как долго будет продолжаться российская война против Украины?

Именно факт войны, продолжающейся в течение двух с половиной лет и стыдливо называемой антитеррористической операцией, вынуждает выносить на обсуждение общественности чувствительные вопросы.

Откровенно говоря, для автора этих строк не принципиально, кто обогатится на поставках вооружений и военной техники (ВВТ) для Вооруженных сил Украины (ВСУ). Украинские государственные предприятия, частные заводы отечественных олигархов или даже западные оборонные компании (ЗОК). Главное, чтобы ВСУ получили возможность вести всепогодную бесконтактную войну в любое время суток. Чтобы многочисленные бреши на фронте закрывались не телами солдат, а поступательно компенсировались новыми или добротно модернизированными вооружениями. Чтобы Украина перестала быть привлекательной мишенью для соседней России, а адекватный оружейный ответ стал основной (а позже — и единственной) реакцией на любой обстрел или артиллерийский налет противника.

Для такого изменения ситуации необходимы три трудных решения: по кардинальному изменению облика сил обороны и выбору пути развития ВСУ; по созданию реалистичной системы перевооружения; по развитию национального оборонно-промышленного комплекса (ОПК) как ключевого механизма перевооружения и привлечения западных инвестиций. Все эти решения относятся к компетенции президента Украины и Верховного Главнокомандующего. Все эти решения Петр Порошенко не принял...

За 2,5 года войны не появились программы развития ВСУ и ОПК, а по-советски засекреченная программа развития ВВТ принята без документа, регламентирующего развитие армии. Последнее эксперты называют еще большим нонсенсом, чем ее секретность. За период войны никак не использовались очевидные возможности усиления потенциала ОПК. Например, осознанно в исполнительной власти не создана вертикаль управления ОПК, за редким исключением не используются инициативы частного сектора, не привлекаются иностранные и частных инвестиции, не осуществляется приватизация части ОПК. На чашах весов с одной стороны политические и бизнесовые интересы, с другой — жизни украинских солдат. И первая уверенно перевешивает…

Философия перевооружения

Она базируется на поставках лишь того, что способна произвести часть ОПК под вывеской «Укроборонпром». К этой части можно добавить несколько частных предприятий, которые либо принадлежат представителям власти, либо специфически ею контролируются и за это лоббируются. И еще менее десятка частных структур, которые доказали способность производить конкурентоспособную и редкую номенклатуру ВВТ.

Не следует забывать: национальный ОПК не способен обеспечить львиную долю потребностей ВСУ, причем в наиболее важной номенклатуре ВВТ и услуг (в денежном эквиваленте это не менее 60–70%). Украина никогда не производила и не производит боевые самолеты, комплексы противовоздушной обороны, корабельное вооружение, ударные и оперативно-стратегические и оперативно-тактические беспилотные авиационные комплексы (БАК), боевые вертолеты, значительную часть авиационного управляемого вооружения, подавляющее большинство боеприпасов, стрелковое оружие и еще много чего. И это означает, что выбор способа обеспечения сил обороны в этих потребностях должен решаться межведомственным органом, с учетом внятно выведенного Генштабом ВСУ перечня приоритетов, аргументированных выводов института генеральных конструкторов и научно-технического совета (последний может формироваться из директоров оборонных предприятий, экономистов, ведущих профильных ученых). К указанной проблеме следует добавить отсутствие ресурсов. Спецфонд, как и ожидалось, не заработал, денег не хватает даже на ремонт ВВТ, а министр обороны Степан Полторак уже заявил о возможном недофинансировании потребностей обороны в объеме 6,5 млрд грн. В кулуарах военного ведомства говорят, что в текущем году из ГОЗ на содержание личного состава ВСУ было переброшено около 500 млн грн. Если это правда, то она является еще одним свидетельством системной ошибки в построении властью треугольника: «Армия» — «ОПК» — «Экспорт/импорт ВВТ». Кроме того, есть признаки конфликта военного ведомства с ГК «Укроборонпром». Последний живет сам по себе и все больше нажимает на экспорт оружия, игнорируя возможности частников в области разработок и поставок. А МОУ уже фактически вышло на самостоятельную работу с частниками, хотя это по большей части все еще вялотекущий процесс. Скажем, директор НПФ «Адрон» Николай Архипов говорит, что при реальной потребности ВСУ в новом управляемом авиационном вооружении военные не спешат проводить испытания созданной предприятием управляемой авиабомбы.

Внутри ОПК доминируют непрозрачные, неконкурентоспособные для «неприближенных» условия. По данным Министерства экономического развития и торговли (МЭРТ), 95% номенклатуры ВВТ закупаются в рамках государственного оборонного заказа (ГОЗ) без конкурентных процедур. Оттого менеджеры ЗОК, изучающих возможности работы на украинском рынке, отказываются от идеи инвестиций, поскольку предлагаются неприемлемые формы сотрудничества. Например, ЗОК болезненно воспринимают предложения о проектах, в которых 51-процентный пакет должен принадлежать украинскому государству. Вызывает у западных партнеров удивление и то, что в Украине не принято платить роялти разработчику ВВТ. Да и защита инвестиций — процесс непредсказуемый. Вот основная причина того, что украинские чиновники и политики все еще ездят по миру с просьбами о военно-технической помощи вместо того, чтобы предлагать на взаимовыгодных условиях совместные проекты по производству оружия. Для этого попросту не созданы условия.

Внутри же государство вместо использования гибких возможностей частных компаний давит их непосильным прессом условий. Так, согласно постановлению КМУ №464 (принятому еще во времена премьерства Азарова), предприятия могут при ценообразовании ВВТ добавить в прибыль 1% на закупленные комплектующие, и не более 15% на остальные узлы изделия — и все это до налогообложения. К примеру, директор НПП «Атлон Авиа» Артем Вьюнник (разработчик и производитель БАК «Фурия») говорит, что при поставках партии БАК Минобороны Украины в 2015 году прибыль составила 2,8%, а налоги — 5%. Государство делает экономически невыгодным сотрудничество с ним в области поставок ВВТ.

Сомнительными в таких условиях для частников становятся и инициативы в области разработок новых и модернизации имеющихся ВВТ. Вот небезынтересный эпизод из жизни ОПК, на самом деле типичный в условиях «ручного» управления сектором безопасности. Речь о том, что ПАО «АвтоКрАЗ» в августе с.г. открыто обвинил советника президента Юрия Бирюкова в лоббировании интересов фирмы бизнес-партнера Порошенко, замсекретаря СНБОУ Олега Гладковского (Бирюков, в частности, настаивал на низком качестве продукции и срыве сроков поставок автомобилей для Минобороны, что «АвтоКрАЗ» связал с запланированной закупкой для армии автомобилей корпорации «Богдан»). Кстати, в Украине уже более десятка модификаций военных автомобилей, а об унификации никто до сих пор и не вспомнил. Похожий пример — реакция ГК «Укроборонпром» на создание на ПАО «Мотор Сич» производственной линии редукторов — по свидетельству одного из менеджеров предприятия, вместо поддержки создания замкнутого цикла производства вертолетов в концерне решили…создать дублирующее производство этих же редукторов на одном из госпредприятий.

По данным Министерства экономического развития и торговли (МЭРТ), в Украине сейчас 166 государственных и 92 частных предприятий, однако подавляющее большинство продукции и услуг производит именно частный сектор. А именно: 133 оборонных предприятия находятся в ведении ГК «Укроборонпром» (из них 6 спецэкспортеров, то есть посредников оружейнной торговли, кроме того, почти полтора десятка заводов и КБ де-факто находятся на оккупированной Россией территории). Значительной частью оборонных предприятий обладают Государственное космическое агентство Украины (ГКАУ — почти 12 предприятий) и Министерство обороны Украины (МОУ — 8 профильных заводов, в основном предприятия по восстановлению вооружений и военной техники). Некоторые предприятия принадлежат отдельным министерствам (например, четырьмя управляет МЭРТ, два в ведении МВД и т.д.). Любопытно, что количество новых игроков ОПК стремительно растет — за счет частного сектора. В МЭРТ есть здоровые инициативы обеспечить равные права частных и государственных предприятий — в сентябре на рассмотрение экспертам даже был представлен проект Стратегии развития оборонно-промышленного сектора до 2020 года. Запланирована либерализация экспорта-импорта ВВТ, приватизация ряда заводов и даже господдержка прикладных исследований и пресловутое государственно-частное партнерство. Но при всех плюсах намерений эксперты не увидели возможности их реализации. Пока же удобряется почва для «тотальной импортизации». Для примера: МОУ в 2015 году закупило 5 БАК микрокласса стоимостью 270 тыс. евро каждый. Специалисты утверждают, что технические характеристики той же «Фурии» в несколько раз превышают ТТХ закупленных БАК, а стоимость отечественного изделия вдвое ниже. Впрочем, общие закупки военного ведомства БАК настолько мизерны, что и цифру нежелательно озвучивать. Скажем только, что превосходно зарекомендовавшие себя на фронте «Фурии» в 2016 году не закупаются, более того, в недавно утвержденных Генштабом изменениях к ГОЗ БАК «Фурия» для Ракетных войск и артиллерии (фактически БАК- наводчик и корректировщик артиллерии) прописан в закупках по спецфонду. То есть шанс попадания этих беспилотников в войска при крайне высокой потребности фактически минимален.

Вообще же руководители частных предприятий свидетельствуют: для закупки иностранных ВВТ в МОУ достаточно представить официальный «инвойс», и «ведомству все равно, какая стоимость, если есть решение закупать ВВТ». Если же речь идет о закупках отечественных ВВТ, тотчас начинается череда нескончаемых проверок, сопровождения, приемок…

Одним словом, краеугольным камнем философии перевооружения есть факт, что война не сделала проблему усиления обороноспособности приоритетным направлением для власти. Правда, четко признать это сами представители власти не готовы. Оттого часто народ кормится прожектами и фейками.

Прожекты и фейки «Укроборонпрома»

К началу июня с.г. Главковерха осторожно подводили к мысли о необходимости избавления от управленческой надстройки над предприятиями, созданной командой Януковича для извлечения ресурсов из ОПК. Но, как свидетельствуют люди информированные, в начале лета президент Порошенко не принял идею «снести» «Укроборонпром» и создать в КМУ Государственное агентство (по вопросам ОПК и ВТС или по вопросам ОПК и космоса — не суть важно). А зря, поскольку количество менеджмента госконцерна порой шокирует, и далеко не только экспертов. Уже не раз приходилось вспоминать о срывах серийного производства танков и бронеавтомобилей «Дозор-Б». Ныне отдадим предпочтение авиационной тематике.

Идею разработки для ВСУ боевого самолета (хоть и озвученную в мае с.г. Генштабом ВСУ, однако проникшую туда не без помощи «Укроборонпрома») можно считать не только самым крупным, но и самым вредным для государства прожектом. Чтобы долго не разъяснять, почему эта идея неприемлема (даже с китайским планером и половиной западных узлов), сошлюсь только на одну фразу генконструктора самолетостроения Украины Дмитрия Кивы пятилетней давности: «Если мы хотим потратить миллиарды и десять лет работы на создание худшей копии российского аналога, это, в принципе, достижимо. Но зачем?» Вредна эта идея в первую очередь потому, что подрывает веру в действительно важные проекты, например, по созданию ракетного оружия. Вредна трижды тем, что будет соблазн «пилить» солидные деньги от ОКР, который никогда не будет реализован и за который никто никогда не ответит (надеюсь, читатель не забыл, что у нас же все в «ручном» режиме управляется). Разве не примечательна фраза одного из директоров ОПК, что в Кабмине есть ответственный за энергетику, за вопросы аграрного сектора, но вот об оборонной продукции говорить вообще не с кем — нет такого человека во время войны (!).

Но если фантазии о самолете — прожект, то «новый» вертолет Ми-24П1, представленный «Укроборонпромом», — чистый фейк. Можно согласиться, что после модернизации боевые возможности старого советского Ми-24 выросли за счет установки двигателей, станции «Адрос» КТ-01АВ для защиты от ПЗРК с ракетами с ИК-головкой самонаведения, модернизированного авиационного стрелкового прицела и лазерной системы формирования прицельной марки. Но если бы менеджеры «Укроборонпрома» читали специальную литературу, то в книге Сергея Згурца «Оружие Украины», изданной в 2013 году (!), отыскали бы этот проект. А заодно и увидели бы, что это «малая» модернизация украинских Ми-24, а «большая» — все еще в пути. Потому что проект Ми-24ПУ2, который должен был реализовать и не реализовал концерн, предусматривает замену штатных устаревших советских управляемых ракет «Штурм-В» новым отечественным комплексом управляемого вооружения «Барьер-В» (ГККБ «Луч»). И интегрирована круглосуточная французская обзорно-прицельная система OLOSP-410LI с тепловизионным и телевизионным каналам компании Sagem. Может, «Укроборонпром» выдал старый проект модернизации за новый вертолет из-за очередного провала, вследствие которого армия не сможет воевать ночью?!

Еще один прожект-фейк — отечественный БАК. Аэродинамически подобная летающая модель многофункционального беспилотного авиационного комплекса «Горлица» была представлена в конце августа 2013 года как «новое оружие Украины». На поверку оказалось, что ГП «Антонов» способен производить только планер, что составляет не более 20% БАК. Ни о какой полезной нагрузке, автопилоте, канале передачи информации и т.д. не может идти и речи. А на развитие БАК будут выделены весьма солидные ресурсы (в рамках засекреченной программы). То есть, в лучшем случае, 80% БАК будет закуплено за рубежом, причем успех предприятия более чем сомнителен: Украина никогда не разрабатывала и не производила такие системы. Кстати, кто будет нести ответственность за реализацию проекта? Известно, что с 1 октября с.г. на ГП «Антонов» ликвидируется должность генконструктора самолетостроения. Или самолеты и БАК будут разрабатывать представители автомобильной промышленности, коих за последний год на фирме появилось не менее сотни?

Впрочем, ГП «Антонов» — отдельная тема. Зачем самодостаточное предприятие, являющееся брендом страны, загнали в концерн, понять нетрудно. Ответить на вопрос о причинах признаков гниения фирмы — куда сложнее. Когда представители «Укроборонпрома» бойко докладывают, что на мощностях ГП «Антонов» строится 10 самолетов, а всего в компании 18 твердых заказов, не поправить их невозможно. Как свидетельствуют источники, работы реально ведутся в отношении самолета-демонстратора Ан-132D. Его должны предъявить заказчику в конце 2016 года, но это более чем сложно. Об Ан-225 «Мрия» и Китае говорить вообще не стоит: меморандум с материнской фирмой, создавшей Aerospace Industry Corporation of China, был подписан еще в 2012 году. Нынешняя же фирма, частная, к слову, имеет почти условный уставной капитал, и явные информационные намерения. Потому вместо 18 можно говорить о 2,5 заказа: саудовском, азербайджанском и обещании украинского МОУ. Последний пока оценивается как не более чем разговоры, учитывая, что военное ведомство получило возврат денег за Ан-70, но заказ разместить не спешит. Проект с Азербайджаном предусматривает передачу технологий на производство военно-транспортных Ан-178 и действительно важен — он может существенно выровнять ситуацию на фирме. Но признаков рациональных решений менеджмента специалисты самого «Антонова» пока не видят. Зато много разговоров о некомпетентности и негативного влияния непонимания цикла производства самолета. Некоторые надежды связывают с компромиссным решением — после ликвидации должности генконструктора Дмитрий Кива будет работать в Азербайджане и, возможно, повлияет на реализацию этого двустороннего проекта.

Не станем расширять тему прожектов и фейков — их десятки, а темы простираются от ПВО до модернизации. Задача автора не описать все, а показать, что «Укроборонпром» — системная ошибка власти и серьезный тормоз перевооружения.

Без преувеличения, открытые в начале 2016 года ракетные программы являются светлым пятном перевооружения. Но и «Ольха», и «Нептун» — результат не особой прозорливости продвинувшего проект Турчинова, а наличие этих проектов в столичном ГосККБ «Луч». Более того, образец ракеты (ставший впоследствии «Нептуном») был успешно испытан еще в марте 2013 года, но отчего-то ждал своего часа до января 2016 года — как минимум два года простоя в условиях войны и необходимости создать оружие сдерживания.

Альтернативы

На самом деле власть отлично знает, что делать для оздоровления ситуации. И все же вкратце повторимся.

Необходимо если не ликвидировать «Укроборонпром», то перенести функции координации и управления в Кабмин. Кстати сам «Укроборонпром» можно было бы подчинить главному заказчику — Минобороны (предварительно выведя из него спецэкспортеров), как это сделали в Польше (работа похожего концерна PGZ тут же кардинально изменилась). В результате стратегию «ручного» управления и пиара должна сменить реальная военно-техническая политика — для этого в центральном органе исполнительной власти со специальным статусом целесообразно сделать наблюдательный совет и общественный совет. Любой импорт — исключительная прерогатива заказчика, никаких посредников быть не должно. Естественно, довести до конца дело с ключевыми программами — развития ВСУ и ОПК. А также принять до десятка недостающих законов — от Закона о производстве ВВТ и Закона о государственно-частном партнерстве до многострадального Закона о ВТС. На законодательном уровне решить проблему подготовки производств (в текущем году был предусмотрен 1% ВВП — выделен чистый ноль, на 2017-й предусмотрено уже 0,2% — ожидается тоже ноль…).

Использование ВТС для создания совместных производств с использованием новых технологий на территории Украины, а также для привлечения инвестиций ведущих мировых компаний, в том числе и для рынков третьих стран.

Создать равные условия для частных и государственных предприятий в части ГОЗ и внешнеэкономической деятельности (либерализация всей системы военно-технического сотрудничества должна ознаменовать переход от запретительной к уведомительной системе экспортного контроля). Обеспечить госгарантии под частные инициативы — включением в ГОЗ при соответствии заявленных характеристик.

Наконец, активная и полностью прозрачная приватизация оборонных предприятий с привлечением ведущими мировых компаний. По оценкам ЦИАКР, сегодня не более полтора десятка КБ, НИИ и предприятий могут претендовать на то, чтобы в госсобственности остался 51-процентный пакет. Но наряду с этим внедрить систему наблюдательных советов с участием государства.

И последнее. Жизнь этой чувствительной системы должна регулироваться законами. И жестко контролироваться гражданским обществом.

Информация о материале

Опубликовано: 30 сентября 2016

КП «Харківспецбуд» уклало 6 угод з ТОВ «Буд-Девелопмент Україна», щодо поточного ремонту житлових будинків на загальну суму 659,29 тис. грн.

Звіти про проведення закупівлі опубліковані на веб-порталі Уповноваженого органу з питань закупівель «Прозорро».

Роботи мають бути виконані до кінця року.

Зокрема, планується поточний ремонт у будинках по пр. Московському,72; пр. Московському,32; пр. Московському,38; пр. Московському,46; пл. Захисників України,2; вул. Богдана Хмельницького,23.

Детальної інформації щодо об’ємів робіт немає.

Засновником ТОВ «Буд-Девелопмент Україна» зараз є Олег Лановенко, директором вказаний Сергій Колотюк.

За даними порталу Youcontrol, раніше засновником підприємства був Сергій Пашков.

Він є керівником ТОВ «Сучасний дизайн», яке належить директору КП «Харківспецбуд» та депутату міськради від «Відродження» Богдану Долині.

Більше того, дружина Олега Лановенко – Юлія – за даними з її сторінки у соціальній мережі працює саме у КП «Харківспецбуд».

Крім того, ТОВ «Буд-Девелопмент Україна» фігурувало у кримінальній справі щодо виведення коштів КП «Жилкомсервіс», у якості сумнівного контрагента.

Також нагадаємо, що правоохоронці розслідують діяльність КП «Харківспецбуд», яке очолює Долина, і яке закуповувало будівельні матеріали у близького до нього ПП «Укрспецпоставка-М» за завищеними цінами.

Діяльність КП «Харківспецбуд» той самий Департамент житлового господарства Харківської міськради, який очолює колега Долини по фракції «Відродження» у Харківській міськраді – Роман Нехорошков.

Також варто відзначити, що Долина у декларації 2015 року приховав свій бізнес.

Информация о материале

Опубликовано: 30 сентября 2016