Статьи
Когда в августе 2014 года на восточных рубежах Украины начали скапливаться российские войска, все были уверены, что Кремль играет мускулами. Эксперты объясняли, почему в Украине никогда не будет российских танков. Политики предупреждали максимум о провокациях на границе. Скептиков навсегда разубедил Иловайский котёл — 30 августа 2014 года там отметились российские военнослужащие, в том числе срочной службы. Котлу предшествовало накопление на восточных границах Украины 22,5 тыс. российских бойцов. Теперь минобороны России заявило о развёртывании не только на восточных, но и на северных границах Украины шести военных баз, которые должны быть построены к началу 2017 года. В них, по данным украинской разведки, разместятся не менее 12,5 тыс. бойцов, около 110 танков и 550 боевых бронированных машин. В итоге общая численность войск, угрожающих нашей стране из России, Крыма, Донбасса, Беларуси и Приднестровья, включая террористов «ДНР/ЛНР», достигнет почти 100 тыс. «штыков».
Гонка вооружений
По данным Главного управления разведки Минобороны Украины, в новых военных базах россияне разместят три дивизии и четыре бригады. Часть из них переведут из глубинки России, часть — создадут. Если учесть, что российская дивизия, как правило, состоит из 6–7 тыс. человек личного состава, а бригада – из 3–4 тыс., вскоре у наших границ может появиться новая армия численностью до 25–30 тыс. бойцов.
Впрочем, Главное управление разведки МО количество дополнительных российских войск пока оценивает в 12,5 тыс. человек. Хотя и их численность, вероятно, будет расти. Ведь за масштабной передислокацией должно последовать разворачивание «армейского комплекта» — инженерной, ракетно-артиллерийской и других бригад. Резервов для этого достаточно: в течение двух лет войны российское командование только в Западном военном округе сформировало около 30 новых воинских частей и соединений. Самое крупное из них — 1-я танковая армия.
Новая группировка российских войск фактически замкнёт кольцо вокруг Украины. В ответ на запрос Фокуса Главное управление разведки предоставило подробные данные о численности и вооружении войск РФ на украинских границах и на оккупированных территориях. Больше всего их в Крыму: здесь размещены до 29 тыс. бойцов. Вторая по численности группировка — 13,5 тыс. бойцов — расположилась вдоль неконтролируемого участка российско-украинской границы в Донбассе, обеспечивая тылы 1-го и 2-го армейских корпусов «ЛНР/ДНР», сформированных непосредственно на оккупированных территориях. В этих корпусах служат около 34 тыс. бойцов, которых поддерживают не менее 6,5 тыс. российских военных. Несколько российских батальонов дислоцируются в Приднестровье (1300 бойцов) и Беларуси (850 бойцов).
Суммарно нашим границам угрожают 1 тыс. танков и 3 тыс. бронированных машин. Примерно столько же было и год назад. Однако за год почти на треть (с 890 до 1160 единиц) выросло количество российской артиллерии калибром свыше 100 мм и удвоилось (с 235 до 450 единиц) число реактивных систем залпового огня. Резко усилились военно-воздушные силы «украинского кольца»: количество российских боевых самолётов увеличилось в полтора раза — с 375 до 560 машин; а боевых вертолётов в 4 раза — со 100 до 400 машин. К этой армии стоит добавить 34 боевых корабля Черноморского флота РФ, базирующихся в Крыму. За год крымская флотилия РФ пополнилась фрегатом «Адмирал Григорович», двумя малыми ракетными кораблями и двумя современными подлодками.
Россияне обустраивают аэродром для своих аэромобильных бригад и ударной авиации в белорусском Бобруйске, в 190 км от границы с Украиной, и усилили группировку в Крыму: за год она пополнилась 5,5 тыс. бойцов. В район Джанкоя россияне перебросили две батальонные тактические группы: 98-ю воздушно-десантную дивизию из Иваново и 7-ю десантно-штурмовую дивизию из Новороссийска. На аэродроме Гвардейское под Симферополем развернули 37-й смешанный авиаполк из двух эскадрилий. В Бельбеке — 38-й истребительный авиаполк, самолёты для которого передислоцировали с Дальнего Востока. Джанкой стал базой для трёх эскадрилий вертолётов, в том числе новейших Ка-52.
ПВО аннексированного полуострова усилили двумя зенитными ракетными полками, оснащёнными системами С-300 ПМ. В Севастополе россияне создали 127-ю отдельную бригаду разведки, из Анапы перебросили 11-ю береговую ракетно-артиллерийскую бригаду. Кроме того, новая власть расконсервировала «Объект №100» в районе посёлка Резервное: это подземный ракетный комплекс «Утёс» .
Подобное накопление войск на границах другого государства прямо запрещено международным Договором об обычных вооружённых силах в Европе (ДОВСЕ), однако в марте прошлого года Россия из него вышла, обвинив НАТО «в остановке диалога по контролю над обычными вооружениями».
Информприкрытие от Киселёв-ТВ
Усиление западных границ РФ министр обороны России Сергей Шойгу объяснил «необходимостью реагировать на наращивание военного потенциала НАТО в Европе».
«Только за этот год в странах Балтии, Польше, Румынии натовский контингент увеличился по самолётам в восемь раз, а по количеству военнослужащих — в 13 раз, — возмущался Шойгу в конце 2015-го на коллегии российского министерства обороны. — На территорию стран, входящих в сферу интересов Альянса, переброшены до 300 танков и БМП, развёртываются комплексы противоракетной обороны в Румынии и Польше. В Бельгии, Италии, Голландии, Германии и Турции размещено около 200 американских ядерных авиабомб».
В связи с этим министр планирует не только перебросить к западным границам России 3 дивизии и 4 бригады, но поставить им «свыше 1,1 тыс. единиц новой и модернизированной военной техники, в том числе современные самолёты, вертолёты, танки, бронетранспортёры, средства связи и управления».
Чтобы все боялись. Флот РФ в Крыму усилился пятью военными кораблями. Фрегат «Адмирал Григорович» — самый большой из них
А чтобы сомнений в необходимости переброски войск не было, россиянам в очередной раз напомнили о мифической угрозе со стороны уже даже не Правого сектора, а ещё более радикальных организаций, названия которых, впрочем, так и не прозвучали. «Я так понимаю, что у нас не получается с минскими договорённостями и радикализм в Украине опять начинает подниматься. Там за чертой Правого сектора формируются новые силы — сверхправые, более радикальные. В Украине опять начинает возобладать точка зрения войны. А мы не очень бы хотели, чтобы она возобладала. Только и всего — превентивные меры», — объяснил причины строительства военных баз на границах с Украиной посол России в Беларуси Александр Суриков.
Пропагандистские телеканалы представляют наращивание вооружений и переброску войск к границе с Украиной как «необходимую меру в случае военного конфликта, направленного в том числе против Крыма». Их, как и два года назад, вновь захлестнула волна ненависти по отношению к Украине.
Согласно итогам июньского мониторинга группы «Информационное сопротивление», российские и сепаратистские СМИ продолжают формировать образ Украины как страны — провокатора нового вооружённого конфликта, а также готовить общественное мнение в ОРДЛО к тому, что Украина планирует нападение. Кроме этого, аудитории навязчиво рассказывают о «провокациях» украинских сил АТО, подавая «официальные сводки» о якобы постоянных попытках украинских военных создать конфликтные ситуации.
«Скоро Украина развалится, мы — русские, русская нация, мы — уникальные, мы — уникальная героическая нация». И так до кровавого поноса», — делится в Facebook впечатлениями от недавнего просмотра российских и сепаратистских телеканалов волонтёр Роман Доник. «Поймать» их он смог, находясь на передовой под Донецком.
«Каратели нарушают минские соглашения. ВСУ и Азов опять обстреляли друг друга. В Киеве был государственный переворот, власть в Киеве незаконна. Хунта напала на республики. Молодое государство уверенно встаёт на ноги». То есть вообще ни одного слова о возможном диалоге. ВООБЩЕ», — заключает Доник.
А если не диалог, то что?
Пора в партизаны
Наращивание российских войск у украинских границ ещё не значит, что Путин собирается захватить, к примеру, Харьковскую область. Однако реакция украинской стороны на передислокацию россиян настораживает гораздо больше, чем заявления минобороны РФ. «Российские войска готовятся к возобновлению активных наступательных действий и к выходу на административные границы Донецкой, Луганской областей и прокладыванию сухопутного пути к аннексированному Крыму», — заявил 30 мая первый заместитель секретаря СНБО Михаил Коваль на заседании Межпарламентской ассамблеи Верховной Рады Украины, сейма Литовской Республики и сейма и сената Республики Польша.
«Россия создаёт мощный боевой кулак, разворачиваются новые армии: 1-я танковая и 20-я общевойсковая Западного военного округа РФ, — сказал 16 июня секретарь СНБО Александр Турчинов. — Задачи у них исключительно наступательные».
Ещё резче выступил президент Пётр Порошенко, заявивший, что нашей стране следует «готовить инфраструктуру для партизанского движения».
Подготовку России к новой войне подтверждают и эксперты разведывательного управления Канады CSIS. В своём отчёте, опубликованном в середине июня, они сообщили о масштабном перевооружении и модернизации российской армии: «всё это указывает на то, что страна готовится к войне». Причём в CSIS считают, что в этот раз Москва откроет новый фронт и больше не будет скрывать свою причастность к военной агрессии, как это делала раньше.
«Военные учения, которые проводит Россия, указывают на то, что Путин готовится к полномасштабной войне, — завил Иоганн Норберг, исследователь правительственного аналитического центра «Шведское агентство оборонных исследований» в интервью The New York Times. — Эти учения, часто проходящие без предупреждения НАТО, включают моделирование ядерных ударов. А самолёты и морские суда РФ то и дело совершают провокационные действия в отношении стран Запада. Речь идёт не о миротворческих операциях и противодействии повстанцам. Картинка, которую формируют официальные российские источники, указывает на подготовку к полномасштабной военной агрессии».
Гонка вооружений. Против Украины Путин и Шойгу (на фото) собрали 100-тысячную армию, которую должны будут поддерживать корабли Черноморского флота
Группа «Информационное сопротивление» также предупреждает о подготовке войск «ДНР/ЛНР» к наступлению. «По сведениям нашей инсайдерской сети, два танково-артиллерийских батальона ватовойск совсем недавно закончили отработку учебно-боевых упражнений на тему «Прорыв укреплённого района обороны противника», — написал на своей странице в Facebook координатор группы Константин Машовец.
Хочешь мира — готовься к войне
И всё же военные эксперты уверены, что Путин едва ли решится на масштабное вторжение в Украину, ведь проверенные им методы гибридной войны пока успешно работают.
«Несмотря на заявления о создании шести военных баз, реальное строительство начато только в Валуйках, — рассказывает Юрий Карин, координатор Группы «Информационное сопротивление». — Причём размеры строящихся зданий позволяют утверждать, что полноценные мотострелковые дивизии и бригада в них не поместится. В Климцах пока разбит только палаточный лагерь. Скорее всего, речь пойдёт о формировании небольших групп, которые станут инструментами давления как на Украину, так и на Запад. Они начнут проводить учения возле наших границ, будут стрелять в нашу сторону и осуществлять другие провокации. Но дальше этого дело не пойдёт».
Тем не менее накопление российских войск на наших границах слишком напоминает ситуацию 2014 года. Правда, теперь Украина располагает новой армией, да и мир иначе смотрит на РФ. «Сейчас России невыгодно переводить войну из скрытой формы в открытую, — убеждён Сергей Згурец, директор Консалтинговой компании Defense Express. — Чего добьётся РФ прямым наступлением? Что даст ей контроль над какими-то новыми украинскими территориями? Это только усилит санкции и укрепит уверенность мировой общественности в том, что Россию нужно сдерживать прежде всего с помощью экономических рычагов».
Такого же мнения придерживается и Дмитрий Тымчук, руководитель Центра военно-политических исследований. Однако угрозу со стороны России со счетов не сбрасывает, поскольку хоть «вопрос открытой военной агрессии сейчас неактуален», в генштабе РФ давно детально разработан план такой агрессии.
Наш ответ Путину
И всё же Киеву есть что противопоставить новым российским дивизиям, которые разворачиваются вдоль украинской границы. В этом не сомневается заместитель министра обороны по вопросам европейской интеграции Игорь Долгов. «Не могу конкретизировать, какие проекты уже осуществляются, но они имеются. У нас создано много новых подразделений, которые будут размещаться там, где для государства существует наибольшая опасность», — сказал Долгов.
В ответ на запрос Фокуса, сможет ли Украина отразить вероятную агрессию на северных и северо-восточных рубежах, в Генштабе заявили: «Вооружёнными силами Украины осуществлено планирование применения войск, направленное на недопущение эскалации конфликта, расширение зоны оккупации и отпор вооружённой агрессии РФ». Впрочем, такие расплывчатые формулировки, объясняемые в Генштабе необходимостью сохранить военную тайну, нисколько не умаляют реалий. Совершенно очевидно, что самые боеспособные украинские войска прикрывают линию соприкосновения в Донбассе. Вполне может оказаться, что в случае мощного удара, направленного на Харьков, Сумы или Чернигов, защищать украинские земли придётся необстрелянным подразделениям.
По данным Международного института стратегических исследований (IISS), занимающегося изучением военной мощи разных стран, численность боевой составляющей украинской армии составляет 204 тыс. человек. Однако помощник министра обороны Украины Юрий Бирюков в интервью Фокусу отметил, что полноценное боевое ядро нашего войска — лишь около 100 тыс. бойцов. Хватит ли этих сил на то, чтобы удержать новые линии фронта, — вопрос.
Возможно, самая большая наша проблема — недостаток самолётов и вертолётов, благодаря чему российские ВВС способны обеспечить себе почти двойной перевес в воздухе. Кроме того, по словам Сергея Згурца, на вооружении у россиян есть современные вертолёты, позволяющие вести боевые действия ночью. У нас таких нет. Как нет и систем, позволяющих эффективно противодействовать ночным ударам вертолётных звеньев, работающих на сверхмалых высотах. Ещё одна важная проблема — недостаток боеприпасов, особенно для стрелкового оружия, ведь до войны их производили только в Луганске. Не хватает боеприпасов и для реактивных систем залпового огня большого калибра, таких как «Смерч» и «Ураган».
Впрочем, многое зависит от того, какими силами могут наступать россияне, задействуют ли они авиацию, какие задачи будут перед собой ставить и так далее. Дмитрий Тымчук считает, что морская или комплексная воздушно-морская десантная операция из Крыма неминуемо обернётся для россиян большими потерями: минимум 40% личного состава десанта погибнет ещё в момент высадки. Ведение полноценных боевых действий со стороны Приднестровья и российского контингента в Беларуси едва ли возможно. А на Слобожанщине и Сиверщине украинская армия сможет дать противнику достойный отпор.
«Несмотря на то, что сейчас воюют только сухопутные войска, идёт мощное развитие других видов Вооружённых сил Украины, — продолжает Тымчук. — К примеру, лётчики, до войны летавшие около 30 часов в год, теперь летают 100–120 часов, что в целом соответствует мировым стандартам. Значительно усилены войска береговой обороны, которые должны отразить возможную российскую агрессию с Крымского полуострова. Тот факт, что военно-политическое руководство Украины уделяет внимание всем видам Вооружённых сил, свидетельствует, что к худшему, пусть и маловероятному сценарию, мы готовимся».
Россияне не впервые угрожают Слобожанщине и Сиверщине. В конце марта 2014 года они перебросили в пограничный городок Климово около 500 единиц бронетехники и 5000 военнослужащих. Разведка получила информацию о том, что в ночь с 25 на 26 марта войска РФ планируют прорвать границу и наступать на Чернигов, а потом Киев. Украинское командование тогда успело подтянуть к границе резервы. Мосты через многочисленные речки заминировали, а вдоль дорог оборудовали танковые позиции. Возможно, именно поэтому, российский генштаб отменил наступление. Хотя не исключено, что отказу от ведения военных действий на этом направлении способствовал и сложный рельеф местности.
«В этих местах природа за нас, — рассказал Фокусу вскоре после этих событий Александр Птица, начальник Черниговского погранотряда. — Здесь много болот, рек и мостов, и нельзя так, как в донецких степях, прорваться на любом направлении. Из 180 км черниговского участка российско-украинской границы сухопутный участок составляет около 80 км. А 100 км труднопроходимы для техники. Чтобы пройти, нужно сначала осушить болото и вырубить лес».
Играть без ошибок
В сообщении о передислокации российских войск к украинским границам обращает на себя внимание одна деталь. 150-ю мотострелковую дивизию, которую разворачивают в Новочеркасске Ростовской области, решено назвать «вновь создаваемой 150-й Идрицко-Берлинской ордена Кутузова II степени мотострелковой дивизией, бойцы которой водрузили Красное знамя над Рейхстагом в мае 1945 года». Россия как бы пытается показать Европе, что она снова готова идти на Берлин.
Однако вводить в игру танки пока не в интересах Путина. Ведь новое военное вторжение в Украину сплотит Евросоюз и укрепит НАТО, а Кремль добивается обратного. Brexit, миграционный кризис в Европе и президентские выборы в США, где победу может одержать лояльный Кремлю Дональд Трамп, ему на руку. Поэтому начать сейчас масштабную военную операцию для Путина — это сорвать свою дипломатическую игру.
Вместе с тем в Кремле наверняка думают над следующим ходом. Если Евросоюз и НАТО ослабнут или распадутся, у России на границах с Украиной будет опытная обстрелянная армия. И если РФ представится удобная возможность «пойти на Берлин», она её не упустит. Проще говоря, танки могут пойти в ход когда угодно.
Такая ситуация вынуждает Украину играть без ошибок. Восточные и северные границы должны быть надёжно защищены, чтобы высокая цена за военную агрессию была очевидна. И когда Россия достроит свои базы, на наших границах должны появиться линии обороны, подобные тем, что созданы вдоль линии соприкосновения в Донбассе. Возможно, находящиеся под контролем ОБСЕ. Время для этого у нас есть.
- Информация о материале
Через несколько месяцев опять прошла информация, что мне таки вручат орден Героев Небесной Сотни, но вместо этого за заслуги на Майдане мне выдали орден «За мужество» III степени, по рангам это на 4 уровня ниже. Зато в мою сторону понеслось много плевков и кивков, что пока на войне погибают парни, я себе выпрашиваю или даже вымучиваю ордена. Но эти ордена мне выдали за участие и ранения на Майдане, а за АТО у меня нет ни единой награды. И если у кого-то какие-то другие мысли по этому поводу, пусть придет и выскажет мне это в лицо. А за АТО у меня есть наградное оружие. Я получил его за задержание сепаратиста, который убил моего друга Серегу Подгорного с позывным Семнадцатый.
Майдан я прошел, как сотник первой сотни. Там получил несколько ранений в задницу, шея была пробита осколками, их там 53 или 55 насчитали, тогда же лишился пальца на руке. Долго потом восстанавливался.
Но мысли ехать на фронт у меня были сразу, как только все началось на востоке. Я потому и не пошел получать инвалидность из-за ранений на Майдане, чтоб попасть на фронт, и получил ее уже только летом 15-го года.
Идти в ВСУ у меня даже мыслей не было, потому что армия была не то, чтоб в упадке, а глубоко в одном месте на тот момент. Из двух вариантов - быть либо добровольцем, либо в МВД, я выбрал второй и пошел в «Киев-2». Тогда собралась компашка майдановцев, и мы планировали служить своей командой.
У нас формировался разведывательно-диверсионный батальон, в основном состоящий из снайперов. А задачей должна была быть снайперская и контрснайперская борьба, то есть то, что в принципе на тот момент было очень нужно. Это реально играло бы ключевую роль, и если бы все задуманное воплотили в жизнь, очень много чего не произошло бы на востоке. А так наших ребят на окраине Луганска и Донецка просто тормознули, и сепары, словно метастазы от опухоли, расползлись по всей восточной территории. Не было нормального руководства, не было командования, не было стратегического мышления. Все решалось на месте. Глобальной картины никто не видел.
Несмотря на то, что в батальоне мы еще были полностью не оформлены, но когда узнали, что сепары сбили Ил-76 с десантниками, очень хотели ехать и воевать. Комбат остановил нас буквально в машине и сказал, что ребята, вы можете поехать, но вас завтра убьют и никто не будет знать, кто вы, что вы.
В конце концов, когда все эти бумаги и оформления были закончены, на фронт мы попали то ли 7-го, то ли 10-го августа 2014 года. Сначала нас отправили в одно место, оказалось, что мы там не нужны, и нас перевели в другое, третье, и в итоге закинули в самую жопу - в Чернухино - это 12 км от Дебальцево. Грубо говоря, мы попали на нейтральную территорию. 360 градусов обороны и одна дорога, по которой можно было вернуться домой и которая регулярно простреливалась.
Там мы занимались зачистками, обороной и укреплением. Как-то мы взяли яро сдвинутых ватников на какой-то краже, они пробыли у нас неделю, а потом мы их отпустили. Но вскоре они к нам вернулись. Пришли и сказали: «А что нам там делать? Нас либо в «ДНР» заберут, либо дальше воровать надо». И они добровольно за еду рыли нам окопы - их никто не заставлял.
Вооружение у нас было штатное, МВДшное - пистолет-автомат. Все остальное - либо волонтерское, либо личное - это если о снайперском вооружении. В Днепропетровске, правда, когда мы ехали, нам не буду говорить кто, но подкинули 7 гранатометов, РПГШек, чтоб усилиться. Ну и военный бартер никто не отменял. Помню, приехал в Краматорск, там друзья стояли. И спрашиваю: «Пацаны, выручайте, потому что беда». А мне в ответ: «Вон, видишь прицеп? Все, что успеешь загрузить - бери», - и ушли покурить. Вернулись, а у меня машина забита до отказа. И говорят: «Ну даешь, ты нам хоть что-то оставил?»
Когда мы с этим загруженным пикапом вместе с начальником штаба мчали на скорости 140-160 км назад в расположение, то мало, что попали немного под обстрел, а еще и налетели у моста на порог какой-то - и в кузове все просто подпрыгнуло. А там у меня были противотанковые мины, гранатометы, патроны, гранаты. На моих глазах у начштаба волосы поседели, потому что он это все видел.
Обстреливали нас в Чернухино регулярно, но у нас была выгодная позиция - старая воинская часть, которая находилась в низинке. И получалось, что пушки прямой наводкой по нам не могли бить, потому что мы были между двух холмов. Поэтому они в основном попадали по ним, а арта не могла лупануть, потому что расстояние очень близкое. Это спасало, но было стремно. Тогда был интересный случай, когда мой майдановский товарищ Андрей с позывным Высота, комбат 25-го бата на тот момент, тоже был под Дебальцево. И в какой-то момент мне просто захотелось ему позвонить, узнать как дела. Набрал, а он мне говорит, что Сань, погоди, мы сейчас отстреляемся и я тебе перезвоню. А я говорю, что хоть расскажи, где стоите, куда стреляете. И когда он ответил, что по Чернухино, по воинской части, я ему в ответ: «Ты че, там мы стоим!» А он, что ничего себе, по информации - там сепары, и что его ребята уже взвели орудия, чтоб стрелять.
Получилось, что мы стояли прямо напротив них, и если бы они из арты туда лупанули, нас бы всех там разорвало. Не знаю, как так вышло, что 25-ке о нас никто не сказал, но когда мы только приехали в Чернухино, то доложили в штаб свое месторасположение.
Был ли это намеренный саботаж, или недоработка, или чей-то тупняк - неизвестно. Но вышло так, что мой случайный звонок своему товарищу с Майдана, по сути, спас батальон. На тот момент на месте нас было 64 человека.
В Чернухино мы пробыли месяц. Затем нас вывели в Славянск, потом в Волноваху, но в декабре я ушел из батальона. Мне не нравилось, что нас собирали для работы по одному профилю, а потом переформатировали. Нас готовили, как спецподразделение снайперов, а превратили в обычный добробат, который выполняет милицейские функции. Сначала говорили, на блокпосты вы не станете, так как снайпера, но не прошло и двух месяцев, как все пошли на блокпосты. И несмотря на то, что меня много куда приглашали, в тот же спецназ, я понял, что мне проще работать одному, когда я сам за себя несу ответственность.
Я переключился на волонтерскую деятельность, а когда было надо, приезжал со всем своим легальным оружием, и если выезжал работать сам, как стрелок.
Когда с конца января 2015 года были «качели» в Углегорске, я знал, что там есть мои друзья. Поехал один, и от Артемовска по старой дороге тихо туда дотопал. Остановился на железной дороге, обойдя дебальцевский узел. Залег под вагонами, знал кто-где из наших войск расположен и отработал там полтора дня.
Будучи в Киеве, я разговаривал с военными, но называть имена их не могу. Они тоже были под Углегорском. Когда я рассказал, что стрелял по вражеским позициям со стороны железной дороги, оказалось, что один из командиров посылал за мной группы своих людей, потому что не мог понять, что за снайпер у него за спиной работает. Повезло, что они не дошли до меня из-за сильных обстрелов.
Еще я ездил и тогда, когда из Дебальцево был вывод войск. Работал в районе трассы Славянск-Артемовск-Дебальцево. Там лупили вражеские ДРГ, и я старался по мере возможности их отсекать.
Был стремный момент, когда я весной 15-го года чуть заблудился в Луганской области и нарвался на сепарский блокпост. Залег наблюдать, а у них рядышком, метрах в 300 был секрет. И уже под вечер, когда пошли сменщики, я сделал выстрел в сторону секрета и сторону блокпоста. А они, как начали друг по другу насыпать, тогда я потихоньку оттуда свалил.
Сейчас я гораздо реже езжу на восток, но если обстановка накалится, то в течение суток смогу быть там, где надо. А пока пытаюсь вернуться к работе в строительной компании.
После событий и ранений на Майдане, я был подан на орден Героев Небесной сотни. Это было еще летом 14-го года. Их выдали только три штуки, и все посмертно: Жизневскому, Нигояну и Вербицкому. И в принципе, я должен был быть первым, кому его вручат при жизни, так решила комиссия. Но потом все затихло - и я даже не парился. А уже годом позже случилось так, что обо мне узнали в наградном совете «Народного Героя». Прошло голосование - и меня наградили этим орденом.
Через несколько месяцев опять прошла информация, что мне таки вручат орден Героев Небесной Сотни, но вместо этого за заслуги на Майдане мне выдали орден «За мужество» III степени, по рангам это на 4 уровня ниже. Зато в мою сторону понеслось много плевков и кивков, что пока на войне погибают парни, я себе выпрашиваю или даже вымучиваю ордена. Но эти ордена мне выдали за участие и ранения на Майдане, а за АТО у меня нет не единой награды. И если у кого-то какие-то другие мысли по этому поводу, пусть придет и выскажет мне это в лицо. А за АТО у меня есть наградное оружие. Я получил его за задержание сепаратиста, который убил моего друга Серегу Подгорного с позывным Семнадцатый.
Он был сотником 17 сотни и добровольцем у нас в батальоне. Это был первый и единственный «двухсотый» в «Киеве-2». Его убили, когда мы выезжали на зачистку Чернухино. Тогда мы сначала отрабатывали один адрес, потом второй и параллельно еще одна группа поехала по третьему. Мы были на другом конце поселка, и когда выходили после обыска квартиры, я услышал по рации, что наши пробиваются на связь. Прерывисто, но было ясно, что у них там контакт с сепарами, то есть обстрел.
Мы выехали к ним, хотя не знали точно, где они находились. «Летели» и по ходу пробиваясь на связь, пытались понять хотя бы, в каком направлении ехать. В итоге оказалось, что они находятся на окраине поселка. Это место граничило с сепарской территорией - то есть самая жопа. Приехали на место, в одном из домов - простреленная газовая труба, и из нее идет газ. Наши в оцеплении, гражданские стоят, и, как в кино, смотрят на происходящее.
Посмотрели, где была зачистка. Оказалось, что сепары стреляли из дома, наши ответили, в результате пробили газовую трубу и отступили, чтоб не рвануло. А Семнадцатый должен был заходить с тыла, но его не было. Я решил, что его просто не могут найти. Залетаю в дом, а он там лежит. Я срочно вызвал медика, он прибежал, мы распороли одежду - посмотрели, но по по глазам было видно, что все, конец. Оба бедра были прострелены, и он просто вытек. Мы его вынесли. Я спросил зачищали ли дом, оказалось, что нет. Тогда мы бегло осмотрели помещение - никого нет. Я спросил, все ли наши на улице, мне сказали, что да - и бросил в дом гранату. Кто-то из наблюдающих сказал, что за домом, за огородами есть пруды, и там видно какое-то движение. Я побежал в ту сторону. Один из наших с позывным Волк сказал, что видит там сепаратиста. Между прудами была дамба. Сепар, которого засекли, сбежал по дамбе и соскользнул в сторону ручья. Сначала за ним спустился Волк, потом прибежал я, прихватив с собой веревку. Сепар пытался спрятаться в дренажную трубу между прудами. Причем на входе она широкая, а дальше сужается, а он такой огромный был мужик, поэтому когда пролазил туда - застрял. Мы его оттуда выдернули. Поскольку при нем были какие-то вещи, я накинул на себя веревку, чтоб меня достали, если что, залез в трубу и забрал оттуда его сумку. Там были телефоны, планшет с картами, сумма наличных денег.
Когда мы вернулись к дому, у меня в голове крутились только одни мысли, что больше нет моего близкого друга. Ведь мы весь Майдан прошли вместе, он мне помогал реабилитироваться. Я подошел к своей машине, там сидело двое задержанных, и сказал, чтоб их нахер оттуда убрали, потому что Сережку положим в мою машину. Когда мы выехали с того места, в машине до меня начало окончательно доходить, что он мертв. Со мной рядом ехал медик, с которым мы осматривали Серегу, и пока я еще ехал по поселку, старался контролировать ситуацию, но как только мы выехали в сторону нашей базы, меня вырубило. Я чуть ли не на руль упал - случилась истерика. Я ехал и понимал, что у меня в кузове стынет друг.
Когда вернулись на базу, я сказал, что этого сепара-п#дараса допрашиваю только я и никто другой. А комбат подтвердил, что допросом занимается только Хан. Затем сепара мы передали СБУ, а за телом Сережки приехал Сокол.
Для меня тогда - это был самый тяжелый момент: первая боевая потеря, причем очень близкого человека. Правда, и после этого гибли друзья - афганцы, с которыми мы Майдан прошли плечом к плечу. Я не могу эти смерти подсчитывать, подбивать, как статистику, - это все живые люди, для кого-то друзья, братья, мужья, сыновья.
У меня в голове после Майдана и войны многое поменялось. Есть такая известная фраза Аль Капоне, что пуля очень многое меняет в голове, даже если попадает в жопу. Уж кто как не я это знаю. Даже кто-то из друзей смеялся, что учитывая две пули, полученные в ягодицу на Майдане, у меня должно уже все дважды в голове поменяться.
Кого-то на войне жестко клинит, голова забита строго войной и все - это грустно, потому что к хорошему не приводит. Приходилось некоторых людей выдергивать из такого состояния. Забираешь человека, отключаешь телефон и просто на день-два увозишь куда-то на природу. С собой такое регулярно тоже делаю. ПТСР у меня латентно, но проявляется. Я ждал этого и, в принципе, знал, что этот синдром будет. Но я борюсь потихонечку, горы спасают. Я несколько раз за эту зиму ездил в Карпаты сам - спал, ел, гулял. Да и мотоциклы никто не отменял.
Когда смотришь, как тут никто из власти не может «нажраться», появляется какое-то разочарование. У меня есть много шансов свалить отсюда, причем свободно, есть куда уехать, есть чем заниматься. Но сейчас есть важная вещь - память о том, что мы сделали, какими силами, и как дорого заплатили за это и на Майдане, и на войне. Именно эта память здесь держит и заставляет что-то делать.
- Информация о материале
«Наш батюшка еще раз нам напомнил, чтобы не забыли помолиться за мир и пришли на Крестный ход на Владимирскую горку», – говорит девушка своему спутнику, ожидавшему ее на входе в Свято-Успенский храм.
В последние дни на территории Киево-Печерской Лавры прихожане и священники живо обсуждали, как важно помолиться за мир. Многие из них ждут молебна с нескрываемым трепетом.
«Украинская правда» пыталась разобраться, кому и зачем понадобился Крестный ход за мир, который имеет все шансы усилить раскол не только в среде верующих, но и спровоцировать на агрессию радикально-настроенных украинцев.
Причина 1. УПЦ(МП) борется за свое место
Крестный ход прихожан Украинской православной церкви Московского патриархата был объявлен 3 июля.
В течение нескольких недель верующие, по задумке организаторов, должны были двигаться навстречу друг другу – от Почаевской Лавры (Тернопольская область) и Святогорской Лавры (Донецкая область), – символизируя объединение страны.
27 июля Крестный ход с Запада и Востока страны должен встретиться на Владимирской горке, где предстоятель УПЦМП Онуфрий проведет молебен за мир, приуроченный Крещению Киевской Руси.
Подобные минимолебны группы православных паломников проводили, пересекая границы областей. Большую часть пути паломники передвигались на автобусах, но, подъезжая к большим городам, дальше шли пешком.
Представители УПЦМП в эти дни практически не комментировали предстоящий молебен.
Но один из источников «УП», близкий к Синоду УПЦМП, пояснил ситуацию с Крестным ходом тем, что в последнее время Московский приход чувствует себя в Украине несколько на обочине.
«Задача молебна – благая, мы хотели помолиться вместе с прихожанами за мир в Украине», – прокомментировал он.
Тем не менее, у Церкви есть и другие мотивы: в Синоде обеспокоены тем, что желание некоторых политиков внести поправки в закон «Про свободу совести и религиозных организаций» может привести к ущемлению их прав.
По словам источника «УП», идея молебна за мир появилась внутри церкви, но была активно поддержана извне.
Причина 2. Религиозно-гибридная война
В РФ – церковь инструмент власти. Украинская православная церковь Московского патриархата, как известно, находится в подчинении РПЦ.
Поэтому неудивительно, что ее позиция часто дублирует позицию Русской православной церкви. В стенах УПЦМП осуждали Майдан, войну, действующее правительство. А некоторые священники этого патриархата на Востоке страны поддерживали пророссийских боевиков.
Например, в Славянске до сих пор вспоминают отца Виталия из Свято-Воскресенского храма, который приютил группу Стрелкова в Центре православной культуры, организовывал женщин с иконами, блокировавших украинских солдат. А еще забавы ради ездил по украинским блокпостам и проклинал военных.
Хотя в самой УПЦМП есть и «оппозиционная» группа священников, которая поддерживала Майдан и ратует за диалог с УПЦ(КП). Но их голос для церкви Московского патриархата пока малозначим.
Религиовед, директор Центра ближневосточных исследований Игорь Семиволос считает, что «русский мир» на территории Украины подорван, и единственным оплотом этого «мира» как раз и осталась церковь.
«В новых реалиях УПЦМП чувствует в новом социальном порядке все меньше места для Московского патриархата. Если будет подорвана религиозная идентичность, то почти не останется «опорных пунктов» русского мира», – считает эксперт.
Семиволос уверен, что молебен воспринимается Московским патриархатом как мобилизация, главный месседж которой – «не трогайте нас, у нас есть ресурсы».
Причина 3. Мобилизация электората Оппозиционного блока
Депутата Оппозиционного блока Вадима Новинского, младшего партнера Рината Ахметова, владельца «Смарт-групп» и «Смарт-холдинга», источники «Украинской правды» в церкви называют одним из ключевых спонсоров Крестного хода. Именно он последние недели чаще других говорил о защите верующих, комментируя необходимость молебна за мир.
Для Оппоблока прихожане УПЦМП – электорат. Несколько десятков тысяч человек, принимающих участие в «ходе», – это демонстрация способности собрать и предъявить свой электорат.
Политтехнолог Сергей Гайдай называет молебен политической акцией и вспоминает, как часто «регионалы» использовали верующих, впрочем, как и шахтеров, в ситуациях, когда необходимо было договариваться с властью.
«Выборы на носу, а у нас есть, посмотрите, какой боевой электорат! Он готов идти пешком на Киев, он готов пострадать за нас», – так описывает месседж политтехнолог.
Он называет религиозную акцию – «мягкой демонстрацией силы», причем хорошо спланированной. Гайдай убежден, что провокации невыгодны организаторам. Именно поэтому мобилизация «пророссийских сил», по его мнению, скорее всего, пройдет без физических столкновений.
Социальный психолог Олег Покальчук, который также последние недели внимательно следил за «ходоками» и тем, как их принимали в разных областях, уверен, что украинское общество за последнее время успело неплохо разобраться, как им манипулируют.
Несмотря на заявления организаторов Крестного хода о том, что их радостно принимали украинцы, активисты в нескольких городах не пустили Крестный ход через центральные улицы.
В Борисполе, например, верующих встречали вопросом: «Если вы молитесь за мир, почему тогда не идете в Москву?»
По словам Покальчука, молебен станет хорошим тестом общества на зрелость и экзаменом для силовиков. Пока, по его словам, есть все шансы, что тест будет сдан.
Общество повзрослело и способно распознавать манипуляцию.
- Информация о материале
У 42-летнего Александра Щербины — легендарного комбата 17-го батальона, еще недавно командовавшего обороной Дзержинского гарнизона (позывной Пикет), — обветренное лицо, мозолистые руки, загнутые кверху светлые реснички, внимательные серые глаза и чертовски обаятельная улыбка.
Мы сидим за маленьким круглым столиком. После контузии Александр чуть хуже слышит, иногда переспрашивает, поворачиваясь ко мне левым ухом и слегка наклоняясь. В разговоре — ничего лишнего, все по делу. И чуть смущенная улыбка, когда о чем-то более личном.
Крепкий невысокий мужичок с коротким ежиком волос. Настоящий. Потомственный профессиональный военный. Кроме диплома Одесского института сухопутных войск, у Щербины два иностранных образования — колледж в Голландии (курс подготовки International staff officer orientation course) и филиал британского Open University. Работал наблюдателем ОБСЕ в Грузии, в составе сил стабилизации (SFOR) в Боснии и Герцеговине, а также в миротворческой миссии в Косово. Сейчас учится в военной академии в Киеве и параллельно в Харькове — в экономическом университете (госуправление). «Вся жизнь — учеба», — шутит он.
У Александра два ордена — «Богдана Хмельницкого» и «Данила Галицкого». И многие считают, что благодаря 17-му батальону Дзержинск не постигла участь Марьинки и Авдеевки.
Завтра — последний день в госпитале, где он провел десять дней. Завтра — домой, в родной Кременчуг, к жене и детям, которые, стараясь наверстать упущенное общение с папой, уже составили культурную программу. Потом — на полигон «Широкий лан», где 17-й батальон сейчас проходит слаживание в составе 57-й бригады. А вот осколок из левой руки вынуть так и не успел. Как-нибудь потом...
— Александр, почему «Пикет»?
— Не знаю. Позывной мне придумывал начальник связи, когда составлял таблицу. До этого я около года был Ромашкой — старшего сына зовут Роман.
— С 2008-го вы уволились в запас. Собственный бизнес в Полтавской области — грузовые перевозки, спецтехника. Как в АТО оказались?
— Призвался в 2014-м. До того как стать командиром 17-го батальона, с мая по октябрь
2014-го, был замкомбата 39-го. Мы прошли тогда Мариуполь, Волноваху, потом Старобешево, Новокатериновку, Кутейниково, ну и Иловайск.
17-й батальон стоял в Мелитополе — охраняли аэродромы, каналы… Бойцов вывели в Кировоград. В 11 вечера я приехал, принял батальон, а в 4 утра мы уже колонной пошли на Луганскую область.
В районе Дзержинска простояли с декабря 2014-го по апрель 2016-го. Шумы, Ленинское, Артемовск, Майорск, Новгородское и крайняя точка — Зайцево, где в самый последний день перед выходом мы потеряли киевлянина Годзиллу.
Сейчас мы вышли. Я уволил из батальона 320 человек четвертой волны мобилизации. Набрали новеньких. Прошли слаживание в составе отделения, взвода, батальона. А теперь приехали на полигон «Широкий лан», где пройдем бригадные учения.
— А дальше?
— Куда Родина прикажет. Наверное, поедем в АТО. Я так смотрю, что там сейчас тяжеловато. Может, что-то идет не по плану. По Дзержинску сепарская артиллерия отрабатывает…
— Как вы людей в батальон набираете?
— Собеседование, кастинг…
— Это как?
— Приезжает человек, смотрю на него, беседуем. По руководящим документам надо проводить собеседование, тестирование, принимать зачеты по физподготовке. Естественно, что-то из этого мы не делаем. Но сразу видно — развит человек физически или нет. Ну и чтоб характер был крепкий. Снайпер снайпера видит издалека.
— Из чего состоит повседневная жизнь бойцов?
— Подъем, утренний туалет, построение, проверка личного состава, постановка задач. После завтрака все начинают работать — обслуживание техники, вооружения, средств защиты. Дальше — занятия по медицинской, инженерной, тактической, огневой подготовке. Ну и все азы с самого начала. Сколько есть времени, столько и учимся. Отрабатываем разные ситуации. Дело в том, что в критической ситуации человек моментально опускается со своего воображаемого уровня героизма до уровня своей реальной подготовки. Если его движения отработаны до автоматизма, и он умеет за секунду магазин поменять, наложить повязку побратиму, то он это сделает и в бою. А если ему так только кажется…
— Сколько человек в батальоне?
— Численность колеблется от 400 до 500 человек.
— А женщины есть?
— Да. Работают и в медпункте батальона, и во взводе связи, поварами во взводе обеспечения, есть женщины-деловоды, в строевой, в кадрах, в штабе… в разведвзводе есть женщина-снайпер. Для них только отдельная палатка, душевая и туалет. А так они все в полном объеме тянут наравне с мужчинами. Форму, конечно, ушивают, талию пытаются подчеркнуть. Женщина есть женщина. На выходные или праздники они, умнички-красавицы, и прическу сделают, и подкрасятся, духи достанут. Конечно, мы это замечаем.
— Поддерживаете ли вы связь с демобилизованными? Знаете ли, как складывается их жизнь, с какими проблемами они сталкиваются на гражданке?
— 23 апреля у нас был день части, приехало много дембелей. Конечно, поддерживаем связь. Приветы передаем, встречаемся регулярно. У тех, кто нормально, адекватно служил, и прошел все до конца, нет никаких больших проблем, в том числе психологических. А кто начал потихоньку сдуваться, имеет какую-то слабинку, то и на гражданке они слабаки. Но таких — единицы.
— Ребята часто возвращаются?
— Раз в неделю два-три человека. Некоторым просто нужно было перезарядить батарейки. У кого-то — семейные, домашние вопросы. Кому-то месяц надо было послушать тишину.
— В батальоне много погибших?
— Боевых — 13 человек. Были небоевые случаи. Например, у моего помощника по боевым вопросам Юры Литвиненко оторвался тромб. Мы успели оказать ему первую помощь в батальоне, привезли в больницу Дзержинска, и там он скончался. Одному парню до армии сделали операцию, но забыли в животе тампон. Начался абсцесс, и он умер. Еще один погиб в ДТП.
80 человек были ранены.
— Очень болезненная тема аватары, самоубийства в батальонах…
— Конечно, есть такое... Сейчас у комбата есть возможность фильтровать, раньше — не было. Вот пришла четвертая волна — один со СПИДом, другой — с гепатитом. Наркоманы, алкоголики, с открытой формой туберкулеза... И тогда я не мог их уволить или убрать из батальона. За полкилометра выкопали блиндаж тем, кто с открытой формой туберкулеза, и они там жили.
— Сейчас стали строже отбирать?
— Сейчас человек приходит в батальон для подписания контракта. Пятая волна уже демобилизована. Осталась шестая. Это те люди, которых просто собрали и засунули в армию. В военкоматах нужно было количество. Качество личного состава никого не интересовало. Сейчас боец приходит с предписанием на батальон. Мы беседуем, смотрю на него — день-неделю. И только потом или подписываю контракт, или выписываю предписание назад.
Мобилизованных в батальоне осталось 50 человек. Уйдет шестая волна, и будут только контрактники.
— Когда было тяжелее всего?
— Я два года на передке. Амвросиевка, Волноваха, Старобешево, Станица Луганская, Счастье, Волчеяровка, Горское… Тяжело.
Сейчас мы на полигоне зализываем свои раны — ремонтируем технику, оружие… Есть раны, которые мы подлечили, подлатали, есть те, которые вот-вот залечатся, а есть раны, которые не залечишь уже никогда…
— Дзержинск — серый, страшно унылый город, большинство жителей которого настроены крайне антиукраински. Так мне описывали его знакомые волонтеры. Какие у вас впечатления?
— Горловка, Дзержинск и Константиновка — города, связанные географически и экономически. И по-человечески они очень близки. Первый — оккупированная территория. Следующие два — наши. Есть патриоты, есть нейтрально настроенные и есть те, кто за Россию, за «ДНР». Приходилось разговаривать со всеми, иногда выслушивать. Была попытка заблокировать нашу технику. Мы действовали жестко, разблокировали, больше не пытались.
Да что говорить, если прокурор Дзержинска и его зам, менты ездят в Горловку на ночь, на выходные? Где гарантия, что их никто не завербовал и не платит им деньги за то, чтобы они открывали уголовные производства на бойцов? В СИЗО в Артемовске сидят только артиллеристы, разведчики и командиры. Те, кто реально может дать чертей.
— Сидят за что, по каким делам?
— За то, что они неудобные люди и хорошо воевали. Я лично подавал в прокуратуру документы на одного проворовавшегося; на прапорщика, потерявшего свой пистолет; и на солдат, самовольно оставивших военную часть — дезертиров. Ни одно дело не рассмотрено. Зато, когда моему разведчику, ехавшему в патруле, пришлось разнимать драку (двух айдаровцев избивали трое гражданских, оказавшихся бывшими ментами. Хотели вывезти в посадку, разведчик айдаровцев буквально из багажника доставал), по нему открыли огонь из пистолета. Он выстрелил в ответ, попал одному из гражданских в ногу, а у того папа служил начальником штаба в Дзержинском горотделе. В результате драку выделили в одно уголовное производство, а выстрел — в другое. Первое быстро похоронили, второе начали раскручивать. Причем как покушение на убийство — 115-я статья, до 15 лет.
Айдаровцев прокуратура даже не подключает в качестве свидетелей по этому делу. Причем дождались, пока мы выйдем из зоны АТО, пока этот боец уйдет на дембель. Затем попросили его приехать, якобы дозакрыть дело, а когда он приехал, ему сказали: «Или ты что-то напишешь на командира, или мы тебя закроем». Закрыли…
Судья, судившая его, живет в Горловке. Приезжает на работу в Украину. Милиция, следователи, которые его там вели, — тоже.
Если бы я знал об этом, когда был там, то выпустил бы их и больше не впустил.
Разведчик мой вышел, и говорит, что в СИЗО написано: «Укропы вешайтесь!»
— А разбойные нападения, контрабанда… это имеет место?
— По контрабанде: у меня передняя линия, возможные места проезда были полностью перекрыты бетонными блоками, а дальше все было заминировано — около трех тысяч мин, крупных противопехотных, противотанковых. А сколько там стояло растяжек…
Проехать реально было невозможно. Мы ходили в разведку еще дальше — наши блоки, наши мины, потом сепарские мины и их блоки. Единственное место проезда — Майорск, официальный пункт пропуска. Задача военных — чтобы оттуда не прошли пехота и танки. В Майорске стояли пограничники, они и руководили въездом—выездом, оформляли, заносили в базу данных. Также там постоянно работала СБУ. Наша задача — война. Их — проезд.
Слово «контрабас» появилось не на ровном месте. Значит, где-то было…
— О деле Лихолита что вы думаете?
— Это бывший начальник штаба «Айдара»? Ничего не могу сказать. Не знаю и не видел. По поводу случаев мародерства, грабежей, изнасилований должно проводиться объективное расследование. У нас было ДТП. Наша машина была виновата, мы приехали, скинулись и рассчитались. Взяли расписку о том, что к нам претензий никто не имеет, пожали друг другу руки и разъехались. До меня не доходило, чтобы кто-то из моих бойцов этим страдал. У нас такого просто не было.
С Лихолитом я лично не знаком. Но когда был в Луганской области, там, где стоял «Айдар», познакомился с главой администрации г.Беловодска — киевлянином, который нам помогал. Однажды он мне позвонил и попросил приехать. Подъезжаю к райадминистрации. Там люди в балаклавах, с оружием, окружили помещение. Поднимаюсь наверх, в кабинет. Там еще три человека сидят в балаклавах. Он мне рассказывает: приехали ребята из «Айдара» и требуют: или плати, или слей сепаратистов, которых можно ограбить.
Я их спрашиваю: «Кто такие?». Они: «Не ваше дело». Я представился, написал на бумажке звание, фамилию, имя, отчество, должность, номер телефона. Сказал, чтобы позвонили своему командиру. Он мне перезвонил, дал команду своим ребятам оттуда уехать. Ну а если бы меня там не было? Не знаю, чем бы эта история закончилась.
— В Дзержинске нет ни украинского радио, ни телевидения. Что вы думаете по поводу информполитики в серой зоне?
— Очень тяжело бойцам. Так или иначе они слушают радио и смотрят телевизор. Все идет антиукраинское.
— Вы хотите сказать, что даже ваших бойцов это заражает?
— Конечно. Вот стоит он, бедолага, полгода или год и слушает о том, какие укропы каратели. Информационную войну мы полностью проиграли. Мы были на нуле. Я не понимаю государство, ведь выигрыш в информационной войне означает 90% успеха. Никто этим не занимался — ни вещания, ни трансляции. И с обществом там никто не работал. В каждом батальоне должны быть люди по работе с общественностью, психологи. Причем разных направлений. Один должен работать с местными властями, другой — с коммерсантами, третий — с аграриями, четвертый — с образованием, медициной. Непрерывно общаться и перетягивать одеяло на нашу сторону. У нас все это повешено на командира.
Был случай, когда весь город зимой остался без воды. И меру-сепару Слепцову это было только на руку. Недовольство росло, а он ничего не делал. Я пошел к нему. Сначала попросил по-хорошему. Потом клацнул затвором. Через два дня вода пошла. А пока ее не было, мы своими водовозками, пожарными машинами развозили воду по городу. Привлекали коммунальщиков, местных пожарников, эмчеэсников. Некоторые моменты — организовать водоснабжение, ремонт электроснабжения, какие-то завалы расчистить, почистить улицы от снега — мы брали на себя. Все это влияет на отношения с населением. Люди огрызаются, но с двумя ведрами идут за водой к нашей водовозке. Раз, другой, третий, а на четвертый уже благодарят.
— Каково ваше отношение к жителям прифронтовой зоны?
— Это наши люди. Независимо ни от чего мы им просто помогали. Если, например, разрушило дом, человек переезжал в другое место и просил помочь — давали машину, людей, помогали загружаться, вывозили. Подключали волонтеров, чтобы лекарства им раздавали. Бывало, скорая помощь отказывалась заезжать в серую зону. Я отправлял своих медиков — уколы делали, лечили, детей беспризорных одевали-кормили, дрова и воду завозили, сопровождали Красный Крест, Врачей без границ, наших волонтеров, чтобы завезли какие-то продукты, брикеты для отопления зимой и т.д. Старались людей поддержать. Когда постоянно идет такая помощь, забота, когда есть личное общение, отношение постепенно меняется.
— Что нужно делать с оккупированными территориями?
— На нашей стороне нужно работать с людьми. Все остальное плотненько загородить, изолировать. Развелись — так развелись.
— А как изолировать, если, например, в Дружковке стоят вагоны, груженные углем в Россию?
— А что далеко ходить? Вагоны с углем ходят и в Горловку, и из нее. Железную дорогу военные восстановили, чтобы кто-то на этом зарабатывал деньги. Один, а то и два вагона с углем в день проезжали стабильно.
— Говорят, вы никогда не злоупотребляли волонтерской помощью, поскольку считаете, что должно работать государство.
— Приятно, конечно, когда приезжают волонтеры. Но все же мы стараемся запчасти, комплектующие, форму получать от государства.
В прошлом году (сентябрь—ноябрь) с обеспечением было просто замечательно. Сейчас снова пошло по наклонной. Все заявки, которые мы подаем по обеспечению, не выполняются. Продукты плохие, топливо грязное. В прошлом году перед зимой нам дали антифриз, который разъел все прокладки. После этого мы все двигатели перепаковывали.
— Как изменился боевой дух армии, ее возможности с начала войны?
— В начале войны самым грозным оружием у меня в батальоне было ЗУ-23-2 23-й калибр, четыре штуки. Сейчас в батальоне есть своя артиллерия, броня, БРДМы, БМП. Были свои танки, сейчас мы их отдали в ремонт. Свои минометы, СПГ, ДШК, ПТУРы, АДСы. Всего этого — в достаточном количестве, по крайней мере у меня в батальоне. И из всего этого я учу своих бойцов стрелять, чтобы они были универсальными. Чем больше универсальных подготовленных солдат, тем легче. В начале войны такого не было. Тактика из-за этого тоже поменялась.
— Способны ли, на ваш взгляд, нынешние элиты, военно-политическое руководство страны мыслить стратегическими, а не тактическими категориями?
— Большинству наших генералов хочется купить лестницу, чтобы они спустились на землю. Они тянут нашу армию назад, в совдепию. Я учусь в академии. Опыт боевых действий не аккумулируется, не анализируется и не выдается тем, кого обучают.
Преподают системы, методы и тактику, бывшие актуальными еще до войны в Афганистане. Опыт Второй мировой был колоссален, но сейчас не воюют фронт на фронт, армия на армию. Сейчас война информации, разведок, диверсантов и артиллеристов. А нас учат по старинке. Абсолютно недальновидно и тупо. Я не вижу никакого планирования наперед. Как, например, сейчас — нас вывели, заставили уволить людей, пройти слаживание, а потом дали новых людей. Зачем было проходить слаживание, если мы не укомплектованы? И это не только у нас. Везде.
В Боснии, в Косово я разговаривал с иностранными военнослужащими. Каждый из них знал свою жизнь на три-пять лет вперед, у них все расписано. А я не знаю, что со мной будет завтра. Отпустят меня в отпуск или нет. Поедем мы в АТО, будем прикрывать Крым или останемся на полигоне. Информации нет никакой. Не то, чтобы она ограничена и к ней нет доступа. Ее просто нет, потому что всем пофиг.
— На территории «ДНР/ЛНР« и Крыма Россия продолжает разворачивать активность. Перспектива масштабных боевых столкновений проявляется на горизонте все отчетливее…
— Я думаю, если начнутся активные боевые действия, то мы выступим уже не так, как это было два года назад. Не дай Бог, конечно, но если россияне каких-то своих целей и достигнут, то очень дорогой ценой. Это будет очень жесткая война. Наш дух силен, и мы набрались достаточно опыта. Уже никто не боится ни выстрелов, ни боя. Я по своему батальону сужу. Этот барьер мы перешагнули. Когда-то был очень плотный обстрел каждый день, а нам нельзя было отвечать артиллерией. Я дал команду бойцам оставить двух наблюдателей, а всему опорному пункту отойти назад на полкилометра. Вечером проезжаю — все на месте. Говорят: «Саныч, по барабану. Убьет, так убьет. Отходить не будем».
Мы прослушиваем радиообмен той стороны и часто слышим, о чем они говорят. Там такого боевого духа нет. Начинается бой, у них вся организация рушится, сразу теряется управление, ругань в эфире, конфликты друг с другом. В феврале 2016 года в Зайцево с нашей стороны была предпринята контратака. Мы захватили сепарский опорный пункт. Они бежали так, что пятки сверкали. Оставили российские аптечки, консервы, мины, боеприпасы, огнеметы, гранатометы и т.д. Это оружие, документы и амуниция, которую использовали боевики «ДНР». Все произведено в России после 1991 года — поставки соседним государством вооружения для террористической организации «ДНР».
— Вы не раз говорили, что против введения военного положения. А если конфликт радикализуется?
— Конечно, сразу нужно вводить военное положение. Мы воюем как-то непонятно. Оставляем себе слабые места. А надо вести войну так, чтобы у противника не было вообще никаких шансов. Надо военное положение — значит вводим. Надо менять законодательство — значит меняем. А у нас ничего не поймешь. Из Славянска их выпустили, хотя надо было разбить напрочь...
В войне артиллерий, разведок, информации и характеров побеждает тот, кто выносливее. Почему Дебальцево отдали? Будь у 40-го батальона, 128-й бригады чуть потверже характер, продержись они еще пару-тройку дней, успела бы подойти 30-я бригада, и все было бы нормально. Это война. Конечно, убивают, кровь, нет ни душа, ни полноценного питания, ни сна. Но стиснув зубы надо было стоять. А еще лучше — собраться и (как мы в Зайцево сделали) подловить на контратаке. Мы тоже не просто так атаковали. На нас раз пошли в атаку — отбили. Второй раз — отбили и пошли в контратаку, выбили их.
— Каким должно быть сотрудничество с НАТО?
— Нам много чего еще надо поменять в армии. Сотрудничать обязательно надо во всех сферах. В плане разведки, обеспечения, стандартов, совместных операций. Проводить учения обязательно надо. Хотя мы сейчас и сами можем многому поучить, нам есть чему поучиться и у них. Средства оптической, радиолокационной, звуковой разведки у них очень сильны. У них колоссальный опыт в плане информационной войны. Я не говорю конкретно о той или иной армии. У каждой есть своя изюминка. Когда мы были в Косово в 1999 году, у тех же поляков медобслуживание в батальоне было таким, какого у нас до сих пор нет.
— А что у вас с медициной?
— Медпункт есть. По личному составу недоукомплектован. Нет офицера-психолога. А вообще медики — бесстрашные ребята. Под любыми обстрелами вытаскивали раненых. Там же, на месте оказывали медпомощь. К раненому доехать надо не после обстрела, не через пять минут, а именно сейчас. Если опоздают на минуту-пять, помощь может оказаться неактуальной. От потери крови, болевого шока у нас не умер ни один боец. Всегда вовремя оказывали медпомощь.
— Комбаты должны идти в политику?
— Военному человеку в нашей политике делать нечего. Есть работа — работаем. Хочешь замараться — иди в политику. Я так думаю. Для начала у нас общество должно поменяться. Ценности. Движемся потихоньку. Одна революция, вторая. Ющенко оказался слабаком. У Порошенко куча представлений на награды лежит неподписанных. У меня, наверное, человек 70 представлены к правительственным наградам. Разве ребята не заслужили? Подписывают только раненным и посмертно. Чтобы получить орден нужно пулю поймать?
— Вы четыре года работали наблюдателем от ОБСЕ в Грузии. Почему, на ваш взгляд, международные миссии сегодня часто «не замечают» системных нарушений оккупантами Минских договоренностей?
— В ОБСЕ 55 стран-участниц. Кто-то из них на стороне Украины — они больше замечают. Есть те, которые на стороне России — Венгрия, Болгария... Кроме того, ОБСЕ — очень бюрократическая организация.
Ну и немаловажный нюанс — кто платит, тот и музыку заказывает. Россия платит большую часть взносов в ОБСЕ. Здесь больше дипломатического и политического, чем военного.
В Грузии нашей задачей было мониторить грузинско-российскую границу на чеченском участке. Россия обвинила Грузию в том, что она на своей территории готовит боевиков, и оттуда они входят в Чечню и воюют с Россией. Установили аппаратуру, позволявшую четко фиксировать любые перемещения через границу, кто бы ни нарушал. Тогда, в начале 2000-х, такая аппаратура уже была. В 2016-м технических возможностей значительно больше. Почему не оборудуют линию соприкосновения, я не знаю. Те наблюдатели и беспилотники ОБСЕ, которые там есть, не могут в полном объеме обеспечить наблюдение за линией соприкосновения.
— У крепкого мужика с крутым характером — жена и четверо детей. Как с женой познакомились? По гарнизонам, наверное, поездила с вами?
— Я был наблюдателем от ОБСЕ в Грузии в 2003-м, и она была со мной в Тбилиси. Ее первый муж, спецназовец, погиб. Ей было очень непросто тогда, и сейчас она сильно переживает за меня…
От первого брака у жены есть ребенок. Всего у нас — две девочки и два мальчика. Младшей — восемь лет, командует всеми. Старшему — 18. Уже сдал на права, учится в машиностроительном техникуме.
— Как жена справляется? Не плачет, не говорит: «Давай уже домой. Хватит, отвоевался»?
— Разговариваю, каждый раз новые отмазки придумываю. Тяжело, конечно, одной. Мои родители, ее мама помогают. Я мог бы уйти в 2015-м, но еще послужу.
- Информация о материале
КП «Центр поводження з тваринами» міста Харкова 21 липня уклало угоду з «Атлантіс Схід Компані» щодо будівництва колумбарію для поховання домашніх тварин вартістю 3,94 млн грн.
Про це повідомляється у «Віснику держаних закупівель».
Роботи мають бути виконані до кінця 2017 року.
Зокрема, планується будівництво адміністративного блоку, складських приміщень, споруди для траурних церемоній, озеленення території, влаштування доріжок тощо.
Єдиним конкурентом було ТОВ «Сенай» Олександра Шамаріна.
Щодо переможця , то ТОВ «Атлантіс Схід Компані» зареєстроване на Василя Калашнікова, а директором вказаний Олег Бровченко.
Нагадаємо, що правоохоронці Харківської області розслідували кримінальне провадження щодо службової недбалості тендерного комітету Васищевської селищної ради при замовленні робіт з реконструкції мосту через р. Уди, що призвело до втрат бюджету на суму 6,30 млн грн. Підрядником на цих роботах було саме ТОВ «Атлантіс Схід Компані».
Але інформації про передачу справи до суду немає, а сам міст було відкрито цього року.
- Информация о материале
Назначение Владимира Гройсмана главой Кабмина стало финальной точкой в затянувшемся политическом кризисе. Нынешний глава правительства, в отличие от своего предшественника Арсения Яценюка, не конфликтует с главой государства, хотя и не является настолько лояльным, как предполагали ранее. Зато с парламентской поддержкой дела у Гройсмана обстоят похуже, чем у Яценюка, — коалиция существует лишь номинально, под любой важный законопроект голоса собирают вручную и явно в обмен на уступки. Пока сверхважных правительственных законопроектов Рада не рассматривала, но в перспективе (например, при рассмотрении бюджета) Гройсману придётся договариваться с отдельным парламентскими группами, тем самым подставляя себя под критику.
Как это обычно бывает, первые 100 дней Кабмина Гройсмана ушли на раскачку. Впрочем, «План приоритетных шагов правительства на 2016 год», готовившийся при помощи известных европейских реформаторов Лешека Бальцеровича и Ивана Миклоша, получил у экспертов сдержанно позитивные оценки. По подсчётам портала «Слово и дело», за 100 дней работы Кабмин дал 231 обещание, из которых 21 выполнено, 8 — нет, а 202 обещания — в процессе выполнения. Фокус собрал 5 ключевых моментов, которыми запомнились первые месяцы работы правительства Гройсмана.
Повышение цен на газ и тарифов на услуги ЖКХ
Безусловно, это самое важное решение Кабмина, которое во многом определяет политическую обстановку в стране. Де-факто у нас возникла «широчайшая оппозиция» — снизить тарифы требуют все, от Оппозиционного блока до Свободы. Кстати, это решение в своё время должен был провести ещё Кабмин Яценюка, но экс-премьер переложил ответственность за непопулярное решение на своего преемника. По мнению директора фонда «Демократические инициативы» Ирины Бекешкиной, в информационном поле власть пока проигрывает тему тарифов. Правительство повторяет, что повышение цен на газ позволит бороться с коррупцией в газовой отрасли, увеличит собственную добычу газа и уменьшит зависимость от экспортёров, поборов хронический многомиллиардный дефицит НАК «Нафтогаз». Но общество слушает оппозицию, которая апеллирует к тому, что большинство украинцев не сможет платить, а система субсидий должным образом не работает. С осени тема тарифов получит развитие, когда миллионам украинцев придут новые квитанции за услуги ЖКХ. Оппозиция уже обещает масштабные акции протеста. Преодоление «тарифного кризиса» — пока главная тактическая цель главы правительства.
Отсутствие денег МВФ
Несмотря на то, что правительство выполнило одно из главных требований Фонда — повысило тарифы, Украина так и не получила третий транш в размере $1 млрд. Профильный вице-премьер Степан Кубив сначала обещал, что деньги будут до конца июня, потом — до конца июля. По мнению главы Минфина Александра Данилюка, задержка возникла из-за того, что парламент не принял ряд законопроектов, связанных с работой фондового рынка, и предположил, что решение о транше будет отложено до конца августа. Впрочем, Верховная Рада заработает только в начале сентября, потому раньше осени денег ждать не стоит. Правительство до сих пор рассчитывает получить от МВФ в этом году три транша на общую сумму $4,3 млрд. Если денег от фонда не будет, то Украина не получит обещанную ранее макрофинансовую помощь от ЕС, что может привести к проблемам с бюджетом и к падению курса гривны. И то и другое может стать для Кабмина серьёзной проблемой.
Попытки снизить цены на лекарства
Под давлением правительства парламент в конце мая принял закон об упрощении регистрации лекарственных средств. Теперь препараты, зарегистрированные в США, ЕС и ряде других стран, будут регистрироваться в Украине по упрощённой схеме. По словам премьера, это приведёт к конкуренции и в перспективе нескольких месяцев — к снижению цен и улучшению качества лекарств (пока же цены продолжают расти — за полгода на 5%). Также с 1 октября должна заработать программа реимбурсации — частичной компенсации стоимости лекарств для людей, страдающих сердечно-сосудистыми заболеваниями. А вот кадровый вопрос закрыть за 100 дней работы не удалось — Минздрав до сих пор остаётся без руководителя, а замглавы этого ведомства Роман Василишин был отстранён от должности из-за подозрений в коррупции.
Обещания отремонтировать дороги
Правительство озаботилось ремонтом дорог, на который в этом году планирует выделить 19 млрд грн. В основном это будет текущий ремонт. Как отчитался в начале июля вице-премьер Владимир Кистион, ямочность дорог ликвидирована на уровне 95–96%. Со следующего года планируется начать строительство новых дорог. По словам Гройсмана, это будет «одно из самых масштабных строительств не только за время независимости, а, возможно, со времён Олимпиады-80». С этой целью планируют создать специальный Дорожный фонд, куда будет аккумулироваться средства, в том числе Всемирного банка, Европейского инвестиционного банка и ЕБРР.
Срыв приватизации ОПЗ
18 июля Фонд госимущества объявил, что конкурс по приватизации Одесского припортового завода сорвался — не было подано ни одной заявки. По словам главы ФГИ Игоря Билоуса, по причинам слишком высокой стартовой цены покупки ($520 млн), больших долгов у предприятия, проблемах с выводом дивидендов и т. д. Именно на продажу ОПЗ приходилась львиная доля запланированных поступлений от приватизации в этом году. Эта неудача правительства может повлиять на получение очередного транша МВФ. Вице-премьер Кубив заявил, что в октябре ОПЗ снова выставят на продажу, возможно, со сниженной стартовой ценой. В то же время продолжаются скандалы и судебные дела в связи с обвинениями руководителей предприятия в коррупции.
- Информация о материале
Страница 384 из 1561
