Статьи

Дайте советским людям спокойно дожить в СССР.

У меня никак не выходит из головы безобразная картинка 9 Мая у памятника Вечной Славы в Киеве во время так называемого шествия Бессмертного полка. Старики тогда (в основном — бабушки) надели георгиевские ленточки. А молодые, здоровые мужики в камуфляже и бойкие журналисты не нашли более достойного дела, кроме как заняться травлей и провоцированием скандала.

Да, это запрещенная символика. Более того, можно предположить, что для некоторых участников шествия это был своеобразный вызов. Их вызов обществу, которое лишило всего — обеспеченной жизни, социальных гарантий, медицины, а теперь пытается лишить памяти и прошлого. Вызов бессильный, неспособный что‑либо изменить, направленный на то, чтобы вернуть себе часть достоинства, побыть среди «своих». И хотя большинство из них по возрасту никак не могли участвовать во Второй мировой, все равно это была их возможность почувствовать себя победителями: дескать, это наш день, советский День победы, и ключевое здесь — советский.

Но кому‑то понадобилось устроить шоу, унижая этих, в сущности, несчастных стариков, отбирая у них георгиевские ленточки и прочие символы советской эпохи. Хотя со всей столицы на шествие собралось не более двух тысяч участников. Двух тысяч! Кому они мешали? Зачем устраивать потасовки? Получилось какое‑то злобное «торжество победителя» — с гиком, с издевками. Это — доблесть? Неужели унижение стариков — непременная составляющая строительства новой Украины?

Что нужно было делать? Да ничего. Дайте им, тем, кто по‑прежнему чувствует себя советскими людьми, жить спокойно. Эти люди уже не изменятся. Они жили в Советском Союзе, в нем они были счастливы и ментально по‑прежнему там.

Новое общество, к сожалению, ничего хорошего большинству из них не дало. Так пусть спокойно доживают свою жизнь в СССР. Они вне современных игр и уже ни на что не влияют.

«Как не влияют?» — слышу возмущенные голоса. «А выборы? Ведь они ходят на выборы и голосуют черт знает за кого». Более того, перед выборами время от времени раздаются призывы спрятать паспорт бабушки, а то и вовсе установить возрастной ценз. Не будем говорить о том, насколько это все совместимо с европейским выбором Украины, тут все ясно.

Но давайте посмотрим, как голосуют старшие избиратели. Например, результаты парламентских выборов 2014 года. В них еще участвовала Коммунистическая партия. Пятипроцентный барьер она не одолела. Данные экзитпола позволяют дифференцированно посмотреть, как голосовали разные социально-демографические группы. Да, избиратели в возрасте старше 60 лет коммунистов поддержали больше всех, но это всего лишь 5,8%! Еще раз: меньше 6% избирателей старшего возраста поддержали на выборах Коммунистическую партию, а в возрастной группе 50–59 лет — всего 2,3%. Кстати, вопрос: а стоило ли запрещать Коммунистическую партию, которая и так почила естественной смертью?

Вообще, процессы декоммунизации в Украине иногда напоминают большевистский радикализм 20‑х годов с его «мы наш, мы новый мир построим» сразу и просто. В Киеве сейчас, например, собирают подписи за переименование Московского проспекта и проспекта Ватутина. С Московским — все понятно. Но причем здесь Ватутин? Он с нами воюет? Более того, в общем скопе предлагают переименовать и улицу Мечникова. Какие претензии к великому ученому с мировым именем, уроженцу Украины, который и до советской власти‑то не дожил (умер в 1916 году)?

Ребята, давайте займемся делом. Например, обратим внимание на то, как излагают историю и как трактуют современность некоторые учителя Донецкой и Луганской областей. Конечно, надо бы уволить, но вот кто будет вместо них? Может быть, яростным борцам за декоммунизацию, имеющим гуманитарное образование, стоит годик-другой поработать в школах регионов, где просоветскость и даже пророссийскость и сегодня владеют умами значительной части не только старшего, но и молодого поколения? В конце концов, декоммунизация — это ведь не о ленточках и даже не о названиях, а о состоянии умов и душ.

А стариков — тех, что с ленточками, — оставьте в покое. Пусть доживают мирно в СССР.

Информация о материале

Опубликовано: 24 мая 2016

Игорь Билоус на должности главы Фонда госимущества почти год.  Пока, увы, мало что поменялось: о реальных результатах рассказать особо нечего, все в планах, все будет, но пока неизвестно, когда. Единственным серьезным, но все еще потенциальным достижением может стать грядущая приватизация Одесского припортового завода (ОПЗ). Да и реально оценить ее успешность можно будет, только когда новый собственник начнет управлять заводом.

Приватизация такого крупного промышленного объекта в стране, переживающей экономический кризис и жаждущей инвестиций, должна быть образцово-показательной. Если сделка будет рыночной и кристально чистой, она даст нашей экономике больше, чем все инвестиционные форумы и конференции, вместе взятые. Это будет мощный сигнал инвесторам, что с нынешней властью таки можно сотрудничать. Но ОПЗ — объект скандальный сам по себе, и организация его продажи на должном уровне во многом зависит от того, сможет ли ФГИ обойти скандалы, вспыхивающие вокруг завода, переступить через кулуарные разборки и организовать идеальные (ну или почти идеальные) торги. Мы сомневаемся.

Игорь Олегович с легкостью находит виноватых во всех бедах фонда, но на себя ответственность берет неохотно. Он отлично ведет переговоры и наверняка как бывший инвестбанкир умеет красиво и быстро продавать активы хорошим покупателям. Но управление украинской госсобственностью требует и других качеств, прежде всего умения сопротивляться влиянию «третьих заинтересованных» и им приближенных. Читается ли в словах Игоря Билоуса реальная готовность оказывать сопротивление украинскому олигархату — судить читателям.

— Поздравляем вас, процесс сдвинулся. Надеемся, что приватизация ОПЗ станет образцовой. Условия уже есть?

— Да, наконец-то это произошло. Условия будут опубликованы на днях (интервью состоялось в четверг, 19 мая). Их пока корректируют, добавляют комментарии Минэкономразвития и Минфина. Цену вы, думаю, знаете — 13,175 млрд грн. Далее мы опубликуем в нашей газете объявление о продаже, что и запустит процесс приватизации. Весь этот год 95% людей говорили мне, что такого решения никогда не будет.

Мол, вы молодцы, классную работу сделали и завод классный, но решения не будет, потому что такая у нас политика. Но решение есть. Идем дальше. Информация уже пошла к потенциальным покупателям. Их, кстати, немало. Через 45 календарных дней после объявления мы будем выходить на аукцион. Аукцион живой: табличка, шаг. Шаг определен в 200 млн грн — 1,5% от начальной цены. Но повышать ставку можно будет и не в пределах шага, а, например, на 50 млн и больше.

— Это не будет потом основанием для иска?

— У нас что угодно может быть потом основанием для иска. У нас любой процесс приватизации идет с судебными процессами. Мы уже привыкли к этому. Я не могу сказать, что это идеальная ситуация. Но она такая, какая есть. Пока у нас два основных судебных процесса — с И.Коломойским и Д.Фирташем. С Фирташем через Стокгольм. И там только начало процесса.

— О долге Ostchem мы еще поговорим. А что с «Нортимой»?

— Суд с Коломойским продолжается. Он перешел в письменную форму. Я не вижу оснований, позволяющих г-ну Коломойскому считать, что он может выиграть это дело. У нас там очень сильная позиция. На сегодняшний день мы движемся в правильном направлении. Приватизацию это точно не заблокирует.

— Допустим. Как скоро на предприятие может зайти новый собственник?

— Старт мы дали. Об аукционе я уже рассказал. Если аукцион состоится, через семь дней выигравший подписывает договор купли-продажи и в течение месяца рассчитывается. За пять дней до аукциона нужно внести 5% от покупной цены на счет Нацбанка. У нас есть специальная комната данных для покупателей, там находятся проект, вся необходимая информация, инструкции. Некоторые потенциальные участники уже прислали нам письма, что будут участвовать в торгах и подписали договор о конфиденциальности. Параллельно создана квалификационная комиссия, которая будет собирать документацию о потенциальных покупателях и решать, допускать их к торгам или нет.

— Кто потенциальные покупатели? И кто входит в состав квалификационной комиссии?

— В квалификационную комиссию входят представители Фонда госимущества. Также будем привлекать СБУ, Госфинмониторинг, АМКУ. Будут и наблюдатели от международных организаций. Мы уже говорили с ЕБРР, МВФ и Всемирным банком — они, скорее всего, делегируют представительство какой-либо из международных компаний. К сожалению, мы не сможем информировать общество о том, кто именно будет участвовать в торгах, так как подписывается договор о конфиденциальности, но можем называть количество. На сегодняшний день у нас уже пять потенциальных покупателей. И еще столько же инвесторов пока решают, вступать им в эти торги или нет.

Мы создаем им цивилизованные условия. Сохраняем равноправие в выделении информации. Благодаря комнате данных это очень просто сделать. На сегодняшний момент все заинтересованные лица знают этот завод очень хорошо. Они либо торговали с ним, либо обслуживали его. В любом случае для них это знакомый объект. Но я уверен, что будут и новые участники. Например, есть арабская компания, которая имеет свой газ, свои заводы и миллиарды для инвестиций. Они интересуются ОПЗ.

— Арабских покупателей вряд ли, а других потенциальных инвесторов долги ОПЗ не пугают? Озвучивалось условие, что новый собственник должен в течение полугода решить вопросы с задолженностями компании.

— Условия по срокам нет. Новый собственник сам будет разбираться с долгами.

— Какая общая задолженность ОПЗ?

— На момент оценки — 193 млн долл.

— Звучала цифра, что вместе со штрафами — 240 млн.

— На самом деле уже, может, и больше. Но штрафные санкции наступят только после решения суда. Послушайте, как правило, люди, которые приходят на завод, знают и о ситуации с долгами. Мой опыт показывает, что они пытаются решить все эти вопросы в первые месяцы. Я уверен, что сразу будет какая-то инвентаризация, договоренность. Это не банковский долг, на него не начисляются проценты, это долг за поставленную продукцию. Соответственно, на него есть пеня, но чтобы подтвердить, нужно еще выиграть суды. Поэтому мы и говорим о номинальном долге в 193 млн.

— Стокгольмский суд, кстати, не худший способ заблокировать приватизацию. Г-н Иванчук вот уже им воспользовался, объявил долг фиктивным, пошел в прокуратуру, говорит, что государство недополучит 5 млрд грн.

— Там не все так просто. Долг есть. Он признан международными аудиторами, Фининспекцией и Стокгольмским арбитражем. Это — хозяйственный долг. Мы не смогли его рефинансировать из госбюджета, потому что превратить хозяйственный долг в квазисуверенный — это увеличить долг Украины. Тогда уже возникли бы вопросы не у Иванчука, а у МВФ. Поэтому пусть это лучше будет хозяйственный долг. А будет ли там реструктуризация или какой-то дисконт — это уже вопрос двух хозяйствующих субъектов.

— А как быть с решением о запрете отчуждения имущества?

— Стокгольмский суд запретил отчуждение недвижимого имущества, принадлежащего ОПЗ, до 31 августа с.г. Это не запрет приватизации. С одной стороны, никакого отчуждения и не может быть, пока идет процесс приватизации. С другой — решение Стокгольмского суда теперь нужно ввести в украинских судах для того, чтобы оно вступило в силу. Это очень длительный процесс — первая инстанция, вторая инстанция, третья и т.д. Я не отрицаю, проблема действительно существует. И мы полностью открываем информацию на эту тему для инвесторов. Все, кого мы допустим к торгам, изучат и эту проблему, и нюансы.

— С точки зрения инвестора, 250 млн долл. долга при стартовой цене в 500 млн долл. — выгодное предложение?

— Нет пока 250 млн. Штрафных санкций еще нет.

— Но это потенциальные расходы. Суд Ostchem можно и проиграть.

— У нас были определенные споры с нашими международными консультантами, которые считают, что цену нужно было ставить меньше. Но поскольку объект уникальный, мы не решились.

— Вопрос не в этом. Этот объект когда-то в миллиард оценивали, и он его стоил. Но, может, сначала решить вопросы с долгами?

— Давайте работать с тем, что мы имеем на сегодняшний момент. Не удалось нам реструктуризировать этот долг по разным причинам.

— Другие долги есть?

— Есть долг овердрафт от Укргазбанка, который понемногу погашается. Это кредитная линия — 600 млн грн.

— Что говорят потенциальные инвесторы по поводу этой ситуации?

— Активного диалога в деталях еще не было. Конечно, будут вопросы, дискуссии. Они будут требовать определенных гарантий от государства. И мы уже готовимся к этому. Поймите, этот завод покупают не для того, чтобы поработать два месяца. Этот завод покупают надолго, чтобы поработать на нем минимум десять лет. Если придет иностранный покупатель, активная работа вокруг финансов и операционной деятельности начнется сразу. И вопросы с судами решатся.

— Сейчас и без того не лучшее время для приватизации. Приватизация ОПЗ должна стать показательной. Это все понимают. Это вопрос инвестиций. Сможет ли она стать образцовой на таких условиях?

— Она, во-первых, прозрачная, во-вторых, профессиональная. Достаточная ли сумма заявлена? Покажет реальная конкуренция. Вы же не забывайте, что этот процесс еще и политический. Если сейчас снизить цену, чтобы удовлетворить всех желающих, мы получим сильное сопротивление общества. Поэтому мы продаем по средневзвешенной цене. Она не самая низкая, но и объект не самый последний. И продаем мы правильно. Вчера мы провели эксперимент, посмотрели, как были проданы все остальные «азоты» в Украине. Этот объект продается как минимум в десять раз дороже, чем все объекты, вместе взятые, которые были проданы до этого. («Днепразот» — 3 млн долл., «Стирол» — 3,6 млн, «Ровноазот» — 17,1 млн, Черкасский «Азот» — 1,3 млн, Северодонецкий «Азот» (ЦМК) — 6,1 млн. — И.М.). Мы не отдаем ОПЗ за бесценок. И когда мои предшественники говорят, что 500 — это дешево, я только удивляюсь.

— Ваша первая оценка была в разы ниже. Потом вы изменили методику…

— Методика соответствует западным стандартам. Она полностью совпадает с тем, что было в UBS. Есть три основных метода оценки: доходный, имущественный и сравнительный. В доходном строятся модели работы. Там у нас получилось 523 млн. По имущественному методу оценки — 506 млн. Сравнительный метод предполагает оценку аналогичных соглашений на рынке. По этому методу у нас получилось 527 млн. Оценка объективная.

Да, есть и такие детали, которые в оценку не попали, но имеют свой отдельный потенциал. Например, завод находится в порту и имеет четыре причала. Завтра вы можете за 3–4 млн долл. построить склад для фосфатных удобрений и поставлять их всей Украине. Почему об этом никто не говорит? Это отдельный бизнес-проект. В 2009-м завод был оценен в 300 млн с лишним, а выставлен за 500 млн. Но в то время завод зарабатывал порядка 100 млн долл. в год. А сегодня даже 50 млн не зарабатывает из-за падения товарных рынков. Что дальше с ним будет, кто знает? Может, завод постигнет горькая участь банкротства? Этого допустить нельзя. Объектом интересуются публичные компании, планирующие деятельность на 5–10 лет, и купят они его не для того, чтобы обанкротить.

— Были оценки, сколько нужно вложить в модернизацию?

— Основная модернизация была произведена в период 2005–

2006 гг. Сегодня, когда вы зайдете на завод, вам нужно только управлять им и поддерживать то состояние, которое есть. Ну, на цех реформинга нужно 14 млн евро. Но это не такие уж большие суммы для этого завода. А построить такой завод стоит

1,5 млрд долл. У меня есть отдельная презентация, где показано, какие аналогичные заводы не работают, на каких состоялся ремонт, какие будут закрываться. Ничего подобного ОПЗ в мире не продается. Соответственно, все сейчас начнут думать: зачем строить новый завод за 1,5 млрд, если можно за 500 млн купить шикарный завод, который будет абсолютно нормально жить еще 25 лет? Стоящий в порту! Я уже молчу о стратегическом расположении нашего аммиакопровода.

— А время ли продавать ОПЗ на минимуме спроса, в том числе и при низких ценах на его основное сырье?

— Сегодня нам его продавать или завтра? У нас этот завод много прибыли приносит государству? Нет. Назвать его суперстратегическим для страны нельзя. Это не атомная энергия. Если бы у нас была государственная стратегическая программа по таким активам, создан спецфонд, то, наверное, никто бы не говорил о его продаже. Но у нас этого нет. Вы знаете, что происходит с этими заводами? Его могут просто закрыть. Поэтому пока есть покупатели, готовые за него заплатить, надо его продавать. Что будет завтра с минеральными удобрениями, я не знаю. Но сейчас ситуация уникальная, и ею нужно воспользоваться. Да, время неудачное, неподходящее. Когда

будет подходящее? Никто не знает. Завтра, возможно, газ будет стоить совсем другие деньги. Может, еще подешевеет. Минудобрения в цене просядут. А завод и 100 млн не будет стоить. Сейчас у нас есть хорошая цена и нормальные покупатели. И чем скорее мы продадим все основные активы государственной собственности, которые побуждают людей к определенным мыслям об «управлении», тем скорее у нас будет нормальная государственная политика регулирования промышленных отраслей. Потому что пока вместо работы мы бьемся за активы.

— У вас план по приватизации — 17 млрд грн на этот год. Если удачно продадите ОПЗ, выполните. А что с другими? Год назад вы планировали ОПЗ — в феврале, а облэнерго — весной. График уже сдвинулся.

— Относительно всего остального, что происходит в нашей стране, мы еще не сильно отстаем от графика. С облэнерго все очень просто. Мы сейчас на второй фазе с «Делойт» по написанию аналитики об этих компаниях. Оценщики заканчивают свою часть работы. В общем, все шесть облэнерго в сумме будут иметь начальную стоимость около 250 млн долл. Для начала. Естественно, какое-то дороже, какое-то дешевле.

Нам бы очень помогла реформа в энергетическом секторе, которая установит RAB-тарифы (стимулирующее тарифообразование. — Ю.С.). Это помогло бы нам продать «облы» дороже. Но это — политика. Она находится вне моего влияния. Мы свою работу делаем. Мы подготовимся к 1 сентября, чтобы продавать облэнерго. Если реформа к тому времени состоится, цена будет выше, конкуренция — больше.

— Кто конкретно тормозит реформу?

— Это все в руках Кабмина, Минэнерго, НКРЭ. Мы продвигаем этот процесс. Специально проводим энергетическую конференцию. Будем обсуждать реформу, возможности. Но независимо от результатов, с сентября Тернополь, Хмельницкий, Харьков, Николаев, Запорожье и Черкассы будем продавать.

— А «Центрэнерго»?

— Очень хотели бы. Но мы не успеем в этом году его продать. Мы только готовим его. Здесь нам желательно понимать, в каком мы регуляторном поле, и что будет с либерализацией рынка.

— «Центрэнерго» входит в орбиту влияния Игоря Кононенко, и вот его экс-помощник Державин в марте назначается вашим замом. И все это — в разгар коррупционных скандалов во власти. Странная кадровая политика, не находите?

— Вы можете посмотреть его биографию: да, он работал с господином Кононенко. Но не он один с ним работал! Вопрос даже не в этом. Я всем сказал, что как ОПЗ уходит сейчас, точно так же будет уходить и «Центрэнерго». Если кто-то хочет каким-то образом затормозить процесс, пусть работают без меня.

Это даже не мое кадровое решение, а Кабмина. Я не могу сказать, что недоволен работой своего заместителя. Он достаточно жестко подошел к корпоративному управлению. Но окончательные решения — всегда за руководителем.

Вы увидите, как будут проходить акционерные собрания по «Центрэнерго». Вы увидите состав наблюдательного совета. Вы увидите, что мы будем делать дальше с его подготовкой. Я очень не хотел бы допустить ситуацию, которая у нас сложилась по ОПЗ: НАБУ, прокуроры, обыски и т.д. Это никак не способствует приватизации, и нам нужно избежать скандалов вокруг «Центрэнерго».

— Боимся, это будет сложно сделать.

— Время покажет. Процесс будет непростым, это я понимаю. Он и так достаточно политизирован. Начиная с того, как нам передавали эти акции, и заканчивая тем, как работает компания. Компания старая, активы старые, требуют очень больших инвестиций в модернизацию. Плюс скандал с отбором руководителя. Надо довести хоть это до конца и назначить руководителя наконец.

— Вам «рекомендуют», кого назначить?

— Нет. Никаких задач и команд никто не дает.

— А кто сейчас руководит госакциями компании?

— Мы. Фонд госимущества является органом управления и балансодержателем.

— Сейчас к завершению идет еще одна замечательная история, но уже с «Запорожьеоблэнерго». Так вот о том, что там 60% госсобственности, во время передела вспоминали иногда и где-то на фоне. Вас устраивает такое положение дел?

— Мы сотрудничаем с НАБУ и Сытником. Для них это дело номер один, как вы знаете. Они планируют довести его до конца. Кучу людей у нас тут приглашали на дачу показаний, провели масштабную работу. Все злоупотребления происходили еще до меня. За время моего пребывания на должности ничего противозаконного не происходило. Так что пусть правда восторжествует. Нам самим очень важно увидеть какой-то прогресс в этом деле. Если действительно будет доказана чья-то вина, эти люди понесут ответственность. НАБУ над этим работает. А мы в свою очередь сейчас занимаемся полностью новым собранием акционеров, скоро вы увидите новый наблюдательный совет, абсолютно новых людей. Запорожье тяжелый объект, я не спорю. Прежде всего, потому, что он находится в промышленной зоне, и основные потребители там как раз промышленные компании. Это не физлица, как в Тернополе или Хмельницком. Это — крупные объекты, принадлежащие серьезным людям, что очень усложняет ситуацию.

— Наверняка эти же товарищи захотят побороться за этот объект и во время приватизации. Предварительная оценка стоимости по «Запорожьеоблэнерго» есть?

— Я могу вам сказать, что «Харьковоблэнерго» будет продаваться дороже, чем Запорожье, из-за многочисленных долгов компании. А долги нужно отдавать. Но стартовая цена будет больше миллиарда гривен. Точнее пока не скажу. Тем более что мы говорим о начальной стоимости. По моему мнению, и за Харьков, и за Запорожье будет борьба на торгах.

— И не среди западных инвесторов, как мы понимаем...

— Будут ли там западные покупатели, посмотрим, но наших точно будет очень много, не два-три покупателя, это точно. Соответственно, если бы был RAB-тариф, и цена, и интерес, и предметность разговоров с потенциальными инвесторами были бы совсем другими. Ценность и стоимость объекта тогда сразу возрастают, поскольку это естественная монополия, и все предельно просто: растут объемы — растет и заработок, все!

— Все ли? Не переоцениваем ли мы стимулирующие тарифы?

— Нет. Конечно, еще нужна либерализация рынка. Тогда компании будут бороться за своих клиентов, это в корне меняет правила игры. Поверьте мне, если будет правильная либерализация, у нас появятся и другие дистрибуторы, как в Германии и других странах Европы. Там же рынок дистрибуции электроэнергии равен рынку генерации. А у нас облэнерго фактически монопольно обслуживают всех, но рано или поздно это изменится, они все будут бегать за своими клиентами. Будут как мобильные операторы предлагать разные пакеты, будут, кроме электроэнергии, продавать им Интернет, горячую воду...

— Горячую воду уже продают...

— Вот. Что такое облэнерго? Это, прежде всего, каналы продаж. Доступ к конечному потребителю. Если вы потребляете икскиловатт, можно составить ваш профиль, понять, что вы делаете, что используете, что смотрите, сколько у вас квадратных метров, сколько на них электроприборов. Может, вам можно продать еще какие-то услуги? Такая система работает во всем мире, кроме Украины. Действующая у нас система — это даже не прошлый век, это времена динозавров. Ее нужно менять.

— Меняться она будет, но лишь в зависимости от того, кто станет покупателем. Кстати, в Тернополе ситуация стала лучше? Есть хорошие новости? Покупатели будут хорошие?

— С Тернополем всегда была проблема. Мы с 2001 г. не можем созвать общее собрание, потому что нет реестра...

— Не считали, сколько уже было попыток это собрание провести? 40–50?

— Больше 20 — это точно. Там давний корпоративный конфликт (между Григоришиным и Суркисом. — Ю.С.). Проблема старая. Там тоже будет новое собрание. Вы знаете, я думаю, что Тернополь и Хмельницкий очень легко продадутся. Там простая бизнес-модель. Потребители — в основном физлица. Уровень сбора денег очень высокий, и экономическая выгода в данном случае очень легко просчитывается.

— А цена какой будет?

— Цены будут абсолютно нормальными. Тернополь будет стартовать в районе 20 млн долл. за пакет, Хмельницкий — в районе 30 млн долл. Это абсолютно подъемные цифры для потенциальных инвесторов, не 130–150 млн. А в перспективе, кстати, тот же Тернополь может стоить и 50 млн. В данном случае есть абсолютно нормальный зазор на инвестиционный горизонт.

— Что бы государство хотело получить от продажи всех «облов»?

— Что бы мы хотели получить? Миллионов 300 за все эти компании. Но наша задача заключается в том, чтобы стимулировать конкуренцию. Для этого нам нужна реформа регулирования. Хотя и без нее заинтересованных лиц много. Поверьте. Это интересный и понятный бизнес.

— В который еще и вложиться нужно.

— Да, это проблема. Инвестиций там не было годами. Причины разные, но не в этом вопрос, а в том, что каждый потенциальный покупатель сразу видит, что цена 20 млн, но еще 20 млн нужно на обновление сетей и другой инфраструктуры.

— В контексте инвестиций есть еще и вопрос условий приватизации и обязательств. Условия будут? И насколько жесткие?

— Знаете, мы не занимались еще условиями приватизации облэнерго. Я думаю, что для каждого объекта будут свои условия.

— Кто их будет прорабатывать?

— Мы вместе с Минэнерго.

— А позиция министерства на сегодняшний день какая? Вы уже встречались по этому поводу с Насаликом?

— Еще нет. Все никак не увидимся. Но вопросов у нас общих много накопилось уже. У нас же, кроме облэнерго, еще есть шахты, и с ними тоже надо что-то делать.

— У вас много шахт на продажу?

— Нет, максимум пять объектов — ни один из них ничего не стоит. Даже Краснолиманская. Там вокруг все выкуплено давно Гуменюком и компанией. Что нам там продавать? Кусок железа наверху и туннель под землю? Это будет стоить мало. Заходить в Лондонские суды с Гуменюком за присвоенный уголь? Смешно.

— Год назад мы с вами говорили о предстоящей приватизации УБРР, «Президент-отеля», «Киевпассервиса». Там суд, там проверки, тут никто на торги не пришел. Темпы вас устраивают?

— Действительно, «Президент-отель» в судах. Мы уже досудились до того, что у нас закончился срок действия оценки, и нам придется готовить ее по новой. А на УБРР никто не пришел. Цена в 118 млн никого не заинтересовала.

— Странно, ведь объект неплохой…

— Неплохой. Но, видимо, цена не подошла. Будем цену опускать. Интересовались многие, и китайцы, и иранцы — никто не пришел. Скорее всего, будем делать переоценку, опускать цену.

— Приватизация превращается в вечный приоритет власти. То какие-то интересы, то суды, то цена не подходит. Процесс явно растянется на несколько лет.

— Да. Интересы есть в каждом представляющем ценность объекте. Нас тормозят, нам не дают документы. Нет реестров, нет уставов, руководство на больничных. А потом — сразу в суд. Почти каждое предприятие, на котором еще есть активы, сопротивляется приватизации.

— Скажите, а приватизации объектов АПК что или кто мешает?

— Этот процесс вообще очень медленно происходит. В Министерстве АПК очень много говорили в прошлом году о приватизации, но так ничего нам и не передали. А ведь там масса вопросов и по приватизации «Укрспирта», и по «Артемсоли», и по ГПЗКУ. Да и без этого у них очень много объектов.

— То есть агроприватизация переносится уже в 2017-й?

— Да. Если мы до конца этого года примем хотя бы «Артемсоль» и начнем ее готовить, это уже будет победа.

— Сколько вы продали за год объектов? Всего, не только в АПК.

— Около 130. В основном мелкие объекты, у нас там иногда по 6–12%. Поймите, некоторые объекты мы выставляем на продажу по 200 раз, а некоторые по 600. Мы на бумагу и телефонные звонки тратим больше, чем зарабатываем потом на такой приватизации. И все заняты, работы полно!

— Как вы планируете еще и НАК в таком случае тянуть? (В ходе реформирования «Нафтогаза» право управления госимуществом, т.е. почти все, что есть у всех компаний группы НАК «Нафтогаз Украины», планируют передать ФГИ. — Ю.С.). У вас есть специалисты для квалифицированного управления государственными долями в нефтегазовых предприятиях?

— Мы не сможем и не хотим это делать. У нас некому принять все это. Нет ни квалификации, ни ресурсов. Даже если мы все это примем, пусть нам помогут из других министерств хотя бы квалифицированными кадрами. Я давно предлагаю, что мы должны объединить все госпредприятия, которые останутся в госсобственности, в один холдинг.

— Мы это уже обсуждали когда-то с вами. На наш взгляд, такая структура будет неуправляема, а коррупционные риски — огромны. Тогда, если не ошибаемся, речь шла о трех сотнях совершенно разных компаний.

— Но это работает в Швеции, Японии, Китае, Сингапуре, Казахстане.

— Украине не всегда подходят рецепты других стран. Если мы говорим о структуре, которая будет держателем акций, да, это возможно. Но у нас за каждой структурой чей-то интерес и сфера влияния. Объединить это не дадут.

— Но и оставлять так, как есть сейчас, нельзя.

Информация о материале

Опубликовано: 24 мая 2016