Парадокс войны между Украиной и Россией в Донбассе заключается в том, что эта самая война в Донбассе ни в коей мере не является войной за Донбасс. С одной стороны, украинские войска не торопятся освобождать территорию любой ценой, предпочитая жесткую оборону и контрудары, а с другой – Россия категорически не хочет хоть как-то легализовать захваченное. Объявить оккупированную территорию федеральным округом или республикой, под российским протекторатом – ни в какую. Хотя вожди ДНР и ЛНР уже не раз просили.

Странно? Не то слово. Вот Крым кремлевские стратеги оперативно объявили своим, проголосовали везде и с завидной оперативностью создали административную структуру управления. В Донбассе даже не пробуют. Просто потому что у России есть интересы в этой войне. Но нет ни малейшего намерения этот самый Донбасс захватить и сделать своим. Хороший чемодан, красивый, русский, православный, идеологически полезный – но без ручки. Выбросить стыдно – не поймут. Тащить слишком тяжело. Самый удачный вариант – продать его Украине по хорошей цене. Но в Киеве этот сценарий давно просчитали, и принимать Донбасс на хитрых российских условиях не хотят.

Ключевой вопрос для того государства, которое таки возьмет Донбасс под фактический и формальный контроль – деньги. Очень много денег. Которые нужно туда вкладывать. В восстановление дорог, мостов, всей инфраструктуры, разрушенной обстрелами. В создание рабочих мест, то есть либо отстраивать имеющиеся предприятия, либо создавать новые. Перспективы с точки зрения прибыли очень сомнительны – трудоспособное население, предприниматели в большинстве выехали и не факт, что захотят вернуться. Зато масса пенсионеров и тех, кто теперь стал вынужденным безработным. Донбасс превратился в разрушенный войной регион, судьба которого на долгие годы стать дотационным.

Нужна ли России такая вот «черная дыра» по высасыванию денег из федерального бюджета в условиях падения рубля, стагнации придушенной санкциями экономики на фоне обвала цены на нефть и в перспективе – на газ? Вопрос риторический. Крым с куда меньшим количеством населения и нетронутой инфраструктурой висит на шее Кремля камнем. Донбасс способен утянуть на дно всю Россию. Он Москве не нужен и даже опасен. Совсем другие цели у Москвы, а не захват территории. Другие задачи и весь блеф с наступлением направлен на их решение. Украина теоретически за восстановление своего контроля над оккупированными территориями, но на их быстрое восстановление и содержание у Украины просто нет денег. Так что теория в практику не переходит.

Экономика и деньги – главные движущие силы процессов в геополитике. Война, громкие заявления политиков и прочее – следствия. И если объективная экономическая реальность пришла к тому, что подконтрольная боевикам часть Донбасса никому не нужна, то так и будет. Эти земли с оставшимся населением будут ничьи. Слишком дорого обойдется любой стране их присоединение. Вслух об этом еще не говорят, но все действия заинтересованных сторон говорят именно о такой перспективе. Ничейная территория, не способная себя прокормить. Чемодан без ручки, который игроки еще пытаются всучить друг другу.

Министерство культуры подогрело страсти вокруг массового сноса памятников деятелям коммунистического прошлого. Министр Вячеслав Кириленко заявил, что его ведомство будет способствовать этому процессу, инициируя выведение таких объектов из государственных реестров недвижимых памятников Украины. Кроме того, Кириленко сообщил, что в этих реестрах вообще нет ни одного памятника коммунистическим вождям. Проще говоря, Минкульт дал добро энтузиастам, у которых и без того чесались руки низвергнуть с постамента очередного советского вождя.

Тем временем в реестрах, несмотря на уверения министра, все же содержатся памятники большевистским лидерам. Причем некоторые из них попали туда далеко не по политическим причинам. Самым ярким примером служит монумент советскому партийному и государственному деятелю Артему (Федору Сергееву) в Святогорске (Донецкая область). «Не надо переоценивать идеологическую нагрузку этого памятника. Сегодня мало кто помнит, кем был товарищ Артем. Но его монумент сделан украинским скульптором Иваном Кавалеридзе. Это уникальный образец кубизма, которым может гордиться любая цивилизованная страна. По большому счету, таких памятников больше нет нигде, ведь мало кто из представителей кубизма рисковал творить в жанре монументальной скульптуры», — говорит Максим Левада, старший научный сотрудник Украинского центра культурных исследований.

По его словам, проблема не в том, что власть поощряет избавление от памятников коммунистам, а в том, что она не создает единой процедуры, позволяющей сделать это цивилизованно, избегая вандализма. Пока нет такой процедуры, большинство памятников просто валят наземь под улюлюканье толпы. А некоторые исчезают бесследно под покровом ночи. «К примеру, в Хмельницком повалили памятник Владимиру Затонскому, который сделал мой дед. Выяснить, куда он был перемещен, я не могу по сей день. Подобная судьба постигла тысячи украинских монументов советской эпохи. На такие памятники есть спрос за рубежом. Так что вряд ли будет большой неожиданностью встретить их потом в заграничных коллекциях», — говорит Людмила Лысенко, доцент Национальной академии изобразительных искусств и архитектуры.

По мнению экспертов, Украина — единственная европейская страна, где наблюдаются подобное варварство по отношению к собственной истории. «В большинстве посткоммунистических стран были оборудованы специальные пространства, куда свезли памятники той эпохи. Все эти пространства разные. В Литве, к примеру, частный парк Грутас больше похож на парк развлечений. Здесь рядом зоопарк, луна-парк, да и сами памятники поданы в ироничной манере. Но они стоят целыми, без отбитых рук и носов; возле всех есть пояснительные таблички со строго академическими текстами», — говорит Людмила Лысенко.

По словам Максима Левады, Министерству культуры необходимо принять программу действий, где бы было прописано, кто имеет право определять список объектов, подпадающих под демонтаж (общественные организации, местные власти, эксперты-монументалисты и историки), а также то, как должен происходить сам демонтаж, куда следует перемещать демонтированные объекты, какие из них могут быть утилизированы как не имеющие особого исторического и художественного значения, проданы или переданы в частные руки. «Участники международного коллоквиума «Память и пространство», проходившего в ноябре 2014‑го, вынесли резолюцию, в которой предложили свое решение проблемы: перевезти памятники на территорию ВДНХ. Это идеальное место для такой цели — своего рода советский оазис, в ландшафты которого они легко впишутся. Но наше предложение пока остается на уровне обсуждений в профессиональной среде», — говорит Людмила Лысенко. Свои предложения по этому поводу подавал и Национальный союз художников Украины. «Видя, что творится с памятниками в стране, союз в ноябре прошлого года подал в Минкультуры список объектов, которые ввиду их художественной и исторической ценности нуждаются в защите государства. Но, судя по всему, обращение художников в ведомстве оставили без внимания», — говорит эксперт.

По мнению Максима Левады, на разработку программы, о которой шла речь, уйдет немало времени, ведь в ее создании должны участвовать профильные эксперты, общественность. «Но правительство могло бы организовать демонтаж и перевозку всех потенциальных «жертв ленинопада» в специальные региональные пункты. А потом разбираться, как с ними следует поступить», — считает он.

Описывая последние события на востоке страны, украинские СМИ львиную долю внимания уделяют Дебальцево, хотя есть еще один населенный пункт, в котором ситуация не лучше, а, может, даже хуже. Речь о Чернухино Луганской области, что в 12 километрах от Дебальцево. Происходящее в этом поселке сейчас можно охарактеризовать двумя словами — гуманитарная катастрофа.

«Если бы не Майдан, не было бы этой войны»

Чернухино (ранее Перевальский район) — один из крупных населенных пунктов Луганщины. В мирное время здесь жили более 6 тыс. человек, есть две школы, детсад, больница. А еще — колония строгого режима на тысячу заключенных. После установления так называемой линии размежевания (а проще говоря — фронта) прямые дороги в поселок оказались заблокированными, поэтому доехать сюда из административного центра Луганщины — Северодонецка — можно только через Дебальцево Донецкой области.

Мне представилась возможность побывать в поселке во время первого (с начала боевых действий) визита сюда представителей областной власти — в начале октября прошлого года. Первые впечатления, как известно, самые яркие. К ним можно причислить полуразрушенные от времени, а не вследствие боевых действий, покинутые дома на окраине, два ухоженных памятника вождю мирового пролетариата, огромный, построенный в духе соцреализма дом культуры и, конечно же, местных жителей. Большинство селян не скрывали, что участвовали в «референдуме» о независимости «ЛНР», и проявили удивительную избирательность в оценках происходящего сейчас на Донбассе. Чернухино фактически находится между двух огней — с северной стороны поселка стоят украинские силовики, а на юге, со стороны Алчевска — боевики «ЛНР», большинство которых — так называемые казаки всевеликого войска донского. Во время артиллерийских перестрелок снаряды летят над поселком в обоих направлениях (некоторые взрывались на окраинах, хотя значительных разрушений тогда не было), однако селяне видели только одного участника боевых действий. «Скажите Порошенко, чтобы нас не обстреливал», — говорили они. Или еще: «Если бы не Майдан, не было бы этой войны».

Поскольку Перевальск находится в руках «ЛНР», государственное финансирование района заблокировано. Чтобы разблокировать его для Чернухино, которое юридически принадлежало к оккупированному району, а фактически оставалось под контролем Украины, поселок решением Верховной Рады передали в Попаснянский район. Пятимесячную задолженность по пенсиям (около 30 миллионов гривен наличными, запакованных в несколько мешков) сюда привезли 17 октября в сопровождении БТР и автоматчиков. Чтобы получить ее, перед домом культуры собралась огромная очередь, которая не разошлась даже когда на окраинах, где-то в километре-полутора, начали взрываться снаряды.

Из-за постоянных обстрелов Чернухино периодически оставалось то без света, то без воды, то без газа. Восстанавливать поврежденные системы жизнеобеспечения приходилось с огромными усилиями и риском для ремонтников, которые часто работали под пулями, в прямом смысле слова. Благодаря аварийным бригадам большую часть времени, вплоть до прошлого месяца, поселок оставался со всеми основными благами цивилизации. В январе сюда в сопровождении автоматчиков еще завезли пенсию и закрыли все социальные выплаты. Уже тогда селян предупреждали — ситуация обостряется, поэтому лучше уехать из поселка на безопасные территории. Однако большинство людей (особенно пожилых) уезжать категорически отказались. А когда начались активные боевые действия, сделать это стало невозможно.

В наступление полноценного мира не верит почти никто

Во время попыток взять Дебальцево под огнем боевиков оказалось и соседнее Чернухино, занимающее стратегическое положение в нынешнем театре боевых действий. Сначала на окраинах, а позже и на улицах поселка вспыхнули кровопролитные бои, унесшие много человеческих жизней (к примеру, именно в Чернухино погиб командир батальона имени Джохара Дудаева Иса Мунаев). После неоднократных попаданий артиллерийских снарядов колония строгого режима, в которой оставалось меньше 400 заключенных, фактически прекратила существование. Ограда колонии повреждена во многих местах, корпуса разбиты, заключенные разбежались кто куда. Голова поселка бежал в оккупированный Алчевск, местные депутаты исчезли еще раньше, селяне, не успевшие уехать, брошены в эпицентре боевого противостояния на произвол судьбы.

Целенаправленные попытки вывезти людей из Чернухино предпринимались неоднократно. В прошлое воскресенье руководство пенитенциарной службы области, заручившись гарантиями представителей ОБСЕ о временном боевом затишье, пыталось эвакуировать охранников колонии и их семьи. Однако бронированный пассажирский КрАЗ боевики подорвали еще на подступах к Чернухино, поэтому миссия завершилась ничем. В прошлый вторник руководство облгосадминистрации попробовало вывезти в безопасное место селян сразу после воскресных переговоров с участием руководства АТО, представителей российского Генштаба и «ЛНР» и «ДНР» (Чернухино находится на административной границе Луганской и Донецкой областей, поэтому к переговорному процессу пришлось привлекать обе так называемых республики). В результате переговоров приняли решение об открытии гуманитарного коридора наподобие того, что существовал для жителей Дебальцево. Однако когда транспорт для эвакуации выехал в Чернухино, в 15 километрах от Дебальцево автодорога оказалась заблокированной из-за боевых действий. У Логвиново российские танки перекрыли трассу, заблокировав доступ и к Дебальцево, и к Чернухино. Переговоры об открытии гуманитарного коридора продолжаются до сих пор, однако, пока что без ощутимых результатов.

О происходящем в Чернухино сейчас известно из отрывочных рассказов местных жителей, с которыми периодически появляется мобильная связь. По их словам, часть поселка заняли боевики, на улицах ведутся бои, а оставшиеся пожилые люди (таких приблизительно несколько сотен) практически безвылазно сидят в подвалах, ожидая обещанного коридора. На окраинах села много погибших (в том числе военных), которых никто не забирает. В среду, во время коротких перерывов между перестрелками и боями, несколько десятков человек, способных ходить, пешком вышли из поселка в сторону оккупированных территорий (Перевальска, Алчевска). Идти пришлось три-четыре часа через поля, часть которых заминирована, однако на сегодня это единственная возможность вырваться из чернухинского ада и попасть туда, где не стреляют. Выехать из поселка на транспорте невозможно — автомобили расстреливают без колебания и предупреждения.

Остальные селяне все еще продолжают ждать эвакуации. Продукты у них заканчиваются, силы — тоже. В четверг, когда главы четырех государств договаривались в Минске об общем прекращении огня, в Чернухино шли такие же горячие боевые действия, как и в среду, вторник или за неделю до того. Те, кто сидит сейчас в подвалах, надеются, что минские переговоры дадут хотя бы временное затишье и возможность выехать в безопасное место. В наступление полноценного мира не верит почти никто.

P.S. За последние четыре месяца мне пришлось побывать в Чернухино пять раз. И видеть собственными глазами, как постепенно меняется отношение селян к представителям украинской власти: от категорического неприятия и абсурдных обвинений — до нормального, хотя иногда и горячего диалога. Своевременная выплата пенсий, которую привозили БТРами (и о которой в «ЛНР» могут только мечтать), постоянное восстановление поврежденных обстрелами систем жизнеобеспечения все-таки давали определенный эффект. Казалось, еще немного, и сознание селян изменится кардинально. Теперь это уже не имеет никакого значения. Для тех, кто остался в Чернухино, все равно, кто будет здесь дальше — Украина, «ЛНР», Россия или кто-то еще. Главное — чтобы, наконец, перестали стрелять.

Полгода назад назначение Дмитрия Шимкива на должность заместителя главы администрации президента казалось невероятным шагом вперед. До этого Шимкива не раз называли одним из самых эффективных управленцев в Украине, под его руководством украинский офис был назван лучшим подразделением Microsoft в мире. Прошлый опыт казался невероятной стартовой площадкой, а сам Шимкив – эдаким суперменом, которому по плечу проведение административных, социальных и экономических реформ. Но оказалось, что даже в Давосе, кроме общих фраз, пока сказать было нечего. Сегодня даже бывшие коллеги по отрасли не стесняются произносить вслух: «Дима, где реформы?»

«Чтобы отправить журналисту ответ на официальном бланке, сначала нужно написать письмо, потом отнести его в отдел литературного редактирования, где его вычитывают с карандашиком, потом надо отнести в копировальный отдел, где письмо распечатывают на бланке, и за него надо расписаться, и только после этого можно отправить по почте», – рассказывает одна из сотрудниц АП, пока я жду в приемной.

Дмитрий Шимкив в должности «главного по реформам» выглядит как красивый фасад. И хотя его KPI (ключевые показатели эффективности), как он сам утверждает, прописаны на семи страницах, полномочия его ограничены.

Может быть, динамичный и эффективный в прошлом Шимкив просто погряз в бюрократии?

Сам он так не считает. Чтобы записать это интервью, мы встречались дважды – первый разговор сразу после того, как он прочитал интервью Баррозу на «Украинской правде», не удался, и проходил практически на повышенных тонах.

Накануне второй встречи Дмитрий Шимкив провел обучающий тренинг для сотрудников АП системе электронного документооборота.

Шимкив по-прежнему оптимист. Он делает всё, что может.

Когда Президент презентовал «Стратегию 2020», журналисты не задали ни одного вопроса о реформах

– Главная претензия к вам звучит так: «О реформах пока только говорят, а очевидных результатов нет». «Стратегия 2020» включает 62 реформы, которые должны быть реализованы в течение пяти лет. Полгода уже прошло. Давайте попробуем оценить результаты?

– Вы будете удивлены, но реформы идут. Не так быстро, но начался процесс люстрации.

Прокуратуру лишили функции общего надзора, благодаря которой она могла придраться к кому угодно по любому поводу. Уже создано Антикоррупционное бюро. Чтобы его запустить, надо было усадить шесть разных групп с разным видением за один стол. Это непросто, никто не хочет отказывать от своего видения реформ и идти на уступки. Все хотят спорить, и при этом через какое-то время оказаться в Южной Корее.

Так вот, чудо Ли Куан Ю стало возможным благодаря тому, что никакой демократии там не было – он с советниками сам решал, как будет, и сам сделал. То же самое касается Михаила Саакашвили. Никаких дебатов.

– Но у Ли Куан Ю и Михаила Саакашвили было четкое понимание, как они хотят изменить страну. Сейчас, со стороны, кажется, что у нашей команды реформаторов нет четкого видения.

– Вы будете удивлены, у нас тоже есть это четкое понимание. Просто мы живем в демократической стране. Наше понимание не совпадает с пониманием журналистов.

– Как вы себе формулируете будущее Украины? Допустим, вот наступил 2020 год, какой стала Украина? Назовите 5 ключевых параметров. Я уже читала программу из 62 реформ…

– А вы понимаете все 62 реформы? Вы читали стратегию Арабских Эмиратов? А Новой Зеландии? А стратегию Литвы? Вы сейчас бросаете вызов как эксперт.

– Только как журналист.

– Но вы дали оценку экспертную.

– Я дала вам свою оценку представителя среднего класса, который бы хотел понимать, как будет меняться страна, в которой он живет. Куда мы движемся и в каком темпе? Поэтому пришла к вам с очень простой задачей – покажите алгоритмы.

– За 30 минут я вам не объясню. Когда президент презентовал «Стратегию 2020», ни «Украинская правда», ни другие журналисты не задали ни одного вопроса о реформах.

Вот «Стратегия 2020», 62 реформы – это перечень того, что нужно сделать, чтобы получить ту страну, в которой мы хотим жить. Не все реформы из этих 62-х – что-то глобальное и обсуждаемое. В списке есть как налоговая реформа, так и реформа защиты потребителей или издательского дела.

Как создавалась «Стратегия 2020»? Мы взяли список из 35 критериев, которые нам надо выполнить, чтобы приблизиться к стандартам ЕС. Каждый из критериев – это реформа.

Это как дизайнер вам рисует дизайн квартиры. Он говорит: «Она будет выглядеть вот так». Но даже в этот момент он определяет ключевые показатели для строительства дома – какой он будет, большой, маленький, столько комнат...

У нас есть четкие критерии: уровень ВВП, количество военных, затраты на армию, вопросы безопасности, кредитный рейтинг. Сюда входит доверие к судьям, доверие к правоохранительным органам, потому что это доверие меряется. По каждому пункту я готов описать, какая будет страна.

Но точек зрения на то, как прийти к этим показателям, очень много. И я прихожу к выводу, что нам нужны медиаторы, которые помогут свести это многообразие точек зрения по каждой реформе – в одну точку зрения, которая потом станет законопроектом.

На сегодняшний момент именно для таких целей создается проектный офис реформ.

Это у Путина советское наследие. а у Украины – наследие украинских ученых

– Анализируя исходные параметры, на чем мы можем сыграть как на своем конкурентном преимуществе? Где по-вашему место Украины в мире?

– Есть ряд отраслей, в которых мы имеем конкурентное преимущество.

Первый competitive advantage – это сельское хозяйство или агропромышленный комплекс.

Вторая сильная сторона – это машиностроение. У нас точное машиностроение очень высокоразвито. Несмотря на то, что некоторые журналисты предпочитают говорить о нем как «мертвом», я считаю, что у нас очень сильное машиностроение, и русские за этим охотятся, в первую очередь.

Есть такие государственные предприятия, как «Зоря-Машпроект», «Азовмаш», «Турбоатом». Это очень сильные предприятия.

– Советское наследие, которое можно модернизировать и дальше эксплуатировать?..

– Это украинское наследие. Это у Путина советское наследие. А у Украины – наследие украинских ученых.

Третье наше преимущество – высокие технологии, IT, R&D, research and development.

И четвертое – это, я уверен, aerospace.

Вы можете назвать еще какую-либо европейскую страну в Восточной Европе, которая участвует в создании космических аппаратов? А у нас есть предприятия, которые в состоянии производить пусковые стартовые ступени к ракетам, которые используются NASA на орбитальных станциях.

У нас есть предприятия в Харькове, Львове, Днепропетровске, которые участвуют в прогнозировании землетрясений для Японии.

И пятое, я бы сказал – военно-промышленный комплекс. Он у нас очень сильный. Опять же, мы входим в десятку стран в мире по производству ОПК.

Если смотреть на запасы природных ресурсов, которые у нас есть, то мы, в общем-то, самодостаточная страна во многом. Например, у нас достаточно газа для того, чтобы обеспечить себя самих и еще экспортировать.

– Этот вывод вы сделали на основании каких-то исследований?

– Да. У нас есть хорошие залежи газа, причем не обязательно сланцевого, у нас есть залежи и обычного газа. И это я не говорю про Крым и Днепровско-Донецкую впадину.

Дальше. У нас в Днепропетровской области одно из самых больших месторождений урана в Европе.

По оценкам экспертов, за 5 лет мы можем выйти на полную самодостаточность по газу, включая промышленность. Мы не будем импортировать газ, и мы можем его начать экспортировать.

Мы говорили о советском наследии. Так вот, советская школа газодобычи – это украинская школа газодобычи. Разведками в Тюмени и за Полярным кругом занимались украинцы. Лучшие школы и лучшие институты находились в Украине.

И если мы вспомним нефтяные месторождения ХІХ века, то это Баку, Борислав и Техас. Вот три основных месторождения в мире добычи нефти. Керосиновую лампу придумали не случайно во Львове, просто это был центр региона, где добывалась нефть.

– Но это для нас пока еще terra incognita…

– Я объясню. Эффективность половины украинских скважин – 30-40%. Их дебет можно увеличить в разы, если правильно провести обслуживание и повысить эффективность эксплуатации, и если реформа «Нефтегаза», которую хотят сделать, начнет находить отклик у политических партий.

Потому что многое происходящие в нефтегазовой отрасли не все так прозрачно, и не все понимают необходимые изменения.

– Мы хотим понимать и знать больше.

– Реформа «Нафтогаза» – это очень детальная толстая книга. Чтобы ее объяснить, нужно пригласить Юрия Витренко (директор по развитию бизнеса НАК «Нафтогаз України» – УП) и Андрея Коболева (главу НАК «Нафтогаза» – УП).

Вы думаете, Россия будет счастлива, если мы начнем добывать свой газ? России проще купить газеты, журналы, активистов, устроить саботаж, чтобы наша идея реформирования нефтегазовой отрасли, которая позволит нам увеличить добычу, перестать импортировать газ, стать экспортером, – провалилась.

Это же потери денег для России и потеря рынка.

Вы же поймите, что мы ведем не только боевые действия с российскими наемниками, у нас тут еще достаточно пятых колонн, везде, которые могут мочить идеи, предлагать альтернативные вещи.

Если в начале пути у нас есть политический консенсус, то нам потом бежать легче

– Давайте вернемся к календарному плану реформ. Он ведь есть?

– Первая, самая главная группа реформ, должна обеспечить верховенство права. Это комплекс – запуск Антикоррупционного бюро, судебная реформа и реформа правоохранительных органов. Потому что они являются тремя столпами, на которых стоит верховенство права. И этот блок еще более важен из-за того, что связан с безопасностью государства.

Определенные этапы каждой реформы должны произойти в течение первого квартала этого года. Если мы говорим о судебной реформе, она будет длиться полтора-два года. Сейчас идет первый этап – это квалификация судей, какие судьи должны быть, как они должны выбираться, как аттестоваться.

Возьмем коррупцию. Чтобы вести следствие против коррупционеров и сложных схем, нужно иметь команду людей, которые понимают довольно глубоко процессы, не коррумпированы, заинтересованы и могут привлекать международных экспертов.

Коррупционеры, они как мыло: вы их берете, а они потом – оп! – и выскальзывают. Потому что в доказательной базе недостаточно доказательств, и любой адвокат размазывает все обвинения.

– Эксперты говорят о том, что президент не хочет отстраняться от процесса создания Антикоррупционного бюро и побаиваются, что этот орган в итоге может стать политическим инструментом.

– Как мы сейчас на него влияем? Я не влияю никак, и президент не влияет. По закону АП обеспечивает заседание комиссии. Можно было бы прописать: собирается в кафе «Ромашка». Не прописали же этого. Могли прописать: «Проводится в Кабмине». Но прописали «Администрация президента».

Чтобы не было никакого влияния, все заседания снимаются на камеры – это то, что делает этот процесс прозрачным. Поэтому я однозначно считаю, что мы имеем хороший результат движения.

Что мы уже сделали?

Например, ликвидировали функцию общего надзора у прокуратуры. Сейчас прокуратура не может проводить проверки без начала следствия. Это был инструмент президента, президент от этого отказался. Это важная реформа.

– Мы поговорили о верховенстве права, давайте перейдем к экономическим реформам…

– Хочу сразу предупредить: то, что принято с бюджетом – это не налоговая реформа. Даже премьер на заседании Национального совета реформ говорил: «Очень жалко, что это называют реформой, потому что это не реформа». Мы принимаем изменения в Налоговый кодекс для того, чтобы принять бюджет в условиях, в которых находится страна.

Все начали почему-то говорить, что это налоговая реформа. Мы просто подстраиваем законодательство для того бюджета, который нам необходимо принять, чтобы жить дальше в тех условиях, в которых мы сейчас существуем.

А реформа будет более сложная и более комплексная. Классическим примером в этом вопросе для меня является Словакия. Финансовые реформы, которые сделаны в Словакии – это, пожалуй, самые правильные и самые красивые реформы. Они очень сильно упростили налоговую систему, урезали огромное количество налогов, перевели на европейские стандарты учета, ESA-2010.

Бывший министр финансов Словакии Иван Миклош рассказывал, что у них очень долгое время не шли реформы, потому что не было политического консенсуса. У всех тоже были разные точки зрения. Но когда партии пришли к консенсусу, сразу произошло быстрое движение. При этом они сохранили демократию, неавторитарный стиль правления.

– Проблема наших реформ тоже в отсутствии политического консенсуса?

– Есть многообразие точек зрения. Я объяснял депутатам, зачем необходим Национальный совет реформ.

Понимаете, у нас сегодня много точек зрения. Берем любую реформу – например, медицинскую. Я знаю минимум 4 инициативные группы, которые по-разному видят эту реформу. Не просто по-разному, а абсолютно. Одни видят одну модель, другие предлагают страховую медицину, третьи – муниципальную медицину. А это все три разных пути движения. Но мы не можем двигаться по всем трем или четырем.

И так во всем. И вот задача, которая возникает везде – это садиться и начинать подводить всех к единой модели.

Альтернатива этому – директивное принятие решений. Это иногда работает в кризисной ситуации. Но есть вопросы, по которым я лучше потрачу больше времени на политические договоренности.

Если в начале пути у нас есть политический консенсус, то нам потом бежать будет легче.

– У вас лейтмотивом звучит, что мы – демократическая страна, мы учитываем точки зрения. Но я думаю, а хорошо ли это, когда в стране идет война? Общество сегодня готово к радикальным реформам.

– Любая попытка сделать какую-то радикальную реформу поднимает шум: «Вы с нами не посоветовались! Как вы можете, не посоветовавшись, принимать решение? Мы сейчас устроим демонстрацию и всех вас люстрируем!». Это та реальность, в которой мы живем.

Все рассказывают, что голосование за бюджет – это было некрасиво. Все говорили: «Как так можно?».

Ребята, это был момент... вопрос выживания – будет очень жестко сказать, но мы должны были принять бюджет, потому что это было важным знаком для того, чтобы мы могли получить финансирование.

Всех посадить, у богатых все отобрать и раздать бедным, – вот что большинство понимает под реформами

– Вы неоднократно встречались с Кахой Бендукидзе. Наверное, он вам тоже говорил, что нельзя упускать время.

– С Кахой у нас было много очень интересных дискуссий. Первое – Каха прекрасно понимал, что до момента, когда появилось новое правительство, у нас была нехватка качественных специалистов.

Я сейчас попытаюсь дипломатично выразиться. Нам не хватало людей в управлении, которые понимают причинно-следственные связи и понимают, что ничто не берется ниоткуда.

Сейчас министр финансов в состоянии сказать «нет», и есть места, где она говорит «да» – и это нормально. В большинстве случаев, у нас в вопросы дерегуляции никто не залезал, или начинали залазить, но так тихонечко, аккуратненько, чтобы никого там не побеспокоить. Сейчас заходит очень жестко по ряду вопросов, мы должны это отменить.

Вы думаете, там много людей будет, готовых к отмене каких-то вещей?

– Складывается впечатление, что проблема украинских реформ как раз в том, что людей, заинтересованных по-настоящему в реформах, – меньше, чем людей, заинтересованных в том, чтобы они не состоялись.

– Всех посадить, у богатых все отобрать и раздать бедным, – вот что большинство понимает под реформами. Все думают, что кто-то придет и что-то за кого-то сделает.

Ребята, ну никто ни за кого ничего не сделает!

– У вас есть персональная ответственность за какую-либо из реформ?

– Конечно, есть.

Моя ответственность – в координации реформ. Для координации создали Нацсовет реформ. Потому что, в конечном итоге, большинство реформ, 90% будет выполняться в Кабмине. Это его основная роль.

Вопрос координации – это моя зона ответственности. При этом сюда же входят вопросы, которые касаются реформы экономические и административные. Экономические – это все, что связано с экономикой, и административные – это все, что связано с управлением.

– Вы пришли из IT-отрасли. Вы какие-то инструменты project-менеджмента используете?

– Конечно. Мы создаем публичную систему по ключевым задачам первых десяти реформ. В онлайне можно будет отслеживать этапы реформ, кто и чем занимается.

Реформа – это изменения, переход из одного состояния в другое. Моя задача – держать руку на пульсе любых инициатив.

Мы пытаемся построить систему так, чтобы были проектные менеджеры по каждому направлению реформ. И задача проектных менеджеров – каждую неделю отслеживать прогресс по каждой реформе, и текущее положение вещей.

– То есть, сейчас идет поиск проектных менеджеров?

– Некоторые наняты еще в сентябре и уже делают свою работу. Например, уже работает команда над реформой госуправления, госслужбы. Есть ребята по электронному правительству, они курируют и знают все, что происходит по этой теме. Кстати, часть людей была нанята благодаря фонду Сороса.

Сейчас мы объявили поиск кандидатов на должность директора проектного офиса.

Проектный офис работает с командами реформаторов, нарабатывает единые предложения и выносит их на обсуждение Нацсовета реформ. А Нацрада реформ должна принять решение, в каком направлении мы движемся. Если мы где-то буксуем...

– Проектный офис – это, по сути, следующая ступень развития администрации президента?

– Нет, он будет фокусироваться только на реформах. Но в рамках целевой модели АП мы рассматриваем, что один из этапов реформирования администрации – это переход на проектное управление внутри. То есть работать не для того, чтобы работать, а для того, чтобы получить результат – делить работу на проекты, каждый из которых должен быть вовремя закончен.

При этом мы понимаем, что есть направления, где этот проектный метод работы внедрить не получится – это текущая работа, которая не заканчивается. Например, работа с запросами от граждан, которая должна просто постоянно идти.

– То есть, это все должно облегчить бюрократические процессы?

– Просто это этап второго уровня реформирования администрации президента.

Когда мы четко понимаем, что есть стратегические направления и есть операционные, есть коммуникационная составляющая и есть бэк-офис. Мы понимаем, какие взаимодействия с разными стейкхолдерами, как это должно структурироваться, исходя из Конституции и законодательства Украины, понимаем, какие роли должны быть.

Дальше – мы прописываем ценности, миссию и визию этой институции в положении.

– Получается, чтобы реализовать реформы быстро, как мы хотим как общество, вы создаете боевой отряд из сотрудников, которые будут двигать эти реформы?

– Представьте, идет стройка, а все говорят: «Что ж так долго строите?» Мы говорим: «Слушайте, мы же только вчера начали» – «Знаете, мы уже хотим результат».

Но когда я задаю вопрос: «Вот я строитель, мы строим, вот есть мое видение, есть видение другого человека. Что бы вы хотели?» – «Мне уже все равно, какое! Постройте что-нибудь» – «Вы уверены? Мы построим, только вам в этом жить не захочется, если мы вас не спросим».

Есть простое решение – проводим прямое президентское правление, отменяем парламент, и побежали. Но я думаю, что это не то, что мы хотим в обществе.

Почему у Грузии получилось быстрее? Потому что Саакашвили с Бендукидзе сели, обсудили, поспорили, порисовали, пришли к какому-то решению, подняли трубку, позвонили в кабмин, кабмин принял решение, подняли трубку, позвонили в парламент, парламент проголосовал, и ваше решение вышло за 1 день. Извините за очень упрощенное описание.

В Украине, если мы будем применять эту модель, «Украинская правда» первая напишет: «Кто-то ломает через колено кого-то».

Давайте не будем думать, что кто-то должен скинуться на наши реформы

– Из предыдущего разговора сложилось впечатление, что реформы саботируют чиновники, активисты с разными точками зрения. Но вы ничего не сказали о роли олигархов. Ведь многие схемы, которые придется ломать законами, нарушают чьи-то интересы.

– Конечно. Многих, и не только олигархов. Они нарушают интересы среднего бизнеса. Есть средний бизнес, который делает хорошее, но есть огромное количество бизнесов, которые не платят все налоги...

– Средний бизнес никогда так сильно не влиял на то, как устроены госорганы, как влияют олигархи. Вы чувствуете сейчас влияние олигархов?

– Конечно. Все его чувствуют.

– Они не заинтересованы в реформах?

– Они заинтересованы в реформах. Давайте не будем думать, что кто-то должен скинуться на наши реформы.

– Я бы хотела поговорить о влиянии олигархов на реформы в настоящий момент.

– Как они влияют? Есть ряд олигархов, у которых есть идеи реформирования, здорового реформирования.

– Например? Что это за олигархи? Кто-то к вам подключился с какими-то конструктивными предложениями? Пришел и сказал: «Вот мои инструменты»?

– Нет, «мои инструменты» – вряд ли.

– Может, людей толковых предложил? Сорос ведь оплачивает проектных менеджеров из своего фонда. Почему бы это не сделать украинским олигархам?

– Было бы идеально. Но нужно задать инструмент... У Сороса есть фонд.

А представьте, как бы выглядело в обществе, из фонда мистера Х оплачивается реформа индустрии Y. Что мы получим?..

Поэтому создается фонд или проектный офис, где работают люди и их оплата труда прозрачна – источник финансирования от международных институций, международных доноров.

– А кто-то мешает конкретно, какие-то реформы стопорит?

– Те, кому реформа не выгодна. Свои люди, свои медиа, своя критика. Любые инструменты. Мы должны понимать, что это часть политической борьбы...

У людей есть бизнес. Создана бизнес-среда, в которой определенные институции или бизнес-структуры получают преимущества по отношению к другим. Вот одна из задач – выявление таких инструментов и уничтожение их. Уничтожение возможности использовать эти инструменты для незаконного обогащения.

В четверг утром в Минске завершились ночные переговоры в «нормандском формате». Встреча лидеров продолжалась более 12 часов, переговоры на рабочем уровне – еще дольше. Но несмотря на то, что по итогам переговоров все стороны сделали заявления (да и сам текст подписанного документа уже официально обнародован), немало важных деталей до сих пор остаются за кадром. Прежде всего – мало кто может дать ответ на вопрос, выиграла ли Украина в Минске. Ситуация, как всегда, не является однозначной.

Но тот факт, что россияне и их сателлиты до последнего пытались сорвать подписание – весьма красноречив: для РФ этот документ точно нежелателен.

Как известно, в конце концов – после дополнительных переговоров в узком кругу – документ подписали. Похоже, европейским лидерам пришлось еще раз объяснить Путину, что виновным в срыве сочтут лично его.

Итак, сейчас все стороны, включая украинскую, публично утверждают, что довольны договоренностями. Ведь те включают полное прекращение огня, отвод тяжелого вооружения (за 16 дней), обмен заложниками (за три недели), восстановление украинского контроля над границей с Россией.

Мы же попробуем объяснить, где спрятаны самые большие проблемы нового минского документа.

Но для начала стоит отметить, что подписанные 12 февраля бумаги не заменяют сентябрьские минские соглашения. Старые договоренности до сих пор являются действующими.

То, что украинская сторона отстояла этот факт – безусловно, победа. Ведь многочисленные источники «Европейской правды» еще с января утверждали, что российская сторона (в том числе ее сателлиты из «ДНР» и «ЛНР») настаивала на замене сентябрьского документа новым.

А это полностью разрушало международную линию защиты Киева, ведь все существующие решения европейских органов, стран ЕС и США – которые требовали от РФ выполнить минские обязательства – автоматически стали бы недействительными.

Но, к сожалению, немало других ключевых пунктов не стали победой для Киева. Скорее, здесь можно говорить о проблемных или даже проигрышных для Украины решениях. Среди них – зафиксированная или потенциальная потеря территорий, подконтрольных центральной власти; гарантии неприкосновенности для террористов; и даже их официальное признание в качестве легитимной власти на подконтрольных боевикам территориях Донбасса.

К сожалению, по некоторым из этих моментов Киев не получил желаемой поддержки европейских переговорщиков.

«Неотложно, но только через три дня»

Тем не менее, эта победа далась путем непростых уступок Киева. Сюрпризы содержатся уже в первом пункте документа с названием «Комплекс мер по выполнению минских соглашений».

Стороны (Украина, Россия, «ДНР» и «ЛНР») договорились о «Немедленном и полном прекращении огня в отдельных районах Донецкой и Луганской областей Украины и его строгом выполнении, начиная с 00 ч 00 мин. (киевское время) 15 февраля 2015 года».

Странная комбинация слов – «немедленно» и «с 15 февраля», не так ли?

Источники «Европейской правды» свидетельствуют, что изначально в проекте была другая дата – перемирие должно было начаться в полночь 14 февраля. Но Россия и ее сателлиты настояли, чтобы отодвинуть эту дату – мол, переговоры, которые начинались 11 февраля, тоже перешли на следующий день.

Казалось бы, зачем оттягивать перемирие, если о нем договорились? Но пророссийским террористам крайне нужны дополнительные два с половиной дня.

Причина проста, и название ее – Дебальцево.

Владимир Путин, к слову, во время итоговой пресс-конференции отдельно остановился на вопросе Дебальцевского котла, заверив, что он знает ситуацию лучше, чем украинская власть.

«Там (представители сепаратистов) окружили значительную группировку украинской армии, от 6 до 8 тысяч человек, и они исходят из того, что эта группировка сложит оружие. В руководстве Украины полагают, что окружения нет. Но у меня изначально были сомнения по этому поводу», – сообщил Путин, выразив уверенность в том, что украинцам теперь придется пробиваться из окружения.

«Мы ждем, что теперь атаки усилятся. Русские сделают все, чтобы за два с половиной дня взять Дебальцево в окружение», – поделился один из собеседников.

Уже через несколько часов после завершения встречи в Минске заявление пресс-центра АТО подтвердило эти предположения.

Путь к потере Дебальцева?

Дебальцево и вправду очень нужно сепаратистам – чтобы понять это, достаточно посмотреть транспортные карты региона (по ссылкам в следующем абзаце).

Это – ключевой транспортный узел Донбасса. Через Дебальцево проходят ВСЕ электрифицированные ветки железной дороги, соединяющей Донецк и Луганск. Главный автодорожный коридор между этими областными центрами – трасса М04 – также идет через Дебальцево.

В реальных условиях, когда РФ системно осуществляет военные поставки в Донецк и Луганск, для нее крайне необходимо иметь под контролем быстрый транспортный коридор между ними.

К тому же Дебальцево необходимо боевикам для торговли углем из шахт, которые находятся на подконтрольной боевикам территории. Сейчас уголь из «ДНР» и «ЛНР» вывозится грузовиками. Если же боевики получат контроль над железнодорожным узлом, они будут иметь дополнительный рычаг, чтобы диктовать свои условия поставки угля с шахт, подконтрольных, например, ДТЭК Рината Ахметова.

Но даже если сепаратисты не достигнут успеха за эти три дня, у них есть неплохой шанс отбить Дебальцево чуть позже. Об этом говорится в п. 1 соглашения от 12 февраля.

В соответствии с ним Украина обязуется отвести тяжелое вооружение на расстояние 50 км и более от нынешней линии соприкосновения.

А это означает, что в длинном «ответвлении», подконтрольном Киеву, вообще не останется тяжелой артиллерии.

То есть территория, которая ведет к Дебальцеву, становится легкой добычей.

А то, что боевики в любой момент будут готовы нарушить новые минские договоренности, очевидно, пожалуй, для всех.

А найти повод для того, чтобы обвинить Киев в нарушении соглашения (и нарушить его «в ответ») для российской пропагандистской машины будет несложно.

«Террористам – волю»

Как часто мы слышали от президента Порошенко заявления о том, что помилование, или амнистия, не будут касаться тех террористов, которые совершали тяжкие преступления (убийства, пытки, похищение людей)? Сколько раз об этом говорилось – не счесть.

Следующее такое заявление позволит «ДНР» обвинить Киев в нарушении соглашения.

Ведь п. 5 договоренности от 12 февраля не предусматривает никаких исключений при амнистии. По этому соглашению, «запрещается преследование и наказание лиц в связи с событиями, которые имели место в отдельных районах Донецкой и Луганской областей Украины».

Без всяких дополнительных условий.

Серые зоны

Многие обратили внимание на то, что в договоренностях от 12 февраля указаны две разделительные линии. Первая – это так называемая «линия 19 сентября», то есть та, которая зафиксирована в первой версии договоренностей трехсторонней контактной группы. От нее отсчитывается отвод техники боевиков.

Вторая – «фактическая линия столкновения», от которой должна отвести тяжелое вооружение украинская армия.

 


 

Однако – и это важно понимать – норма об отводе касается только тяжелой артиллерии. Отводить пехоту никто не обязуется. То есть фактически боевики сохранят контроль над той территорией, которую они захватили.

«По договоренности оперативный контроль над этой зоной пока остается у них», – признался один из собеседников издания. И пункт о перемирии запрещает Киеву вернуть ее под свой контроль.

В то же время, по принятому соглашению, эти территории не приобщаются к «ДНР» и «ЛНР». Это – классическая «серая зона», статус которой до сих пор не определен.

Дело в том, что п. 4 нового соглашения обязывает Киев принять закон об особом статусе лишь в отношении территории, ограниченной линией от 19 сентября. Каким должен быть статус иных территорий, захваченных боевиками, но формально не включенных в «особый режим» – прогнозировать трудно.

Что с границей?

Пункт об установлении контроля над границей в течение переговоров минувшей ночью оставался одним из самых сложных. По данным источников, российская сторона настаивала, что – по крайней мере, в течение определенного времени и на определенных участках границы – контроль над ней должен оставаться у сепаратистов.

Украина, конечно же, настаивала на полном контроле Киева над государственной границей.

Ведь неконтролируемая граница – главная причина непрерывного снабжения Донбасса российским оружием, военными и наемниками.

К сожалению, итоговая договоренность больше похожа на российское предложение.

Восстановление полного контроля Киева над украинско-российской границей возможно лишь к концу 2015 года (если достигнутые договоренности будут выполняться круглый год, что само по себе сомнительно) и только при ряде существенных условий.

Для этого Киев должен обеспечить:

- принятие закона об особом статусе отдельных территорий;

- проведение местных выборов на территориях «ДНР» и «ЛНР» в соответствии с законом;

- проведение конституционной реформы, в рамках которой будет конституционно закреплен особый статус «народных республик». Причем новую конституцию нужно не только принять – она должна вступить в силу до конца года.

Признаем честно, график более чем плотный. А его несоблюдение будет дополнительным основанием для того, чтобы сепаратисты объявили о нарушении соглашения Украиной.

«Уважаемые сепаратисты»

Одним из условий восстановления контроля над границей является проведение местных выборов на подконтрольных боевикам территориях Донбасса.

И это – не мелочь.

К сожалению, в этом вопросе позицию пророссийских сил поддержали наши европейские партнеры. «Украинская правда» уже отмечала, что ключевым элементом предложений Меркель и Олланда, с которыми они на прошлой неделе посетили Киев и Москву, было проведение выборов на Донетчине и Луганщине.

«В результате вы будете иметь власть – тех, кто может говорить от имени региона... Мы дальше сможем вести прямые переговоры и, возможно, дальше не будет нужды в работе трехсторонней контактной группы», – объясняла эту потребность Меркель.

Источники во французском дипкорпусе подтверждают эти данные. Собеседник «Украинской правды», французский чиновник, недавно в частной беседе активно убеждал журналистов в необходимости такого шага, откровенно не понимая тех опасений, которые высказывали его собеседники.

Итак, есть смысл детально выяснить, что гарантирует новое минское соглашение «политическим лидерам» «республик»?

1) После проведения местных выборов на особых территориях Киев обязан будет признать легитимность Захарченко/Плотницкого и других. При том, что честность проведения таких выборов и корректность подсчета голосов будет находиться вне компетенции центральной власти.

О том, что многие из них де-факто и де-юре являются террористами, Украина обязалась просто забыть.

Конечно же, в минском соглашении записано, что выборы должны быть честными и должны проходить по стандартам ОБСЕ. Но давайте посмотрим правде в глаза. Возможно ли обеспечить конкурентную предвыборную кампанию и реальную политическую конкуренцию в милитаризованных «ДНР» и «ЛНР»?

2) «Отряды ДНР» и «отряды ЛНР» по итогам выборов ждет легализация, которую Киев, опять же, обязан признать.

Конечно, в договоре это прописано иначе, но суть остается та же: «Создание отрядов народной милиции по решению местных советов с целью поддержания общественного порядка в отдельных районах Донецкой и Луганской областей». Подчеркнем: участие центральной власти в этом процессе или контроль с ее стороны не предусмотрен.

3) Какими бы ни были результаты выборов и действия «новой власти Донбасса», Киев не должен влиять на их деятельность. На Донбассе прямо запрещены досрочные выборы по решению центральной власти – которые возможны во всех других регионах государства.

«Полномочия депутатов местных советов и должностных лиц, избранных на досрочных выборах, назначенных Верховной радой Украины этим законом, не могут быть досрочно прекращены», – говорится в новом минском соглашении.

4) Все эти прихоти Донбасса придется финансировать Киеву. Украина обязуется найти путь обеспечения соцвыплат.

Конечно, соглашением предусмотрено взаимное финансирование – «полное восстановление социально-экономических связей, включая социальные переводы, такие как выплата пенсий и прочие выплаты (поступления и доходы, своевременная оплата всех коммунальных счетов, восстановление налогообложения в рамках правового поля Украины)».

Но есть подозрение, что, по крайней мере, в начальный период налоговых поступлений от разрушенной экономики Донбасса, которая к тому же находится за рамками оперативного налогового контроля центральной власти, будет очень немного.

Выводы

Новое Минское соглашение никак не являются победой Киева. К сожалению, уступить пришлось во многом, и значительная часть вины лежит на франко-германском тандеме. Да и эти достигнутые договоренности - не факт, что будут выполняться

Пожалуй, лучше всего итоги «нового Минска» охарактеризовала президент Литвы Даля Грибаускайте.

«Решение абсолютно слабое», – подчеркнула она. «Основная часть решения (конфликта. - Ред.) – это контроль над границами. Это не было согласовано и не было решено», – отметила Грибаускайте.

В то же время, эти договоренности не являются поражением Украины. Оперативный контроль над Донбассом сейчас все равно потерян. Активные боевые действия ежедневно уносят жизни наших воинов и обескровливают экономику Украины.

Поэтому это, скорее, лишь шанс, лишь попытка ухватиться за соломинку.

Будет ли она успешной и как быстро она будет нарушена – узнаем со временем.

Украинцы стали свидетелями совершенно нетипичного поведения власти: фактический перевод страны на военные рельсы не сопровождается популистской пиар-кампанией. Более того, всячески подчеркивается нежелательность официального признания того факта, что страна находится в состоянии войны.

«Кампанейщина» — наше все

До января 2015 года модель взаимодействия власти, имитирующей полезную для общества деятельность, и общества, таких действий жаждущего, развивалась по неизменному алгоритму.

Власть громко объявляла о начале проведения очередной реформаторской кампании — будь то пенсионная реформа, люстрация, борьба с коррупцией или возведение «стены» на украинско-российской границе. Особой популярностью пользовалась кампания антикоррупционная. До Петра Алексеевича ее проведение анонсировали и Кучма, и Ющенко, и Янукович…

Подобная «кампанейщина» традиционно не заканчивалась ничем. Протуберанцы премьерских и президентских инициатив затухали в коридорах министерств и областных администраций.

По большому счету, за минувшие полтора десятилетия в Украине удалось осуществить лишь две с половиной реформы.

Налоговую — в ее проведении власть была действительно заинтересована и на общегосударственном уровне, и на, скажем так, уровне потенциальной личной выгоды.

Образовательную (введение ВНО вместо вступительных экзаменов) — ее проведение готовили около десяти лет, и успех реформаторов был связан с тем, что проблемы образования никогда всерьез не занимали помыслы украинских политических элит. И, наконец, «полуреформа», последствия которой обернулись большой кровью, — сокращение армии. Изначально, еще при Кучме, ВСУ резали под «натовский стандарт», но и после того, как присоединение к Альянсу перешло в разряд несбыточной мечты, армию продолжали сокращать, так как этот процесс оборачивался личной выгодой для «реформаторов».

Опыт 2014 года подтвердил: чем громче заявка на проведение необходимых изменений, тем меньше КПД подобной кампании. Так, люстрация оказалась не более чем предвыборной технологией — а после принятия соответствующих поправок в законодательство (законопроект №1841) процесс повернули вспять. Борьба с коррупцией выродилась в соревнование коррупционеров за право контролировать работу Антикоррупционного бюро, а символом налоговой реформы стало введение НДС-счетов — решение, на котором дважды споткнулся

Николай Азаров, но которое с легкостью удалось правительству Арсения Яценюка. И совсем уж комичными оказались результаты парламентских попыток вернуть государству контроль над «Укрнафтой».

На войне как на войне

В отсутствие реальных реформ активная часть общества готова принять в качестве таковых введение военного положения. Его рассматривают как некую панацею — но власть по ряду причин (о них — ниже) отказывается от такого шага.

Вместо этого избран другой путь: введение фактического военного положения явочным порядком. Анализ изменений в законодательстве и других действий власть предержащих, предпринятых в последние недели, свидетельствует, что процесс закручивания гаек идет полным ходом.

Первой ласточкой стал продавленный в декабре минувшего года закон о СНБО, предусматривавший расширение полномочий его секретаря. Не секрет, что он был принят под конкретного политика, и последствия ощутимы уже сегодня: так, официально сообщается о том, что наступление полка «Азов» под Мариуполем координирует лично Александр Турчинов. Мало кому приходит в голову абсурдность подобной ситуации с точки зрения единоначалия и субординации.

15 января ВР утвердила указ президента о проведении частичной мобилизации (так называемая четвертая волна мобилизации). О том, насколько успешным оказался этот процесс, можно судить даже по косвенным признакам. Например, по скандалу, причиной которой стало сообщение в сети Facebook советника президента Юрия Бирюкова о срыве мобилизации в ряде областей Украины (впоследствии удаленного автором). Или по аресту журналиста Руслана Коцабы, выступавшего против мобилизационной кампании. Или случай, не имеющий ничего общего с соблюдением прав человека, — обещание нардепа и советника министра внутренних дел Антона Геращенко задерживать всех участников антимобилизационных митингов (с принудительным дактилоскопированием и установлением личности каждого митингующего).

А начиная с 14 января парламент принимает ряд законодательных актов, связанных с усилением ответственности за военные преступления. Наиболее показательным (и спорным) стал законопроект №1762, фактически предоставивший командирам право применять меры физического воздействия — вплоть до применения оружия — для пресечения правонарушений подчиненными. Параллельно были возвращены такие меры наказания для военнослужащих, как гауптвахта и дисбат, была восстановлена ранее ликвидированная Главная военная прокуратура.

26 января премьер-министр Арсений Яценюк заявил, что правительство вводит режим чрезвычайной ситуации в Донецкой и Луганской областях и режим «повышенной готовности» — на всей территории Украины. Была создана комиссия по вопросам техногенно-экологической безопасности и ЧС — орган власти с исключительными полномочиями: решения комиссии являются обязательными для исполнения всеми центральными и местными органами исполнительной власти.

27 января был принят закон, согласно которому из-под люстрации выводился украинский генералитет, руководство Минобороны, МВД и СБУ. 3 февраля был принят Закон «О военно-гражданских администрациях» — временных органах власти в районах проведения АТО. Этот нормативный акт стал наиболее показательным воплощением политики «введения военного положения без самого военного положения» — речь идет о создании чрезвычайных и не предусмотренных Конституцией органов власти.

Власть не обошла вниманием и сферу СМИ: в очередной раз были введены запреты на прокат и трансляцию фильмов и сериалов российского производства — в связи с этим даже появилась шутка, что фильм «Левиафан» все-таки был запрещен к прокату, но вовсе не в той стране, о которой все подумали. Разработан и ждет рассмотрения закон «Об участии иностранных лиц в телерадиоорганизациях».

В эту же «военную» строку — законодательные новеллы, касающиеся назначения командования Нацгвардией, статуса военнопленных в особый период и даже о снятии депутатской неприкосновенности (отличный пропагандистский ход, учитывая, что в ближайшие восемь месяцев никаких шагов в этом направлении предпринято уже не будет).

Ну и, наконец, нельзя не вспомнить о «соломоновом решении» парламента — постановлении о признании РФ государством-агрессором. С юридической точки зрения значение этого постановления ничтожно — ведь неотъемлемой частью украинского законодательства является Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной, подписанный в 1997 году, ратифицированный в 1998 году и вступивший в силу в 1999-м. Его действие никто не отменял.

Отвечать не придется

Политики, представляющие провластную коалицию, не устают подчеркивать невозможность введения военного положения в Украине. Основной аргумент — сложности с получением международной финансовой помощи для воюющей страны.

Как представляется, реальные причины лежат в несколько иной плоскости. В первую очередь открытое введение военного положения скорее всего поставит крест на дипломатических усилиях по разрешению конфликта — притом, что страны Запада не устают подчеркивать: конфликт в Донбассе имеет только политическое решение.

Во-вторых, официальное введение военного положения поставит ребром вопрос об определении сути происходящего вооруженного конфликта. При этом представляется затруднительным избежать его определения как, прежде всего, гражданской войны (что крайне невыгодно власти с политической точки зрения).

В-третьих, военное положение — это максимальная конкретизация ответственности за происходящее на персоне верховного главнокомандующего. Как несложно было заметить, украинский главковерх по возможности такой ответственности избегает. Ведь даже за проведение АТО согласно украинскому законодательству несет ответственность СБУ.

Но, как несложно заметить, власть осознала выгоды от «введения военного положения явочным порядком» — ведь это увеличивает ее полномочия без должного уровня ответственности. Законодательные инициативы, запланированные к рассмотрению парламентом, лишь подтверждают такую точку зрения. В качестве примера можно привести хотя бы планы по созданию службы финансовых расследований — ведомства, на организацию которого в итоге не поднялась рука даже у четырежды заклейменной преступной прежней власти.