Статьи
До отправления поезда 15 минут, и ты только что это понял. Твоя жена едет в роддом, а ты застрял на даче за городом. Президент мечтает вручить тебе орден, но твой парадный костюм завис в химчистке. Вы с другом на кухне, уже почти полночь, а у вас закончилась водка.
Ты садишься в такси, просишь ехать быстрее и думаешь: вот он — мой лучший друг на следующие 20 минут. Рассказываешь ему о поезде, жене, ордене и водке, а он кивает. Ты думаешь: «Он меня понимает». Он думает: «Будут ли чаевые?». Вы оба не решаетесь предложить друг другу включить/выключить радио «Шансон».
Ты достаёшь из сумки бутерброд. Крошки падают на сиденье, и он не выдерживает — даёт тебе в морду. Ты не терпишь хамства и бьёшь его в ответ. Ты опаздываешь на поезд, в роддом, к президенту и в супермаркет. Но тебе уже всё равно. Вы едете искать круглосуточный магазин и просите продавщицу продать вам пол-литра.
Мир глазами таксиста
Днём пассажиры обсуждают по телефону деловые встречи, и это ещё можно пережить. Хуже, когда в машину садится девушка с телефоном. 40 минут её везёшь и 40 минут слушаешь про причёски и макияж. Потом голова болит.
То, что все таксисты немного психологи, правда. За 26 лет работы я научился разбираться в людях с первого взгляда и даже до него. Если вижу, что в заказе указано «нужен свободный багажник», скорее всего, машину вызвала девушка, которая поссорилась с парнем. Приезжаешь на место, а там куча кульков, сумок и заплаканная хозяйка рядом. Едет к маме или подружке. Всю дорогу одна тема: «мужики козлы». Я проявляю солидарность, подтверждаю: «Да-да, козлы все».
Мужчины могут поговорить о политике, рыбалке, футболе. Или обсудить красивую девушку, которая идёт по тротуару. Такой стандартный набор тем.
До кризиса 2008 года во всех службах такси цены были почти одинаковые. Людям было всё равно, кого вызывать. Со мной ездили все — от маргиналов до депутатов. Разве что Кучма ко мне в машину не садился. Сейчас цена у «грачей» в два-три раза ниже, чем у нас. Естественно, маргинальные элементы выбирают то, что дешевле. Даже не помню, когда в последний раз возил подозрительных типочков.
Таксисты сейчас не такие романтичные, как раньше. В советское время человек садился в машину — и начинались разговоры по душам. А сейчас все по телефону разговаривают.
Такси было другим. Более душевным, что ли. У водителей даже были свои суеверия. Когда я пришёл работать в парк, видел такую картину: едет машина, у обочины стоит женщина, а через 20 метров — мужчина. Мимо женщины таксист проехал, а возле мужчины остановился. Я не мог понять, в чём дело, а потом узнал, что если первый пассажир на твоей смене женщина, это дурная примета. День не задастся, не будет чаевых.
Если на кого-то из водителей приходила жалоба или он попадал в ДТП, начальник таксопарка проводил собрание. Были даже наказания. Самое страшное, когда таксиста снимали с машины и отправляли на полгода подметать двор за зарплату уборщицы. Это называлось «посадить на метлу».
В советском такси был план. В день нужно было проехать 350 км. Сейчас это нереально из-за пробок. Если раньше ты ехал из одного конца города в другой 20 минут, то теперь два километра, бывает, едешь минут 40.
Как-то я ехал в парк и отказался подвезти мужчину — было не по пути. Он полез драться, я ответил. Он оказался милиционером, начал размахивать перед моим носом ксивой. Мы подрались, а потом отвезли машину в парк и пошли в кафе пьянствовать. Пить мировую. Сейчас я бы уже не стал отвечать ударом на удар. Просто согласился бы с ним и уладил конфликт. Если ты не можешь совладать со своим гонором, иди возить пирожки в грузовике. Всем будет спокойнее.
О политике я говорю с клиентами осторожно. Особенно когда везу людей из Москвы или из Донбасса. Всегда смотрю, как человек настроен. Если чувствую, что он не на нашей стороне, говорю: «Давайте лучше обсудим девочек или футбол».
Раздражают клиенты, которые пытаются сесть в машину с открытой бутылкой пива. Или говорят: «Остановите на «Макдрайве», а потом начинают раскладывать на заднем сиденье чизбургеры и картошку с кетчупом. Часто предупреждают, что будут аккуратными, и это значит, что стопудово чем-то запачкают сиденье. Я сначала терпел, а теперь прошу не есть в салоне.
Раздражает, когда показывают дорогу. Я в таких случаях говорю: «Если я не буду знать, куда ехать, я у вас спрошу». Это всё равно что вы пришли бы к стоматологу и начали ему рассказывать, как лечить зубы.
Не люблю, когда друзья пытаются загрузить в машину пьяного в дрова товарища. Я в таких случаях говорю: «Ребята, или кто-то едет вместе с ним, или он никуда не едет». Ну довезу я это тело, а дальше что мне с ним делать? Зимой бывает, что в машину садится вроде бы адекватный слегка подвыпивший человек, а когда приезжаем на место — он уже никакой. Разморило из-за печки. Приходится выводить его на улицу, приводить в чувство, а потом уже просить заплатить.
Работяги ездят на такси после зарплаты, и для них поездка — событие. Поэтому они более щедры на чаевые, чем состоятельные люди. Особенно если их выслушать.
Иностранцев не поймёшь. Есть те, кто забирает сдачу копейка в копейку, а бывает, подходит такой к машине в аэропорту и спрашивает: «Сколько до Киева?». Я говорю: «15 евро». Он дает 20, и 5 из них — на чай. А вот если иностранцы спрашивают цену поездки в гривнах, и я отвечаю: 350, они ещё думают, ехать или не ехать. Это такой психологический момент.
Обычно на работе включаю в машине нейтральную музыку, которая нравится всем. Буйных успокаивает, уставших расслабляет. Молодёжь иногда просит включить радио с танцевальной музыкой, люди постарше — рок. Я не против. Всё, что угодно, только не шансон. Был случай, когда интеллигентный на вид пассажир попросил включить радио «Шансон». Пришлось его обманывать. Говорю: «Директор АТП после жалоб пассажиров поехал к программистам, и они отключили «Шансон» на программном уровне в радиоприёмнике». Он обиделся, попросил остановить машину и сказал напоследок: «В первый раз еду в такси, в котором мне шансон не включают».
К таксистам часто подходят приезжие и просят отвезти туда, где есть «девочки». В центре Киева почти на каждой улице по несколько борделей, и многие таксисты привозят туда клиентов за процент от сутенёров. Меня такие просьбы унижают, и я никогда не соглашаюсь. А вот рестораны, гостиницы — другое дело. Если пассажир не знает, например, где он хочет поесть, можно отвезти его в ресторан, с которым есть договорённость, и получить за это вознаграждение.
Я знаю почти всех городских сумасшедших в Киеве. Видите, вон дедушка по тротуару в шубе идёт? Он уже лет 15 стучится в окна машин и пытается продавать карты Киева. Они у него старые, да и вообще, картами уже никто не пользуется, у всех навигаторы. А он всё равно продает. Был ещё один патлатый мужчина в центре. Ходил с мешком из-под картошки на голове и газеткой себя по голове бил. На Оболони ходил мужик в фуражке лётчика и с рулём от грузовика. А на Подоле есть бабушка, которая всегда гуляет с двадцатью собаками на поводках.
Мир глазами пассажира
Я езжу на такси, потому что я человек пьющий. Посижу в компании, выпью — как потом садиться за руль? Так продолжается уже 30 лет, с тех пор как я переехал на Троещину.
За это время у меня было три постоянных водителя. Сейчас четвёртый. Знаете, как это происходит? Ты знакомишься с ним, начинаешь ему доверять, вы дружите. Вместе ездите на шашлыки на дачу, выпиваете. Потом ты одалживаешь ему деньги, и он исчезает. У меня так было три раза подряд, и каждый раз суммы становились всё крупнее. Кому-то нужно погасить кредит, кому-то отдать долг. Предпоследний, которому я одолжил $1000 на два дня, сказал, что покупает шикарную машину, на которой будет меня возить. Я так разозлился, когда он исчез. Не на него, на себя. Сколько можно быть идиотом? Пытался его разыскать, но потом передумал. Зачем мне этот геморрой? Пусть спит спокойно.
После этого случая я поклялся себе не одалживать таксистам денег, если они будут просить. Нынешний водитель не просил, но я ему одолжил. Долларов 150 — не очень много. Всё время наступаю на те же грабли. Разочаровываюсь в людях и снова очаровываюсь.
Мой таксист очень странный. Ему 30, и он поклялся себе до 60 лет никаких книг не читать и картин не смотреть. «Но в 60 лет, — сказал он, — как возьмусь, так всё сразу посмотрю и всё прочитаю». Он умный, хороший, нормальный человек. Зачем он поставил себе такие ограничения? Меня это поразило. Я ему объяснил: «Может, в 60 лет у тебя и глазки видеть не будут, и ножки ходить не будут» и начал заставлять читать. Сначала дал ему Чейза, потом «Трёх мушкетеров». Это его увлекло. Потом принёс Мериме, но он не впечатлился. О «Мадам Бовари» и «Соборе Парижской Богоматери», как вы понимаете, мы пока не говорим. Зато он увлёкся кино и всё время спрашивает меня об истории кинематографа. Я прививаю ему любовь к животным. Мы с ним подобрали кошечку на улице, и он её выхаживает.
Не могу сказать, что таксисты с советских времён как-то изменились. Жулики остались жуликами, честные люди — честными. Даже темы светских разговоров не изменились. О политике я не говорю. А вот о женщинах — другое дело. По пути домой, когда еду крепко выпивший, разговор просто льётся. Иногда хочется выйти из машины, остановить женщину, как-то ей помочь, украсить чем-то.
Часто выходил из машины к красивым женщинам. Делал комплимент, брал телефон и уезжал. Таксисты это всегда понимали и одобряли. Ещё помню, как-то я подсел в такси к барышне, и в итоге мы поехали ко мне домой. И это было даже не раз.
Я только в кино видел, как человек садится в такси и говорит: «Поехали за той машиной». В жизни я бы мог так ехать за женщиной, но не ездил. Зато когда-то залез на крышу дома, чтобы посмотреть, спит ли она со своим мужем. В итоге она меня бросила.
Я стараюсь не ссориться с таксистами. Зачем портить с ними отношения, если то, что остаётся от меня после посиделок с друзьями, всё же хочет попасть домой?
Конечно, за 30 лет были случаи, когда мне кто-то хамил, и я просил остановить машину, выходил и даже хотел запомнить номера. Но из-за чего это происходило — уже не помню. Да и номера я в итоге никогда не запоминал.
Я очень миролюбивый пассажир. Никогда не кричу: «Откройте окно», «Закройте окно», «Перестаньте курить», «Закурите». Если таксист всю дорогу разговаривает по телефону — пусть разговаривает. Если ест за рулем, даже если это борщ из баночки, — пожелаю приятного аппетита. Если включит шансон на полную громкость, попрошу сделать тише. Не сделает — ну и хрен с ним. Если не знает дорогу, покажу, куда ехать. Если назовёт цену в два раза выше реальной — просто заплачу и оставлю чаевые. Меня сложно вывести из себя. Пока водитель не начнёт давить людей на улице, я не огорчусь.
Когда-то, ещё при Советском Союзе, я ехал с пьяным таксистом. Он всё время засыпал по дороге, и машина ударялась о бордюр. Вы думаете, я ему что-то сказал? Конечно, нет. Я же не знал наверняка, пьяный он или просто устал. Я сидел и боялся. Вы, наверное, думаете, что я идиот.
Были истории, когда таксисты завозили меня не туда. Как-то я сел в машину пьяный и заснул. Просыпаюсь — и не знаю, где я, в Киеве или нет. Как выбрался — не представляю. Вот это было страшновато. Хотя подождите. Это было в трамвае. В такси не помню таких случаев.
Друзья мне рассказывали, что когда-то я пьяный сел в такси и на вопрос водителя, куда будем ехать, ответил: «Вези, куда хочешь. Мне везде рады». Не помню, куда мы в итоге приехали.
Мне уже 84 года. О чём бы вы ни спросили — со мной бывало всё. И в такси тоже.
Таксистов раздражает, когда пассажир:
- на переднем сиденье всю дорогу громко говорит по телефону;
- ест или курит в машине без разрешения;
- садится в авто с открытой бутылкой алкоголя или очень пьяный;
- без спроса тянется к ручке громкости магнитолы;
- переодевается в машине;
- навязывает разговор по душам;
- показывает дорогу, когда его об этом не просят;
- спрашивает о выручке и жалуется на высокие тарифы;
- обращается на «ты» и фамильярно;
- пытается поставить дорожные сумки, детские коляски и любой другой крупный багаж на сиденье;
- звонит со словами: «Я заказывал машинку».
Пассажиров раздражает, когда таксист:
- не может найти нужный адрес;
- громко включает музыку и отказывается переключать радиостанцию;
- говорит, что у него нет сдачи;
- ест или курит в машине;
- разговаривает по телефону за рулём;
- жалуется на маленькую зарплату;
- просит за поездку очевидно завышенную цену;
- рассказывает, что другие водители купили права, и им нельзя садиться за руль;
- оказывается специалистом в геополитике и макроэкономике;
- произносит фразу: «Машинку заказывали?»
- Информация о материале
Більше як півтора роки мільйони наших громадян проживають на території «сірої зони», де право як інститут – просто не існує.
В умовах відсутності будь-якого правового захисту від грабунку, побиття, зґвалтування, викрадення та вбивств, вони намагаються адаптуватися до цієї нової реальності на окупованих частинах Луганської та Донецької областей.
Уперше в історії незалежної України такий величезний масив тяжких злочинів звалився на недореформовані органи національного розслідування. Держава не справляється із цією роботою навіть на звільнених територіях.
Тому документування порушень прав людини, власне, як і багато чого іншого в нашій державі, взяло на свої плечі громадянське суспільство.
«Євромайдан SOS» почав відправляти мобільні групи для відстеження ситуції в Криму та на Донбасі на початку березня 2014 року. Тоді ми мали певні ілюзії щодо можливості правового втручання у ситуацію.
Але швидко стало зрозуміло, що «антитерористична операція» є нічим іншим, як боротьбою проти окупаційної війни Росії за прагнення України вийти з орбіти впливу «русского мира».
Терор як спосіб ведення війни
Весною 2014 року озброєні бандити розпочали викрадати та катувати людей для встановлення контролю над регіоном. Звичайних людей із Донбасу.
Активну меншість потрібно було фізично ліквідувати або змусити прибратися геть із регіону, та залякати пасивну більшість.
Першими дзвіночками стали вбивство 22-річного донецького активіста Дмитра Чернявського на мирному мітингу, який проросійські тітушки перетворили у криваве побоїще, та викрадення у Чистий четвер перед Пасхою та катування до смерті горлівського місцевого депутата Володимира Рибака за спробу відновити український прапор на будівлі.
Сп'янілі від безкарності та пасивності місцевої міліції бойовики швидко створили організовану систему «ескадронів смерті».
На сьогодні на підконтрольних військовим диктатурам територіях так званих «республік» діють спеціальні органи, названі на честь сталінських попередників – НКВД, СМЕРШ, МГБ.
Співробітники цих органів невтомно працюють для виявлення та ліквідації людей, які мають «неправильні» погляди, хоча під каток репресій потрапляють усі. Адже у підвалах сидять і бізнесмени середньої руки, і порушники невідомих «законів воєнного часу», і жертви побутових доносів заздрісних сусідів.
Коли людина зі зброєю отримує мандат на вирішення питань власності, свободи та життя іншого, – єдиним обмеженням для неї є дистанція вражаючої дії її автомату.
Тільки за офіційними даними, через полон пройшли 1333 цивільних осіб, 27 журналістів, 38 волонтерів. Досі в застінках знаходяться 131 людина, серед яких цивільні.
Волонтерські ініціативи, які контактують із рідними полонених, стверджують, що реальні цифри більші у геометричній прогресії.
Робота «ескадронів смерті»
«Євромайдан SOS» та інші члени Коаліції «За мир та справедливість на Донбасі» давно не мають доступу до окупованих територій. Але проведене Коаліцією опитування півтори сотні звільнених з полону людей дають можливість уявити, що відбувається у місцях, відомих більше як «підвали».
Було встановлено 79 таких місць, де утримуються люди. Це адміністративні будівлі, військомати, офісні приміщення, приватні помешкання, готелі та гуртожитки, заклади громадського харчування, промислові підприємства, заводи та фабрики, підвали, гаражі, каналізаційні колодязі, клітки, собачі вольєри. У більшості випадків вони непридатні навіть для короткотривалого утримання людей.
Насправді, будь-яка людина, яка проживає на окупований території, може потрапити до підвалу.
Причини доволі різноманітні та, щонайгірше, непередбачувані: проукраїнська позиція, належність до іншого, ніж Московський, патріархату, невинне фотографування на телефон «стратегічних об'єктів», як-от стадіон «Донбас Арена» або кав'ярня, підозра у шпигунстві або допомозі ЗСУ, доноси через сімейні сварки, пасивність у допомозі так званим «республікам».
Поширені викрадення із метою викупу – такий собі бізнес на крові. У буквальному сенсі цього слова.
Відродження середньовічної інквізиції
Масштаби катувань та жорстокого поводження із незаконно затриманими цивільними людьми вражають.
Кожен другий опитаний був піданний катуванню та жорстокому поводженню. 12% – жінки.
Для 71% людей заподіяння фізичного та морального болю супроводжувало їх протягом всього період утримання.
Близько 46% людей, які уникли катування, стали безпосередніми свідками того, як катують інших.
Близько 16% опитуваних осіб розказують про позасудові розстріли та забиття до смерті під час катування.
Сексуальне насилля лишається прихованою проблемою. Про ґвалтування жінок у полоні та випадки сексуальної наруги, як-от, зґвалтування овочами, розповідають тільки чоловіки. Самі жінки мовчать.
Насправді, це дуже тяжкі свідчення. Із цим знанням та досвідом людям треба якось вчитися жити далі:
«Слышал, как пытали других. Один был прикован наручниками, с завязанными глазами. У меня щелка была приоткрыта, я видел его немного, он был с кастрюлей на голове. По кастрюле били. Он кричал: «Убейте, только не бейте больше».
«... Над ним сильно издевались. На груди вырезали ножом слово «бендера» и зарезали. Он погиб. Он долго лежал, не в морге, около двух недель. И потом его обменяли как 200-го, «Айдару» отдали».
«...Вечером в часов девять их привезли, и до часов четырех я не мог заснуть от их криков. Так кричали, что волосы дыбом становились. Потом слышал, что их достали, притащили ко входу в наш гараж. Слышал, как разговаривали, куда их девать. Сказали, что в расход. Я так понял, что они их тащили, и слышно было, что падают тела».
Близько 63% цивільних осіб проходили через процедуру, яку досить умовно можна назвати «допитом».
Стисло суть цієї процедури колишні полонені характеризують так: «Да, контакти були. Їх суть полягали в тому, що нас били». Про це говорять 67% людей, яких допитували під час утримання.
Способи таких «допитів» досить різноманітні: людей б'ють; одягають протигаз та перекривають кисень; прострілюють частини тіла; ріжуть; відрізають вуха, пальці; прив'язують оголені дроти до статевих органів та пускають струм. Вони розказують про те, як їх співкамерників забивали в дерев'яні ящики, ґвалтували, кастрували, позбавляли їжі та води.
Мало хто зважає на вік, стать, стан здоров'я та інші речі:
«Я просила меня не бить, говорила, что беременна. Они сказали, что «очень хорошо, что укроповский ребёнок умрёт». Нас били всем, чем угодно: и прикладами, и ногами, и бронежилетами, которые нашли у нас. Били по всем частям тела. Об меня тушили бычки.
Мне, потому что я смотрела и кричала, когда избивали других, завязали скотчем глаза. Я на тот момент была на третьем месяце беременности, и в результате избиений у меня началось кровотечение...»
Військове керівництво кремлівських республік залюбки використовує рабську працю незаконно затриманих цивільних осіб. Примусові роботи виконували 58% опитаних. Вони риють окопи, відновлюють будинки, прибирають вулиці, переносять вантажі, розвантажують «російські гумконвої», в яких перевозиться зброя.
Окремих в'язнів змушують проводили розмінування, есгумації, мити від крові автобуси з тілами, розкопувати та ховати загиблих. Зайве зазначати, що така «робота» завдає сильних моральних страждань утримуваним людям.
Відповідальність Росії
Свідчення утримуваних людей дають багато доказів, що Росія здійснює ефективний контроль над незаконними збройними формуваннями. Невипадково у 44% керівну роль у проведенні допитів та організації охорони «підвалів» виконували кадрові військові та «добровольці» Російської Федерації.
Для підтримання належного патріотичного фону в самій Росії полонених змушували обмовляти себе та давати неправдиві свідчення російським журналістам:
«... я должна была дать интервью. Как они выразились, это мой билет на свободу. Они должны сесть со мной, заучить, что я буду говорить. Они мне это все напишут на листочке: «Мы тебе напишем, мы тебе покажем. Ты же понимаешь, как важно, чтобы люди знали правду, какая Украина плохая и какая замечательная Россия, какая замечательная «ДНР».
Кілька опитаних свідчили про перевезення їх для допитів на територію Російської Федерації.
Розказує полонений священник: «Когда нас привезли в Перевальское ДК к Козицыну 23 июля 2014года, они меня узнали – видели меня по российскому ТВ, как я на Майдане выступал. Кулек на голову надели, перевязали рот кульком, связали руки с ногами, начали жечь ноги, лупить по ребрам...
Меня так били, что я мочился под себя. И им потом от этого запаха, от этого всего было противно бить, и это было мне помощью. Зажигалкой ноги жгли, электрошокером били, глаза выдавливали, рот раздирали, крест в задний проход заталкивали... Я валялся в углу около суток. Потом нас повезли в Россию».
Чи буде Моторола головою Донецької ОДА
Наразі обмін полоненими призупинився: ходять чутки, що бойовики зажадали тотальної амністії.
Союзники теж наполягають на виконані мінських домовленостей. Тривають складні переговори, просувається концепція надання імунітету для усіх кандидатів на вибори в окупованому Донбасі, і за ними амністія. За таким сценарієм під амністію можуть потрапити і ті, хто вчиняли воєнні злочини.
«Краще мир, ніж війна», – ухиляються єврочиновники від прямої відповіді, чи має Україна амністувати воєнних злочинців. Мовляв, питання амністії є завжди складною дилемою.
Із тим, що мир краще за війну, важко не погодитися.
Але досі уряди демократичних країн справедливо вимагали від України ефективного розслідування та покарання винних у злочинах Євромайдану для утвердження правосуддя. Тепер наша черга повернути цей месидж Європейському Союзу та закликати його слідувати декларованим ним цінностям.
Не може бути миру без справедливості. Ті, хто вчинили воєнні злочини, мають бути покарані. І не має тут ніякої дилеми. Це базовий постулат міжнародного кримінального права.
Україна бореться не тільки за території, але й за людей, які на них проживають. Тож коли ми говоримо про звільнення заручників, ми маємо на увазі не тільки катованих у підвалах цивільних людей. І не тільки більше семи сотень зниклих військових та рідних, які чекають їх повернення додому.
Ми говоримо про близько трьох мільйонів людей на окупованих територіях, основне завдання яких наразі – вижити. Про більше двох мільйонів людей, які не можуть повернутися додому. Про жителів близько 200 населених пунктів, які знаходяться на 350-кілометровій лінії розмежування, та періодично потрапляють під обстріли.
«…на кожній зупинці міського транспорту на стовбах були ретранслятори, які весь час по колу голосно транслювали радянські патріотичні пісні, а по суботах – дитячі пісні. Все це впливало негативно на психіку; складалося враження, що ми заблукали і знаходимось в СРСР».
Коли окуповані території повернуться під контроль України, то, окрім відновлення інфраструктури, розірваних родинних зв'язків, понівечених людських доль, знищених дитячих садочків – потрібно буде відновлювати віру людей у справедливість.
Аби усі, хто вчинили ці тяжкі злочини, були покарані.
Воєнні злочини, як відомо, не мають термінів давності.
- Информация о материале
Сегодня, пожалуй, знаковый для меня день. Закрыл свою волонтерскую карту. Так и не смог объяснить менеджеру, почему я хочу ее именно «совсем закрыть», и чем она мне мешает.
Просто это такой себе знак – один этап себя изжил, пора переходить к следующему.
Мы отдали волонтерству полтора года.
Тогда, в мае 2014 года вопрос стоял ребром. Нужно было сделать всё, чтобы укрепить армию, изо всех сил помочь ей подняться на ноги.
Тогда, без поддержки народа, контуженное Революцией государство не справилось бы (не поймите превратно, я сам за Майдан).
Тогда не было времени на реформы.
Некогда было ловить казнокрадов, менять структуру и стандарты, настраивать закупки, обеспечение, логистику. Нам всем нужно было спасать свои задницы. Вернее даже – нашу общую задницу.
И мы тогда делали это, как одна команда.
Кто-то в тылу, кто-то в окопах. Кто-то деньгами, а кто-то – здоровьем и жизнью.
Мы должны были сделать всё, чтобы продержаться, пока не начнутся реформы, пока не запустятся правильные процессы. Пока государство не научится содержать армию своими силами.
Мы так сосредоточились на этих задачах, что заигрались и не заметили, как пролетели полтора года. А система так и не заработала…
Ну, или правильней сказать – не заработала так, как должна была заработать. И, наверное, в этом есть и вина волонтеров.
Увы, мы расслабили армию, мы расслабили власть, расслабили государство.
Полтора года назад волонтеры стали этакой гипсовой повязкой, которая позволяла системе кое-как ковылять на поломанных ногах, пока они не срастутся.
Но вместо того, чтобы, пользуясь моментом, пить витамины и правильно питаться – система «расслабила булки». Вместо того чтобы вовремя снять гипс и начать разрабатывать атрофированные мышцы – она нанесла на повязки камуфляжную раскраску и перестала их замечать.
Да, гипс – вещь достаточно крепкая, и на «костылях» можно еще не один год пробегать... Но не пора ли уже гипс снимать? Пока атрофия еще обратима.
Скажете, не все так плохо? Реформы ведь были? Да, были. Но треть из них звучали лишь на словах, треть продавлены теми же волонтерами, а еще треть задыхается, не дождавшись продолжения.
Армия до сих пор не начала покупать ночную оптику, аптечки. А зачем? В войсках их ведь и так немало: волонтеры купили, и продолжают покупать.
И снайперские винтовки покупать не нужно: ведь лучшие снайперы ими и так уже обеспечены – волонтеры постарались. А патроны? А что, к ним вообще нужны патроны? Они ж как-то и без закупок патронов стреляют (опять волонтеры).
Всё, чему научилась за полтора года система – не мешать волонтерам и даже иногда говорить им спасибо.
Да, это лучше, чем ничего. Но в то же время – ничтожно мало.
При всем моем уважении, жить без волонтеров не научились и бойцы. Им все еще проще позвонить нам, чем начать требовать должное от своих командиров, от государства, друг от друга.
Так, может, нам все-таки пора остановиться и подумать? Пора понять, что мы что-то делаем не так?
Может, нужно переключиться, сменить вид деятельности? Использовать свой авторитет не для того, чтобы собрать солдату денег на форму – а чтобы помочь ему выбить эту форму на складе? Про форму я образно говорю, смотрите шире.
Пора требовать реформ и делать реформы.
Пора помогать стране меняться, а не перебиваться. Ведь все уже давно поняли, что «ніхто, крім нас».
К счастью и к сожалению.
P.S. Я не утверждаю, что война закончилась, и не призываю прекращать помощь бойцам, да и сам не планирую полностью сворачиваться.
Просто считаю, что пора пробовать другие методы и направления общественной деятельности.
Павел Кащук, волонтер,
сооснователь Combat-ua, специализирующейся на помощи спецназу
- Информация о материале
КП «Харківський метрополітен» 30 грудня за результатами тендеру уклав угоду з приватною аудиторською фірмою «Міжрегіональна аудиторська служба» вартістю 12,60 млн грн. на послуги з ведення бухгалтерського та податкового обліку, складання статистичної, податкової та фінансової звітності господарської діяльності у 2016-2018 рр. Про це повідомляється в «Віснику державних закупівель».
На тендер були подані чотири заявки, однак дві з них відхилені: ПФ «Лів Аудит» та відомої компанії ПрАТ «Делойт Енд Туш Юкрейніан Сервісез Компані». При цьому остання пропонувала послуги дешевше від переможця на півтора мільйони гривень. Однак послуги української «дочки» одного з учасників «великої четвірки» аудиторів не підійшли харківському метрополітену, оскільки у конкурсній заявці не виявилось наступних документів:
- перелік не менше 3-х працівників (ПІБ, посада) із сертифікатами Аудиторської палати України;
- інформація про досвід ведення бухгалтерського, податкового обліку, складання статистичної, податкової та фінансової звітності на підприємствах комунальної або державної форми власності.
- в довідці наданій учасником, було зазначено знання та досвід роботи персоналу, який буде надавати послуги, тільки з програмою «Медок».
Засновником ПАФ «Міжрегіональна аудиторська служба» (Харків) є Людмила Головащенко. На сайті фірми вказано, що за останні три роки вона щорічно проводила аудит у трьох-чотирьох фірм.
- Информация о материале
Врачи долго боролись за жизнь больного,
но он остался жив.
М. Жванецкий
Больничная палата. На койке лежал человек, еще молодой, но при этом достаточно изможденный. Его глаза горели не совсем здоровым огнем, на лбу проступала испарина. Левая рука по локоть была забинтована. Из капельницы медленно сочилось лекарство…
Дверь открылась, и в палату с шумом ввалились люди в белых халатах, окружив койку со всех сторон. Главный, самый крупный мужчина, подошел к изголовью, широко улыбнулся и потрепал больного по правой руке.
— Ну, голубчик, позволь поздравить тебя с Новым годом! Поверь, мы постараемся сделать все, чтобы ты в следующем году поправлялся, становился, так сказать, на ноги. Мы все знаем, что ты пережил, пока тобой занимались предшествовавшие нам мясники. Все это было на наших глазах, поверь, сердце болело за тебя, но ничего сделать не могли. И если бы ты, дорогой наш, не нашел в себе силы отказаться от этих изуверов, тебя бы просто зарезали. Но, самое главное, — сегодня кризис с трудом, но миновал. И теперь, шаг за шагом, ты будешь восстанавливаться…
Все, кроме мрачного хирурга, закивали головами.
— Доктор, а в следующем году я смогу выздороветь?
— Не так быстро, голубчик, не так быстро. Нам с тобой еще придется попотеть. Причем потеть будем одновременно — ты и мы. Возьми конфетку.
— Скажите, а вот моя левая рука,.. и левый бок побаливает…
Главный вздохнул.
— Начну с последнего. Ты ведь знаешь, что пока мы тут принимали больницу от этих мразей, они успели оттяпать у тебя левую почку. Но мы не остановимся до тех пор, пока не заставим ее вернуть. И пришьем назад.
— Не верится как-то…
— Верь мне! Помнишь, в прошлом году у нас стояла задача — лечить тебя по-новому, чтобы ты по-новому жил. В этом году у нас стояла задача тебя сберечь. И мы тебя сберегли. А ты знаешь, что эти так называемые врачи оказались и не врачами вообще, а черными трансплантологами. Они планировали все твои органы продать в соседнюю больницу. Вот смотри, — сказал он, подняв руку. Помощник тут же вложил в нее смартфон. Главный нажал кнопку Play.
На экране возник плешивый мужчина в белой куртке. «И вообще, если по сути, этот больной нежизнеспособен. Это все равно, как если бы он был бабушкой, а у него было то, что у дедушки. У него же мизинец правой ноги конфликтует с большим пальцем левой руки. Автоиммунный процесс, как его называют наши ученые. Поэтому мы всем нашим коллегам во всем сообществе говорим: прекратите реанимировать то, что никогда не существовало. Давайте спокойно разберем его на части, а их трансплантируем другим пациентам. Вот мы, например, готовы взять всю левую часть, а также все, что ниже пупка. И тогда наш дедушка станет мальчиком».
— Видишь, — назидательно сказал главврач, выключив телефон. — А сколько крови твоей они успели высосать, мы до сих пор посчитать не можем. Ну а по руке… Скажу тебе честно — они ее заразили. Поэтому мы наложили жгутик и уже в новом году подумаем вместе с тобой, лечить ее или ампутировать. Кстати, а ты сам как хочешь?
— Я не знаю… Конечно, без руки как-то непривычно. Но, с другой стороны, она чернеет и не слушается. Спать иногда не дает. Щиплется…
— И нас не слушается, — согласился главный. — И мы не спим вместе с тобой. Мы вообще никогда не спим. Понимаешь, изверги занесли туда очень специфическую заразу. Но ты же помнишь, что мы спасли тебе всю левую часть тела, а то она тоже почернела бы и дергалась, и щипалась. Помнишь? — строго, глядя в глаза больному, спросил главный.
— Помню, помню, спасибо, — опустил глаза больной.
— Коллеги, у кого есть соображения? — обратился главный к остальным присутствующим. — Вот вы, например, — он строго посмотрел на лечащего врача.
— За истекший период нами проделана колоссальная работа. Полтора года назад у нас не было лекарств и еды, и обескровленный преступной бандой живодеров пациент мог умереть от голода. Но не умер. Сейчас, благодаря нашим зарубежным донорам, он ест, и мы ему, как видите, капаем, — бойко сообщил врач.
— Нет, вы слышали? Они капают! — взорвался мрачный хирург. — Это не они капают, а партнеры! Из каждых трех капельниц крадут две! Это раз! Ему не докладывают мяса! Это два! А теперь я впервые скажу, чтобы все телезрители услышали…
— Здесь их нет, — тихо сказал главный.
— Есть! Вот она ведет онлайн-трансляцию, — заявил хирург, указывая на красивую девушку в белом мини-халате. — Так вот — они продолжают выкачивать его кровь! Он сохнет с каждым днем. А поскольку я с ним одной крови, то и мою кровь качают! Но я не засохну! Я молчать не буду!
— А можно узнать, — ухмыльнулся плотный мужчина, тоже в белом халате, — мы вот вливаем ему укрепляющие препараты, мы повышаем его иммунитет, мы вместе с ним боремся с инфекцией, а вы что делаете? Вы сначала воруете препараты, которые поставляют вам наши партнеры, а потом откачиваете у него кровь и продаете! Вампиры! Господин главврач, они пьют его кровь!
— Позвольте, — втиснулся в беседу лечащий врач, — тут кровососов нет. По крайне мере, до вас не было. А вот то, что вы украли в больнице, где раньше были главврачом, скальпели — факт!
— Я кровосос? Никто и никогда не называл меня кровососом!
— Засохни, — сказал иммунолог, взял бутылку с физраствором, отхлебнул из нее и бросил в хирурга, но попал больному по голове. Его зрачки расширились, он с ужасом наблюдал за происходящим.
— Вообще-то мне действительно становится хуже. Да и мяса давно не было, — тихо сказал пациент.
Растолкав коллег, к койке протиснулась женщина-кардиолог.
— Дорогой вы наш! Лично я приложу все-все силы, чтобы у нас вы чувствовали себя как дома, — вкрадчиво улыбнувшись, сказала она больному. — Видите ли, у нас тут небольшие проблемы с лечащим врачом. Он как-то сказал, что помрет раньше вас, так мы вот все ждем, ждем, — хихикнула она. — Но лично я знаю, какое у вас большое, красивое сердце, и я это сердце никому не отдам. Никому-никому. Давайте, я вам подушечку поправлю…
— Да шо ж это такое! — заорал кто-то в задних рядах, — ему тут осталось уже жить всего ничего, он уже ноги протянул и вот-вот дуба даст, а этот конченый главврач кормит его завтраками и не дает обеды!
— Это кто? — мрачно спросил главврач.
— Проктолог, — тихо ответил кто-то.
— А он тут каким боком? — осведомился главный.
— А я все слышу, — заорал опять кто-то в задних рядах. — Да я бы уже давно его вылечил, вы же меня к нему не допускаете! Значит, первым делом отрубить эту левую руку к такой-то маме! Мужик и с одной рукой — мужик. Он знает, что этой рукой делать! Он вилы, если надо возьмет и разгонит тут вас всех! Пропустите меня, я выйду, дышать тут у вас нечем!
— Похоронят они его, — задумчиво, как бы про себя, сказал серьезный мужчина с золотой цепью на шее. И тоже в белом халате.
Лечащий врач глянул на него со злой усмешкой.
— Ну конечно, у вас он бы выжил. Это же вы ему почку вырезали, руку заразили, лекарства в соседнюю больницу отправляли.
— Да ну не я это, это — главврач, — растерялся серьезный. — Я ж специалист по желудку.
— Я вернулся! — раздался в задних рядах крик проктолога. — Да как эта кишечная зараза еще смеет рассуждать тут? В тюремную больницу его! Пациентом!
Больной бледнел. Слово взял мужчина в очках.
— Я, как психотерапевт, считаю весьма важным, чтобы больной прежде всего оказал себе помощь сам. Ведь какая функция врача?
Он сделал паузу. Все молчали.
— Врач — это сервис по обслуживанию больного. И в этом смысле мы еще очень далеки от подлинного предназначения эскулапа, каким оно должно быть в современном мире.
Кроме того, нам нужна децентрализация лечения. Я, как психотерапевт, например, лучше других знаю, что делать с мозгами. А вот кто-то другой, допустим, лучше меня знает, как работать с селезенкой. Ну, такое, в принципе, возможно. И почему я должен спрашивать какого-то общего врача, сколько и каких транквилизаторов мне нужно?
Вот мы все тут, безусловно, команда. Но, взглянув на происходящее с точки зрения морали, вы без труда увидите ее отсутствие. Я сейчас даже не о махинациях с кровью — это не наше дело. А вот когда кристально честный психотерапевт, мой ученик, выигрывает конкурс на замещение вакантной должности зам.зав.отделением в гастроэнтерологии, а его противозаконно не назначают — это говорит о том, что мораль попрана. И я сегодня заявляю, что, пока справедливость не будет восстановлена, я не намерен принимать участие в процессе лечения, — сказал он и повернулся спиной к койке.
Но через секунду обернулся опять и добавил:
— А то и вообще лечить не дам.
На стул взобрался юноша с горящими глазами. И тоже в халате.
— Господин пациент! Вас лечат уже много лет. В общем, всю вашу недолгую жизнь. И вы видите, до чего вас довели. Без рук, без почки, дышать трудно, смотреть на этот мир невозможно без слез. Соберитесь с силами и возьмите, наконец, лечение в свои руки! И отдайте в наши!
— Это еще кто? — оглянулся главврач.
— Я председатель независимого профсоюза врачей!
— Так что-то я вас раньше не видел. Вы вообще врачом работали?
— Вы все тут врачами якобы работали, а пациенту все хуже! Вы сами больны! Уйдите! Уйдите все и дайте молодым и некоррумпированным сделать свое дело! А ваше время закончилось, — проникновенно завершил речь юноша и, помолчав, добавил: — Да, я сантехник. И что?
— Да кто его сюда пустил? — разозлился главврач.
— Ага! — закричал юноша, глаза которого разгорались все ярче. — Теперь мы входим и заходим, когда надо и куда хотим. Значит так, уважаемый, — обратился он к пациенту, — сейчас встаем и разгоняем вместе эту банду, которая гробит вас так же, как гробила и предыдущая свора. После этого надо все старое и загнившее удалить, и чем раньше — тем лучше. Начинаем с аппендицита…
— Аппендицит — это воспаление аппендикса. Его у него нет, — тихо сказал кто-то.
— Да какая разница… Мы должны решительно реформировать все, что работает плохо и неэффективно, а плохо и неэффективно работает все. Слив, например, засорен. Регулярно протекает бачок, и никому до этого нет дела, потому что все крадут как кровь, так и расходные материалы. Позавчера кто-то украл ершик, например.
— Наверное, зонд? — ухмыльнулся лечащий врач.
— А вы мне рот не затыкайте! Пациент! Вам надо поменять лицо! Хотите стать молодым и красивым? Тут нам доноры подкинули лицо Дэниела Крэйга. Ну же! Джеймс Бонд!
— Да… Крейг — это здорово.
— Вот! Новое лицо, новая жизнь, новые возможности. Вставай, иди и бей их!
— Лежи! — крикнул главный. — Лично я от наших доноров ничего про лицо не слышал.
В этот момент монитор над койкой засветился, на экране появилось благообразное лицо с благородной сединой.
— Добрый день! How are you? В ІІІ веке до нашей эры Гиппократ сказал: «Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости».
Сегодня я хочу сказать, что вы, исполняя свой великий долг перед больным, являетесь достойными наследниками ионийских греков. В тяжелых условиях вы откачиваете, казалось бы, смертельно больного. В этой борьбе мы стоим рядом с вами.
Мы уже поставили вам капельницы, шприцы, воду и разнообразные лекарства. Наши специалисты-реаниматологи работают рядом с вашими. Сегодня я объявляю об отправке к вам одного из наших ведущих специалистов по пластической хирургии.
Мы призываем вас действовать смело и решительно в строгом соответствии с международными стандартами лечения, показавшими свою эффективность на десятке аналогичных больных. Нам всем нужно добиться успеха этого эксперимента.
И еще. Левую руку надо бы постараться вылечить. Во-первых, лучше ее иметь, даже если она не будет полностью подчиняться, а во-вторых — это поможет нам на международной фармацевтической конференции добиться от соседнего с вами сумасшедшего дома лекарства для ее восстановления. К сожалению, она заражена такой специфической инфекцией, лекарство от которой есть только у них. В цивилизованном мире с подобной не сталкивались уже десятки лет. Good bye!
Монитор погас. В палате воцарилась тишина. Все присутствующие задумались.
— Ну что? — торжествующе осведомился юноша. — Он сказал «смело и решительно». Так вот, — обратился он опять к пациенту, — для начала надо сжечь эту чертову больницу. Вот вам мой коктейль Молотова.
— Зачем? — не понял больной.
— А потому что менять надо все! Понимаете — все! Ну как можно вылечиться на этой койке — ей 300 лет! А из этой капельницы капался еще Хрущёв! Нечего ремонтировать систему! Спалим этот дом, а на его фундаменте построим новое светлое здание со стеклянными стенами, чистым воздухом. И в нем вы — Дэниел Крэйг!
Лицо больного оживилось, и он постарался привстать.
Хирург подошел к сантехнику и положил руку ему на плечо.
— Мой юный друг, я прекрасно понимаю ваши чувства. В твоих горящих глазах я вижу ту силу, которая опять даст надежду нашему родному больному. Не надо «Молотова». Я возьму огонь из твоих глаз и очищу им больницу от всей скверны, которая скопилась в этой палате. Я надеюсь, что господин главврач будет в этом процессе с нами.
Главврач нахмурился. Пациент слушал, широко раскрыв глаза.
— Только радикальная очистка, причем и снаружи, и внутри, — обратился к нему хирург. — Вас, дорогой, гробят не только вампиры, но и шлаки. Я устрою вам программу очистки вашего организма, после нее вы будете легким и независимым. Выбросьте из себя все старое, вредное, ненужное…
— Я ж говорю, слив засорен, — вставил слово юноша.
— … и мы с вами горы свернем. Но, прежде всего, нам надо очень культурно вынести лечащих врачей и вон тех, у дальней стены, монополизировавших поставки продуктов, лекарств, незаконно приватизировавших всю нашу технику!
Там, у стены, стояли трое солидных мужчин в дорогих костюмах. Халаты с нашивками «Бриони» они небрежно набросили на плечи.
— Я хочу напомнить, что мы только что услышали о «международных стандартах», которыми не предусмотрен не только коктейль Молотова, но и незаконное изменение права собственности, — сказал один из них.
— Так вот, — продолжил он, — я только хотел предупредить, что если мы прекратим поставлять ферменты, процесс пищеварения может прекратиться, чего мы, безусловно, не хотим.
— А если мы не будем закачивать сосудорасширяющие препараты — будет тромб. И очень скоро. А рука отсохнет, — спокойно заметил другой.
Третий хмыкнул.
— Не, ну я, конечно, понимаю про ферменты, сосуды, аминокислоты. Сейчас вообще кисло всем. Я не могу понять только, почему это все поставляете вы двое. Только потому, что когда-то какой-то придурок дал вам это право? Кстати, тут есть кофейня?
Больной закрыл глаза и откинулся назад на койку. У входа в палату загремело ведро.
— А ну давайте все отсюда, — раздался голос.
В палату вошла бабушка-уборщица.
— Давайте, выметайтесь, убирать пора. Бахилы хоть бы одели, — вздохнула она. — Быстро отсюда, оставьте его хоть на часик.
Палата опустела. Бабушка присела у койки и посмотрела на лицо больного. По его лбу стекала капелька пота, глаза были закрыты, дышал он неровно.
— Эх, сынок, — сказала она. — Как же они все над тобой измываются. Прежде, чем лечить, историю болезни твоей почитать надо, а лучше — наизусть выучить. Да и не только твою, но и родителя твоего — тоже неплохо бы. А я ж тут давно, я-то знаю, что с наследственностью у тебя проблемы, родитель был не так, чтобы здоров, выпить любил да подраться, упокой Господь его душу, а то бродит до сих пор его призрак беспокойный.
С раннего детства они тебя лечили, не зная, как это надо делать, и что в результате выйдет. Но кровь откачивали регулярно, на это у них профессионализма хватало. А потом — сколько этих главврачей сменилось. И что характерно — каждый новый начинал с того, что собирал всех и рассказывал, что предшественник был подлец, а он — молодец.
Больной открыл глаза.
— И вот смотрю я на этих и вижу насквозь. Одни пристроились к поставкам физраствора, другие их оттуда выталкивают, третьи карабкаются в главврачи, четвертые снова учатся на тебе и самоутверждаются.
— А вы кто?
— Ну вот, ты даже меня не помнишь, хотя я тут с самого твоего рождения, Да и до него… Ну, это нормально. Люди всегда ищут кого-то наверху, в телевизоре там, на сцене, и не замечают тех, кто не там. А ведь мудрость — она всегда рядом, она к должностям не рвется, да никто ее туда и не пускает. Мешает им мудрость, руководителям нашим.
— Так что делать? — слабым голосом спросил пациент.
— Да известно, что. Перестать высасывать кровь. Не строить из себя умников, а диагноз сначала поставить. Обследовать тебя всего, анализы взять. По каждому больному органу составить план лечения, посоветоваться с другими больницами. Иначе нельзя, если задача — вылечить, а не лечить.
Стандарты — дело правильное. Но на то и нужен врач, чтобы уметь их правильно применить, потому что это только кажется, что все больные одинаковые, а они такие разные все… Вот, например, лечили как-то одного в психоневрологии, прокололи все по стандартам, а он с ума сошел, кидается теперь на всех подряд.
А если вспоминать Гиппократа… подожди, я тут переписала с плаката, что в коридоре висит, вот: «Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом». А еще было когда-то правило — «Не навреди». Хорошее правило, надежное. Не нравится оно им, развернуться не дает.
И вот что я тебе хочу сказать, сынок. Пора бы тебе перестать быть таким доверчивым и вешаться на шею всякому, кто в палату зайдет. Белый халат — это еще не гарантия того, что перед тобой — врач. Патологоанатомы — они тоже все поголовно в белых халатах. Конечно, я понимаю: в тебя всю жизнь закачивали разную химию, вот у тебя голова немного и закружилась.
Да и ленив ты слегка, уж извини. Хочешь, чтобы пришел добрый дядя, сделал тебе волшебный укольчик, и ты побежал. Так не бывает, дорогой мой. Надо бы курить бросить и пить поменьше, спортом заниматься, иммунитет укреплять, а то в тебя эту химию колоть надо будет бесконечно. И придет время, когда не врач тебе будет нужен, а партнер.
Ладно, попробуем. Резко вставать не надо, голова закружится. Приподнимись слегка, садись. Ну а сейчас — небольшая гимнастика. Руки в стороны, теперь к груди. Дыши глубоко.
И так каждый день. Много раз в день. И потом встанешь. И пойдешь. И побежишь. И все будет хорошо.
- Информация о материале
«Карта России без Крыма взорвала соцсети!»
На «Кока-колу» набросился скопом рунет!
Ну вас, ребята, ну что вы, ей-богу, как дети?
Что, подостойнее Колы противника нет?
- Информация о материале
Страница 486 из 1561
