Профильный комитет единогласно рекомендовал парламенту принять во втором чтении доработанный текст закона «Об образовании». Работа над проектом завершилась.

С одной стороны, новый закон крайне необходим, ведь ныне действующий был принят еще в Советском Союзе и давно морально устарел, с ним невозможны системные реформы и движение вперед.

Новый закон нужен и политикам: сколько можно обещать реформы, пора уже продемонстрировать реальные шаги для их воплощения!

Закон «Об образовании» важен и для Минобразования. И не только чтобы законодательно поддержать реформу «Новая украинская школа». Похоже, среднее образование — именно та площадка, на которой министерство (квота «Народного фронта» в правительстве) активно работает над своей репутацией. И площадка эта очень мощная — по информации МОН, около 22 млн человек, с учетом учеников и родителей–дедушек–бабушек. А еще — учителя.

Проанализировав многочисленные комментарии и интервью руководства Минобразования, связанные с разъяснениями норм нового закона, можно увидеть, что они посвящены преимущественно средней школе. Хотя закон «Об образовании» касается и дошкольного, и внешкольного, и высшего, и последипломного образования, и образования взрослых.

С другой стороны, для того чтобы в образовании произошли реальные, а не косметические изменения, новый закон должен нести новые идеи. И такие в нем декларируются. Приведем некоторые из них.

Например, переход на 12-летнюю профильную школу. Поначалу эта идея не вызвала восторга: такой школы, как сейчас, да еще и с дополнительным годом, не хотелось. Но на фоне других обещанных изменений (оценивание не будет карательным, программы разгрузят, обучение будет направлено не на зубрежку, а на применение знаний) идея 12-летки начала восприниматься иначе.

Кроме уже знакомых нам очного, заочного, экстернатного и дистанционного образования, теперь абсолютно законными будут семейное или домашнее образование (с родителями), педагогический патронаж, получение образования на рабочем месте и дуальное образование (объединение обучения в учебных заведениях и на рабочем месте). Итак, теперь образование можно будет получать не только за партой в школе.

Еще одно большое новшество: создание Национального агентства по обеспечению качества образования — НАОКО (не путать с НАОКВО, работающим в сфере высшего образования).

В НАОКО будут созданы территориальные органы — Государственная служба качества образования. Эти структуры будут заниматься лицензированием учебных заведений и проверкой их на предмет соблюдения лицензионных условий, мониторингом качества образования. Кроме того, НАОКО будет аккредитовать общественные профессиональные объединения и другие юридические лица, осуществляющие независимое оценивание качества образования и образовательной деятельности учебных заведений.

На местном уровне это будет означать, что у районных управлений образования отберут функцию контроля над качеством образования. Но они будут принимать участие в управлении государственными школами как представители основателя и будут обеспечивать их деятельность.

Закон также закладывает мостик между рынком труда и системой образования — будет создано Национальное агентство квалификаций. Эта структура, с одной стороны, будет обеспечивать прогнозирование потребностей рынка труда в специалистах разных квалификаций, координировать разработку профессиональных стандартов, сопровождать внедрение Национальной рамки квалификаций, а с другой — будет принимать участие в разработке стандартов образования.

Есть в законопроекте норма о прозрачности и информационной открытости учебных заведений. Теперь они обязаны обнародовать на своих веб-сайтах информацию о деятельности: от программ, устава и стоимости дополнительных платных услуг — и до годового отчета. ««Это очень важно, прозрачность снизит риски коррупции», — объясняет сопредседатель ГО «Родители SOS» Алена Парфенова. — Сейчас районные управления образования буквально завалены информационными запросами от родителей, которые не могут получить в школе ту или иную информацию о ее деятельности (а это важно и для отстаивания прав ребенка в определенных ситуациях)».

Несмотря на новшества, многие из тех, кто изучал текст закона, не в эйфории от него. Во-первых, потому, что неизвестно, как заработают идеи, когда их детализируют в других нормативных документах (мы уже видели пример НАОКВО, созданного согласно закону «О высшем образовании»).

Во-вторых, потому, что в проекте закона много компромиссных решений. «Такое впечатление, что сюда старались запихнуть все, чтобы удовлетворить всех», — отмечают off the record участники обсуждений.

«Этот закон надо срочно принимать, ведь с каждым днем он все пухнет и пухнет, и мы теряем здравый смысл», — сказал на заседании профильного парламентского комитета нардеп Алексей Скрипник («Самопоміч»).

«Для меня критерий эффективности любого нормативного документа — позволяет ли он радикально расширить свободу всех участников образовательного процесса, стимулирует ли он появление необходимого разнообразия, без которого система образования не может развиваться, будут ли обеспечены предпосылки для перехода от «вертикали» на «горизонталь», — подчеркивает Виктор Громовой, эксперт и шеф-редактор портала «Образовательная политика». — Потому, на мой взгляд, в закон нужно было бы заложить прорывные идеи (ликвидация совдеповской вертикали управления, демонополизация последипломного образования по принципу «деньги за учителем на профессиональное развитие», новый хозяйственный механизм, возможность отказа от традиционной классно-урочной системы и т.п.). Этот радикальный вариант закона надо было принимать «на волне», еще в 2014 г. Если же сейчас, после четырехлетней эпопеи по подготовке и обсуждению, новый закон наконец-то стал продуктом мучительных компромиссов, боюсь, что сразу после его принятия начнется другая песня: «Он не работает». А он и не сможет эффективно работать, если там закладывается сплошной компромисс. Потому что нельзя быть немножко беременной: или мы ломаем все и рождаем в муках новое образование Украины, или совершенствуем старую систему (к сожалению, совершенствование плохого лишь ухудшит положение дел)».

Приведем несколько примеров норм закона, прослывших компромиссными.

В структуре среднего образования выделяют три ступени: начальная школа (І), основная — лицей или гимназия (ІІ) и старшая — лицей (ІІІ). В связи с переходом на 12-летнюю профильную школу третья ступень получит особое значение. Поэтому надо отделить ее от других (ну хотя бы от начальной школы) и создать там все возможности для профилизации (см. «Евроремонт» в среднем образовании: школа будет 12-летней», ZN.UA от 13 февраля 2015 г.)

Конечно, такую идею не очень поддерживают престижные лицеи и гимназии, которые устраивают вступительные конкурсы в присоединенную к ним начальную школу, открывают подготовительные курсы, берут большие взносы за поступление в первый класс. Кроме того, если изменится структура школы, изменится ее кадровый состав, и это тоже пугает.

И что же видим в законе? А там эта норма сформулирована следующим образом: хочешь — отделяй начальную школу, лицей и гимназию (например, соединяй І и ІІ ступени или ІІ и ІІІ), а хочешь — оставляй, как было ( І–ІІІ ступень в одной школе). И приписка: «Лицеи функционируют, как правило, как самостоятельные юридические лица».

«Благодаря компромиссной позиции власти не надо будет «париться» над проблемой формирования сети профильных лицеев для старшеклассников как отдельного звена образования», — говорит Владимир Белый, образовательный эксперт, заместитель директора физико-технического лицея г. Херсона. — Потому что это «как правило» в отношении лицеев «как самостоятельных юридических лиц» не имеет никакой правовой силы. А миллионы украинцев так и остаются в стороне от модели образования с явными технологическими и образовательно-педагогическими преимуществами — модели, в которой профильные лицеи являются исключительно отдельными заведениями, поскольку именно так в современных условиях достигаются как высокий качественный уровень образования, так и его личностно-ориентированная направленность».

На компромисс похоже и появление нового, особого уровня образования — «специальное». Он находится между профессионально-техническим и высшим.

В него входят техникумы и колледжи І и ІІ уровня аккредитации. «Это результат компромисса в дискуссии вокруг миссии колледжей и техникумов в системе образования, которые не хотят быть отнесены к профтехобразованию, но не могут относиться и к заведениям высшего образования, — рассказывает Ирина Когут, эксперт CEDOS и член рабочей группы, работавшей над законом. — А на самом деле все это связано с попыткой сохранить особый статус и финансирование».

Для того чтобы реформы состоялись, важно, кто и как их будет воплощать на местах. Уже несколько лет в Киеве и некоторых других городах директоров школ назначают по конкурсу, а не «по блату» или по личным предпочтениям управленцев. Эта практика принципиальна для обновления школы. Общественность не просто наблюдала за такими конкурсами, но и принимала активное участие в заседании конкурсных комиссий, добиваясь, чтобы там не было ни одного чиновника. Это желание можно понять: неудовлетворенность качеством образования, махинации с родительскими средствами — все эти раны школьного образования давно требуют хирургического вмешательства. На старую систему здесь полагаться не хочется. Не хватало только законодательного нормирования такой идеи. И она появилась в проекте закона. Но теперь конкурсный отбор очень напоминает старую систему назначения директоров.

«Подход к формированию конкурсных комиссий, предложенный в проекте закона, очень портит саму идею», — говорит Алена Парфенова, соучредитель общественной организации «Родители SOS», представители которой входили в конкурсные комиссии. — Мы против того, чтобы в комиссии по назначению директора школы были представители трудового коллектива, поскольку уже неоднократно наблюдали: если на конкурс идет свой начальник, коллектив никогда не будет против. В проекте закона также предлагается, чтобы в комиссии входили представители основателя школы. На конкурсах в Киеве на такое никогда не соглашались: на самом деле это значит, что в конкурсную комиссию войдут представители районного управления образования (РУО), а они никогда не способствовали появлению в школах прогрессивных руководителей — новаторов, скорее, им нужны были винтики системы, кумовья, братья, сваты. Мы знаем, что, пока РУО при полномочиях, их влияние на конкурсную комиссию будет значительным. Так же странной кажется норма об участии в конкурсной комиссии представителей общественного объединения родителей учеников. В законе о ГО нет такого определения «ГО родителей». А в целом, чтобы создать общественную организацию, по закону достаточно двух людей. Мама и папа — вот тебе и ГО. Теоретически в школе, где 500 учеников, можно создать 250 общественных организаций (в том числе и карманных, прикормленных руководством школы). И все они могут претендовать на членство в конкурсной комиссии. К участию в работе комиссии с правом совещательного голоса могут быть привлечены представители общественных объединений. Каких именно? Организация «За спасение китов» может иметь совещательный голос в конкурсной комиссии по назначению директора школы? Получается, да. Радует, что Положение о конкурсе местные органы власти должны составлять на основании Типового положения. Думаю, это несколько исправит ситуацию»

Еще одно любопытное нововведение касается Национальной академии педагогических наук (НАПНУ). В старом законе «Об образовании» это научное учреждение упоминалось в общем перечне тех, кто занимается научным и методическим обеспечением образования. В проекте нового закона этот перечень тоже есть, но после него — специальный пункт, посвященный только НАПНУ. В нем указано, к каким ключевым вопросам и направлениям в образовании должна быть привлечена академия. Их немало: от фундаментальных и прикладных научных исследований — до консультативной поддержки органов власти; участие в проведении независимой научной экспертизы проектов программных документов, а также в разработке программ, учебников, учебных планов.

С одной стороны — в самом деле, без научного базиса развивать систему образования тяжело. С другой — такое особое положение поможет НАПНУ не только всегда быть «на коне», независимо от качества работы, но и получать хорошее финансирование.

«Я бы хотел понять, почему в закон «Об образовании» воткнули огромную статью о Национальной академии педагогических наук, которая абсолютно выпадает из текста закона», — сказал на заседании комитета Алексей Скрипник.

«Чтобы обеспечить научное основание для реформ, необязательно расписывать всю работу по этому поводу под НАПНУ», — считает Инна Совсун, экс-заместитель министра образования, вице-президент КSE.— Нужно создать возможность для привлечения различных учреждений к исследованиям и экспертизе. Тогда будет конкуренция, повышающая качество получаемых результатов. Например, если бы в условиях конкуренции экспертизы проводили хотя бы разные университеты, то это была бы совсем другая ситуация».

Кстати, о науке. По неизвестным причинам где-то потерялись и не попали в текст проекта закона «Об образовании» правки об обязательности проверки на академическую добропорядочность (в том числе — на плагиат) при назначениях на должности в университетах.

Одна из составляющих формулы «Новой украинской школы» — «справедливое финансирование, равный доступ». Едва ли не с первых дней работы над законом «Об образовании» начались дискуссии о том, следует ли вводить финансирование школ по принципу «деньги за ребенком». Это, по замыслу, должно было стимулировать здоровую конкуренцию между школами, а следовательно — качество. Однако опыт внедрения этого принципа в других странах неоднозначен (см. «Ян Герчиньски: некоторые школы уже потеряны для переведения на бюджетную основу», ZN.UA от 29 мая 2015 г.). Существует много справедливых критических замечаний в его адрес. Важно не просто распределить средства, поделив их на количество учеников, но и поддержать определенные группы (сельские школы, людей с особыми потребностями), которые нуждаются в больших финансовых вложениях. Государство обязано дать качественное образование всем, независимо от уровня благосостояния семьи.

Однако частные школы лоббировали норму, чтобы из государственного бюджета выделялось «подушное» на каждого их ученика (фактически — «деньги за ребенком»). Они мотивировали это тем, что родители их учеников — такие же налогоплательщики, как и все граждане Украины. И государство должно выделять средства на обучение таким детям так же, как оно выделяет средства на всех остальных. Ведь получается, что родители частных школ платят за образование своих детей дважды: и через свои налоги, и в кассу частной школы.

Противники этой нормы подчеркивают: никто не мешает ученикам частных школ учиться в государственной школе за средства государства. Если они отказались от этого и пошли в частную школу — это их выбор за их деньги. А государство должно вложить средства туда, где это больше всего нужно, чтобы на выходе из школы все дети имели одинаковые возможности для будущего. Например, в инклюзивное обучение или сельскую школу.

Как же этот вопрос решен в законопроекте? Принцип «деньги за ребенком» в нем не декларируется, но его элементы вводятся и для частных школ, и для поддержки инклюзивного образования.

«В проекте закона «Об образовании» видим, что существенно ничего не изменилось, школы финансируются, как и раньше, из государственного бюджета через образовательную субвенцию, — говорит Ирина Когут.— Только школы с инклюзивным обучением получат грант на обучение каждому ребенку с особыми потребностями. А частным школам смогут платить из бюджета ту же сумму на каждого ученика, которая идет на обучение одного ребенка в коммунальном заведении. Хотя я с этим не очень согласна: ведь лучше вложить средства туда, где их не хватает. Например, в сельскую школу».

Но, как бы как мы ни критиковали проект закона «Об образовании», скажем честно: ныне он — едва ли не единственная возможность открыть хоть какую-то щелочку для реформ. Доползти, дотащить через эти компромиссы и одобрямсы. Конечно, движение к реформам могло бы быть более уверенным и энергичным, а не напоминать болезненное ковыляние на костылях. Однако на волне популизма, которую мы сегодня наблюдаем, лучшего закона, наверное, не будет. Он просто не выживет.

Закон «Об образовании» — рамочный. Он даст толчок обновлению других законов, среди которых — «Об общем среднем образовании». Будем надеяться, что там компромиссов будет меньше. И что в многочисленных интервью, комментариях и статьях высоких чиновников, посвященных новому закону, будут не только красивые картинки и реклама, но и честно озвученные проблемы, риски и системные подходы к их решению.

Звертаючись до міськради з проханням видалити декілька аварійних гілок, мешканці будинку по Героїв Сталінграду, 175а, і не очікували, що їх звернення потягне перетворення дерев в їх дворі на «телеграфні стовпи».

Із звернення мешканців до екоінспекції і міськради: «26.06.2017 приблизно о 10:00 невстановлені особи, які мали при собі автовишку та бензопили, приїхали на автомобілі ВАЗ-21099 з державним реєстраційним знаком АХ7968ЕК та зрізали усі гілки з 10 дубів у дворі будинку по просп. Героїв Сталінграду, 175-а. Будь-яких документів для проведення цих дій дані особи не мали, свої дії пояснювали тим, що проводять кронування дерев. При даному «кронуванні» були порушені усі норми Правил утримання зелених насаджень в містах України (№105 від 10.04.2006): зі стовбурів були зрізані усі гілки; обрізка була проведена влітку, під час активного сокоруху; місця зрізів садовою замазкою або натуральною олійною фарбою замазані не були; особи, які проводили обрізку, не мали жодних документів, пояснюючи їх відсутність тим, що для кронування документи нібито не потрібні; були кроновані дуби віком більше 60 років - такі дерева кронування переносять погано і через нього, скоріш за все, загинуть.

29.06.2017 дані особи повернулися з трактором та причепом, аби подрібнити спиляні гілки, що залишилися. Мешканець будинку зафіксував даних осіб та їх техніку на відео, після чого ці особи стали ображати його нецензурною лайкою, вимагати припинити відеозйомку та погрожувати фізичною розправою».

Сподівання мешканців на поліцію себе не виправдали - екіпаж, що прибув в зв’язку з погрозами робітників, заявив, що мешканець будинку навіть не мав права проводити відеозйомку погроз, що «небайдужі громадяни заважають людям працювати та відволікають поліцію, поки в місті відбуваються пограбування та вбивства». Схоже, «нові поліціянти» забули, що саме завдяки «небайдужим громадянам» була створена нова поліція, а вони отримали роботу.

Зараз мешканці готуються до наступних приїздів рубщиків.

В Соломенском районе Киева во вторник, 27 июня, на пересечении улиц Механизаторов и Соломенской прогремел мощный взрыв. Мощность взрывного устройства была такой силы, что автомобиль Mercedes подбросило в воздух. Находившийся за рулем, командир подразделения Главного управления разведки Министерства обороны Украины полковник Максим Шаповал погиб на месте. Полиция сообщила, что в результате взрыва пострадали двое прохожих, получившие осколочные ранения. Им оказана медицинская помощь, угрозы жизни нет. Правоохранители уже квалифицировали происшествие как теракт. В деталях ЧП разбирался «Апостроф».

Версии

Информация о взрыве поступила в полицию рано утром около 8:00. Сдетонировало взрывное устройство «По предварительным данным, мощностью от 500 грамм до килограмма в тротиловом эквиваленте», - рассказал «Апострофу» спикер МВД Артем Шевченко.

Позже в Минобороны Украины подтвердили, что погибшим оказался сотрудник Главного управления разведки ведомства полковник Максим Шаповал 1978 года рождения. «Как человек он был очень добрый, приветливый и настойчивый. Он был по-настоящему профессиональным руководителем спецназовцев. За это дело должна взяться СБУ, тогда мы узнаем, почему произошло это горе», - рассказал «Апострофу» товарищ погибшего, пожелавший остаться неизвестным.

А пока правоохранители открыли уголовное производство по статье 258 УК Украины «Террористический акт». Так как Максим Шаповал был военным, то расследованием причин его гибели займутся в Военной прокуратуре. Соответствующее решение было принято генпрокурором Юрием Луценко.

Однако, спустя несколько часов после происшествия, правоохранители уже успели выдвинуть главную версию случившегося. Как рассказал «Апострофу» советник главы МВД Илья Кива, в деле очень четко прослеживается российский след. «У нас на сегодняшний день в стране идут военные действия, аннексирована территория, и наш противник - это Российская Федерация. Деятельность погибшего была непосредственно направлена на борьбу с противником, поэтому для меня других версий на сегодняшний день не существует», - резюмировал он.

Этой же версии придерживается и товарищ погибшего. «Я думаю, что где-то все же недоработала СБУ. Где именно, пусть выясняют и делают выводы, но я думаю, что взрыв был совершен для дестабилизации ситуации, чтобы показать, мол смотрите, в Киеве взрывают авто с силовиком», - говорит собеседник издания.

О причастности спецслужб РФ заявляет и советник главы МВД Арсена Авакова Зорян Шкиряк.

«Безусловно, у меня нет никаких сомнений в том, что эта террористическая атака была организована спецслужбами России: ГРУ Генштаба РФ, ФСБ. Это был очередной акт запугивания и террористической агрессии против Украины. Это преступление стоит в одной цепочке с теми террористическими актами, которые целенаправленно осуществляются РФ против государственных должностных лиц, против военнослужащих Вооруженных Сил Украины, которые защищают Украину от российской агрессии, - уверяет «Апостроф» Шкиряк. - Сегодня можно говорить о том, что России не удалось осуществить полную оккупацию Украины, на фронте они проигрывают, поэтому сегодня они осуществляют террористические акты внутри украинского государства для подрыва его изнутри. В России работает террористически-диверсионный центр, цель которого - теракты против украинской государственности, украинских патриотов, деятелей, которые препятствуют российской агрессии».

Охота на силовиков

То обстоятельство, что силовики практически хором заявляют о причастности России к теракту и рассказывают о централизованной охоте на патриотов, по мнению экс-заместителя главы СБУ Александра Скипальского, должно было бы научить наши спецслужбы противостоять агрессии на мирных территориях Украины. Напомним, в марте в прифронтовом Мариуполе неизвестные убили сотрудника СБУ полковника Александра Хараберюша, взорвав его авто.

«Полковник Шаповал не должен был ездить самостоятельно за рулем в такой ситуации, когда автомобиль непонятно где останавливается. Определенная категория людей должна перемещаться на служебных автомобилях, за которыми закреплены штатные водители, и которые круглые сутки находятся под охраной и наблюдением. Ну, представьте, если бы за рулем автомобиля был военнослужащий, ведь тяжелее было бы этот автомобиль заминировать. Такие элементарные вещи наработаны жизнью, но не выполняются. Это же руководитель серьезной боевой структуры, которая принимает активное участие в войне с Россией. Такие персоналии всегда находятся под прицелом, - поясняет «Апострофу» Скипальский. - Во-вторых, после гибели Гиви и Моторолы звучали же заявления со стороны российских боевиков на Донбассе о том, что они будут симметрично мстить. Наконец, ситуация с полковником контрразведки СБУ в Мариуполе должна же была чему-то научить, но не учимся, поэтому и очередная трагедия».

В подтверждение слов Александра Скипальского стоит отметить, что на сепаратистских сайтах гибель Максима Шаповала подается как акт вендетты со стороны боевиков.

Но одно дело - заявить о планируемой мести, и совсем другое - исполнить угрозы. «Это же непубличная личность (Максим Шаповал, - «Апостроф»). Мы вообще мало что знаем о деятельности ГУР Минобороны, знаем только, кто руководитель, и все. Но тем не менее его вычислили, а нашли, потому что искали целенаправленно именно его», - говорит «Апострофу» секретарь постоянной комиссии Киевского облсовета по вопросам взаимодействия с правоохранительными органами Иван Ступак.

По его мнению, в столице Украины возможны подобные операции спецслужб соседней страны именно потому, что российские силовики могут рассчитывать на содействие внутри нашей страны.

«Им объективно легче проводить такие спецоперации, об этом говорят даже сотрудники силовых ведомств, с которыми я общался, - сетует Ступак. – Например, ни для кого не секрет, что у нас дырявая граница. Сколько уже поймали коррумпированных военных, которые продают пропуска, пускают вне очереди, обходя КПП. За 100-200 долларов пропускают, а думаю, что за тысячу долларов, тем более, можно было пропустить. Кроме того, не стоит забывать, сколько сотрудников СБУ, милиции, прокуратуры на той стороне, которые перебежали, сколько сочувствующих, которые могут помочь. Кроме того, многие наши правоохранительные органы нацелены на работу с бизнесом, а не на зону АТО. Например, блокировка сжиженного газа на границе, борьба с конвертационными центрами… По-моему, это не такие важные вещи, как национальная безопасность».

7 червня Кабмін ухвалив «Стратегію раціонального управління землями сільськогосподарського призначення державної власності».

Постанова змінює правила розпорядження земельними ресурсами, які належать державі, закріплює нормативи такого розпорядження та його цілі.

Як це відбуватиметься? Уявімо, що минув термін, закріплений як перехідний для впровадження нових правил, і настав липень 2017 року. Що змінилося?

1. На безкоштовне передавання державних сільськогосподарських земель у власність встановлені жорсткі нормативи за площею.

Раніше площа, яка передалася безкоштовно, не обмежувалася. Тепер вона перебуває у залежності від результатів відкритих аукціонів попереднього періоду. Встановлений ліміт — 25% від площі земель, переданих на конкурентних засадах.

Тобто робота з проведення земельних торгів у другому кварталі формує базу для безкоштовного передавання землі у четвертому. Все, що напрацювали у третьому кварталі, — для першого кварталу наступного року.

Горизонт локалізації — район, щоб не допустити вичерпання всього обласного ліміту на одній територіальній одиниці з найдорожчою землею.

Безумовно, землі все одно не буде вистачати всім бажаючим, принаймні в короткостроковій перспективі. У той же час формування такого дефіциту створить додатковий контроль за процесом виділення землі з боку громадськості.

Я порадив керівникам обласних управлінь Держгеокадастру організувати суспільний діалог на базі місцевих рад і пояснити, що, виходячи з результатів аукціонів попереднього періоду, в районі є можливість роздати безкоштовно в наступні три місяці, наприклад, п'ять гектарів землі.

Відповідно, якщо жодного аукціону не відбулося, то 25% від нуля — це нуль. Що робити, якщо заявок накопичилося на умовні 200 га? Варіантів два.

Перший — шикувати заявників у чергу, перенісши заявки на майбутні періоди, коли результати аукціонів сформують достатній ліміт площі для безоплатної приватизації. Другий — за домовленістю із заявниками розподілити наявний ресурс пропорційно, тобто роздати не по 2 га, а, наприклад, по 10-15 соток.

Проте яким би не було рішення, воно не повинно мати винятків. Зарезервовані для учасників АТО ділянки зберігають свій недоторканний статус, але практичне передавання їх у власність відбувається винятково в межах нормативів.

2. Безкоштовне відведення землі мусить погоджуватися із сільською радою, на території якої розміщена ділянка.

Вкластися у норматив — це обов'язкова, але недостатня умова для чиновника, щоби здійснити безкоштовне відведення землі. Таке рішення мусить погоджуватися із сільською радою, на території якої розміщена ділянка.

Це ще один запобіжник, щоб львівські студенти масово не отримували землю в Житомирській області. Йдеться про один із гучних скандалів 2016 року, коли близько 2 тис га сільськогосподарських земель у Черняхівському районі Житомирської області намагалися оформити на 44 студентів зі Львова по 2 га.

3. Припиняється практика передавання земель, які повертаються в державну власність, поза аукціонами.

Що відбувається зараз? Фермер пише заяву про відмову від переданої йому раніше в оренду державної землі. До цієї відмови, як правило, додаються десятки заяв від бажаючих отримати по 2 га цієї землі, яка перестала використовуватися.

У найгіршому випадку ці заяви задовольняються, а земля через якийсь час знову опиняється у фермера, але вже на інших умовах і без жодного зиску для держави. Тепер усі ділянки, повернуті в державну власність, включаючи паї, підпадають під обов'язковість передавання в оренду і лише через аукціон.

4. Земельні аукціони стартують з 8%.

Держгеокадастр підписує лише короткострокові договори оренди — на сім років. Аукціони стартують із ставки 8%, що відповідає середньому рівню в країні. Якщо аукціон не відбувся, то лот був погано підготований і треба покращити організацію торгів, а не демпінгувати. Мети роздати якомога більше землі у нас нема.

Учасникам земельних відносин добре відомо, що результат аукціону, за бажання, можна зробити не остаточним, уклавши додаткову угоду. Тобто формально чиновники можуть виконати умову «сім років — 8%», а потім укласти додаткові договори, у яких зафіксувати інші, більш лояльні умови.

Тепер ця «лавочка» прикривається. Укладання додаткових угод до угод оренди на державну землю чиновникам Держгеокадастру заборонено. Продовжувати термін оренди відносно основного договору і зменшувати ставку вони не зможуть.

Не виключаю, що спроби будуть, але ми докладемо всіх зусиль, щоб визнати такі договори недійсними і передати відомості про чиновника, який їх погодив, до правоохоронних органів за статтею «Перевищення службових повноважень».

Винятки з правила «сім років — 8%» можливі для садівництва, але лише після закладання саду або ягідної плантації. Алгоритм такий: уклали договір на сім років — посадили сад — держава переконалася, що проект існує не лише на папері, — підписали пролонгацію до 25 років. Нема саду — нема довгострокової оренди.

5. До договору оренди додається агрохімічний паспорт ґрунту.

Суттєвою та обов'язково умовою договорів оренди мусить бути агрохімічна паспортизація ґрунтів. Ми виходили з такої логіки: коли приватна особа передає в оренду майно, вона очікує отримати його назад із природним, а не посиленим зносом. Використання державної власності відбуватиметься на таких же умовах.

Агрохімічна паспортизація повинна здійснюватися при передаванні ділянки в оренду (це дає базову інформацію про стан землі), потім через три роки (якщо показники погіршилися, це дає підстави для розірвання договору) і після завершення терміну оренди (в разі зниження якості землі ми нараховуємо збитки).

Власне, такі новації в царині розпорядження землями. Це погані новини для учасників земельних схем, але добрі — для всіх інших громадян України.

На вопросы нашей анкеты ответили 3000 человек по всей Украине, включая свободные районы Донецкой и Луганской областей. С точки зрения социологии это полностью репрезентативная выборка, ведь обычно для получения среза общественных настроений социологи опрашивают не более 2000. Таким образом, мы располагаем точным знанием о том, что на самом деле думают люди о происходящем в стране по итогам первого полугодия 2017-го. Тем не менее для получения наиболее глубокого анализа мы также воспользовались данными других исследований социологической группы «Рейтинг», проведённых в тот же период и находящихся в публичном доступе.

Легализация проституции, лёгких наркотиков и торговли оружием

Абсолютное большинство украинцев не приемлет легализации огнестрельного оружия (77%), проституции (79%) и употребления лёгких наркотиков (90%).

Со времени начала АТО преступность стала расти. Во многом это связано с потоком оружия из зоны боевых действий. В вопросе легализации огнестрела люди разделились на два лагеря. Одни выступают за жёсткие запреты, которые позволят контролировать поток нелегального оружия. Другие же настаивают на том, что легализация поможет выявить и упорядочить учёт оружия, которое находится на руках у граждан, а также даст возможность защититься при нападении.

Легализация лёгких наркотиков актуальна для тяжёлых больных, нуждающихся в обезболивании. Активисты настаивают на необходимости чётких правил оборота марихуаны. Врачи должны получить возможность назначать марихуану как обезболивающее средство, не опасаясь уголовной ответственности.

Запрет российских поисковиков и соцсетей

В мае вступил в действие указ президента Петра Порошенко о расширении списка санкций против российских физических и юридических лиц. Под запрет попали ряд российских СМИ, социальные сети «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также «Яндекс» и Mail.ru. Как поясняют инициаторы запрета, прекратив пользоваться российскими ресурсами, украинцы выйдут из-под удара российской пропаганды, а спецслужбы РФ не смогут собирать нужные им данные.

Поклонники «вражеских» сетей сейчас ищут пути обойти запреты, что, по мнению экспертов, приносит намного больше вреда, чем использование российских сайтов.

Неодобрение решения о закрытии российских поисковиков и социальных сетей, по мнению социологов, связано с ещё одним страхом. А именно — с угрозой распространения запретов с российских продуктов на украинские, в том числе с возможностью временной или постоянной блокировки информационных сайтов по надуманным или сфабрикованным обвинениям.

Потеря земельных наделов

Мораторий на продажу земли давно стал разменной монетой в руках политиков. Депутаты понимают, что голосовать за его отмену надо, но из года в год их останавливает страх потерять электорат. Это понятно. Лишь 11% опрошенных считают, что в стране нужно разрешить свободную продажу земли, в то время как 53% уверены, что земля не должна становиться товаром вообще. Больше всего либерализацию рынка земли поддерживают на западе страны, где многие жители понимают, что значит иметь собственное хозяйство и не «принадлежать» колхозу.

Однако украинцев смущает возможность скупки сельхозземель иностранцами и агрохолдингами. Без создания компенсаторных механизмов земли 5 млн украинских крестьян за бесценок могут скупить латифундисты. Чтобы этого не произошло, эксперты рекомендуют депутатам чётко прописать в законе, кто именно может владеть землёй, а также ограничить площади наделов, которые землевладельцы смогут сконцентрировать в одних руках.

Сотрудничество с МВФ

Как бы украинская власть ни преподносила транши МВФ в качестве «манны небесной», 63% опрошенных считают, что сотрудничество с фондом ведёт к снижению соцстандартов и повышению цен. А 53% респондентов согласны с тем, что страны, которые сотрудничают с МВФ, преимущественно больше теряют, чем приобретают. Столь пессимистическое восприятие украинцами сотрудничества с МВФ можно объяснить негативным опытом некоторых стран, которые сотрудничали с фондом ранее. Так, вмешательство МВФ в экономику Греции и Испании лишь усугубило кризис в этих странах. Советы, которые МВФ даёт государствам, преимущественно базируются на рецептах экономического процветания США. Большой вопрос — будут ли они работать в других странах.

Как бы там ни было, такие идеи МВФ, как увеличение цен на энергоносители, повышение пенсионного возраста и ужесточение условий налогообложения малого и среднего бизнеса, вряд ли могут вызвать восторг у украинцев.

Повышение пенсионного возраста

Одно из требований МВФ — повышение пенсионного возраста и для мужчин, и для женщин в Украине до 63 лет. Эту идею вполне ожидаемо не поддерживает абсолютное большинство украинцев. Поэтому правительство при подписании каждого меморандума заявляет, что на это требование кредиторов не согласится ни при каких условиях.

Однако в Кабмине всё же нашли обходной путь. Правительство намерено повысить минимальный страховой стаж, дающий право на получение пенсии, до 25 лет с 2018 года, а к 2028-му постепенно довести его до 35 лет. Фактически это означает, что на пенсию украинцы смогут выйти в 65 лет.

При этом никто не гарантирует, что пенсия вырастет пропорционально трудовому стажу. Более того, сомнительно, что люди в возрасте смогут найти работу. «Зарубежный опыт показывает, что повышение пенсионного возраста не приводит к увеличению уровня занятости людей пенсионного возраста», — соглашается с опасениями украинцев сотрудник Института демографии Лидия Ткаченко.

Казнить нельзя помиловать

Почти у половины украинцев есть страх возврата смертной казни. Её в Украине отменили 18 лет назад, а о том, что высшую меру наказания могут вернуть, в парламенте вновь заговорили в июне 2015 года. Тогда народный депутат Юрий Берёза предложил легализовать смертную казнь за коррупцию и измену родине. А через две недели в Верховной Раде действительно зарегистрировали законопроект, предусматривающий смертную казнь за коррупционные преступления. Его автор Сергей Каплин необходимого количества голосов для принятия документа так и не набрал. Впрочем, украинцы, не желающие возобновления высшей меры наказания, могут успокоиться: без тотального негатива для имиджа страны Украина не может ввести смертную казнь — мораторий на неё был обязательным условием вступления в Совет Европы в 1995 году. В противном случае наша страна наверняка станет изгоем во многих международных институтах.

Коррупционная опухоль

В середине апреля с медийных полос не сходила новость о том, что Украина находится на первом месте среди 41 страны Европы, Ближнего Востока, Индии и Африки по уровню коррупции. Это исследование аудиторской компании Ernst & Young. Именно проблему коррупции украинцы на третий год после Революции достоинства называют одной из самых главных в стране. То, с каким удовольствием население смакует очередное задержание высокопоставленного чиновника, стало заметно после того, как украинцы поздней ночью онлайн массово следили за судом над главой Фискальной службы Романом Насировым. При этом людей больше беспокоит безнаказанность чиновников за их действия, чем факт присутствия самой коррупции. Преимущественное большинство украинцев считают неуспешной работу детективов НАБУ.

Уроки про секс

Если в тотальной коррупции, повышении тарифов на коммуналку и войне в Донбассе украинцы обвиняют власть в лице президента Петра Порошенко, то в вопросах воспитания собственных детей искать крайних негде. Впрочем, брать на себя ответственность даже в этом вопросе граждане не спешат. Почти две трети населения предпочитают, чтобы сексуальным воспитанием детей занимались в школе. Школьные курсы на эту тему уже практикуют в некоторых европейских странах. Например, о том, что уроки полового воспитания в школах должны быть обязательными для всех, в начале марта заявило британское правительство. Там решили обучать основам безопасных и здоровых взаимоотношений с четырёх лет.

Враг номер один

В сентябре 2008 года 88% украинцев хорошо относились к России. Спустя 9 лет в контексте российско-украинских отношений новая цифра — 73%. Только теперь это процент украинцев, которые не доверяют северному соседу и считают Россию главным врагом Украины. Это неудивительно: аннексия Крыма и прямая агрессия в Донбассе не могли не отразиться на когда-то дружественных отношениях между двумя государствами. То ли минимальное сближение с европейскими партнёрами, то ли страх дальнейшей эскалации со стороны страны-агрессора всё больше вызывает у украинцев желание отделиться от Москвы. Сегодня приблизительно 60% наших граждан хотят ограничить экономические отношения с Кремлём и почти 40% украинцев выступают за введение визового режима с Россией.

Европа не нужна

«Это большая гордость за украинское гражданство и привлекательность украинского паспорта. Это символ принадлежности Украины к общему европейскому цивилизационному пространству» — такими словами президент Пётр Порошенко описал введение безвизового режима с Европейским союзом. Впрочем, оптимизм главы государства разделяют далеко не все украинцы. Больше половины — 55% наших граждан — не считают введение безвиза чем-то важным лично для них. В большей степени это связано не с нежеланием украинцев покорять новые европейские города, а с их неуверенностью в своей финансовой состоятельности. Омрачает радость безвиза и отсутствие перспектив роста доходов населения, ощущаемое на фоне повышения коммунальных тарифов.

Джентльмены не читают чужих писем.

Г.Стимсон, госсекретарь США, 1929 г.

Подрыв Россией текущего миропорядка и отчаянные попытки демократического мира удержать осколки былой реальности формируют текущее пространство «гибридного мира».

Львиная доля материальных ресурсов и интеллектуальных усилий сосредоточенны именно на том, чтобы не дать агрессору в полной мере реализовать задуманные им стратегии, т.е., косвенно, — чтобы обеспечить суверенитет государства и его права на самостоятельные решения.

Российская масштабная «тихая» агрессия приводит к появлению целого ряда неожиданных вопросов, от эффективного ответа на которые будет зависеть судьба демократических режимов, в т.ч. — и Украины. Поиск ответов, в свою очередь, порождает другой вопрос экзистенциального характера: существуют ли правила/методы защиты ценностей общества, которые нельзя обойти, обмануть или проигнорировать для этой самой защиты? Ведь, в конце концов, именно «ценности» являются основой национальных интересов государства, а такие вещи, как суверенитет, физическая безопасность границ, внутренняя стабильность, — все это лишь необходимые элементы для защиты ценностей, формирующих наше общество как свободное, демократическое, толерантное и прогрессивное. При этом, увы, «за скобками» остается проблема того, что означенные ценности — свобода и толерантность, демократия и безопасность, стабильность и прогресс — мало/плохо коррелируют между собой…

Само государство, как система институций, совокупности государственной политики и отношений в обществе во многом и строится ради эффективной защиты национальных интересов. Для этого государству делегируются полномочия осуществлять такую защиту оптимальным (но не всегда наиболее эффективным!) образом. Как предупреждал еще Генри Томас Бокль: «Законодатель должен стремиться не к истине, а к целесообразности».

Именно вопрос «степени эффективности» и создает значительную часть проблем. Особенно когда под угрозой оказываются не столько физические параметры безопасности государства (например, территория или граница) которые можно легко измерить, а сами ценности. И часто угроза ценностям произрастает не только от действий агрессора, но и от выбора механизмов защиты от угрозы.

Если применяемые государством и обществом методы защиты от гибридной агрессии будут входить в конфронтацию с базовыми ценностями общества, почти всегда будет риск потерять себя в неизбежно возникающем при этом «компромиссе»,. А ситуации конфликта на эту тему возникали и будут возникать постоянно. Особенно в тех странах, которые пытаются не декларативно защититься от агрессии. Поэтому и вынесенные в эпиграф слова госсекретаря США Генри Стимсона далеко не случайны: они демонстрируют нечто очень важное для условий гибридной войны — эволюцию взглядов на то, что должно делать государство в тех или иных условиях. Именно с этими, ставшими крылатыми, словами Г.Стимсон закрывал офис криптоанализа в системе Госдепартамента США. Однако куда менее известна другая часть этой истории, относящаяся к деятельности Стимсона в период Второй мировой войны: будучи назначенным военным министром США он не только максимально расширил департаменты перехвата и расшифровки сообщений противников, но и лично курировал Манхэттенский проект. Реальность осуществления необходимых действий (особенно во время войны и военных действий) все же куда сильнее идеалистических представлений о том, как все должно быть…

«Демократические институты не могут улучшаться сами — их улучшение зависит от нас, — предупреждал еще Карл Поппер. — Проблема улучшения демократических институтов — это всегда проблема, стоящая перед личностями, а не перед институтами». В нынешней ситуации вопрос политического философа буквально выворачивается наизнанку: должны ли смелые и храбрые люди гибнуть потому, что «джентльмены так не поступают», — или все же должны предпринимать все необходимые усилия для противодействия агрессору, даже если результатом этого становятся поведение, мало отличимое от демонстрируемого агрессором. Данные трактовки вопроса становятся ключевыми на пути поиска противоядия гибридной войне. Особенно с учетом того, какие цели преследуются Россией в ее войне против западного мира.

Актуальная повестка «европейского театра» гибридной войны

Люди не могут дать силу праву, и дали силе право.

Блез Паскаль. «Мысли» (1657—1658)

На нынешнем этапе Запад явным образом столкнулся с экзистенциальным вызовом для своего существования, поскольку целью России является не перераспределение геополитического влияния или восстановление «сфер влияния» — это уже не столь актуально. Ставки невообразимо поднялись, поскольку целью является латентная деконструкция демократической системы Запада, а вместе с ней — и всего либерального мира. Это своеобразная попытка вновь сыграть партию «конца истории»: если коммунистическая идеология проиграла, что ж — тогда пусть здесь будут развалины и пепелище. «Так не доставайся ж ты никому!» — восклицал по схожему поводу Юлий Капитонович Карандышев в «Бесприданнице».

И для этого Россией сделано немало. Тем более, что, как оказалось, разрушить отточенную и хорошо «смазанную» политической традицией и четкими «правилами игры», мирным существованием и экономическим достатком систему оказалось не так уж сложно. И не очень дорого: реальные расходы РФ на данную глобальную цель по сравнению с прямыми оборонными расходами как самой России, так и любой из европейских стран весьма скромны. Если предположить, что оценки в 4—5 млрд. долл ежегодно выделяемые Россией на подрывную работу в мире верны, то на фоне общих показателей российского бюджета это не так уж много. Даже с учетом санкций, внешнего давления и «висящим» на шее украинским Донбассом (а также Приднестровьем, Абхазией, Юж. Осетией и, косвенно, Нагорным Карабахом в придачу) это не такая уж большая сумма (геоэкономически), и она вполне может окупиться многократно (геополитически). Поэтому не стоит удивляться, что Россия не сворачивает своих операций. Скорее наоборот — имея хороший задел (впрочем, изрядно растраченный за последние два-три года) накопленных в «сытые» годы потоков нефтедолларов, давление будет лишь наращиваться. Например, несмотря на интенсивные вливания в постепенно «проседающую» российскую экономику денег Резервного фонда и Фонда национального благосостояния, в мае этого года оба фонда демонстрировали даже небольшой прирост.

Кроме того, атака происходит не «в лоб» — Россия прекрасно осознает, что как раз против лобового столкновения Запад защищен хорошо отработанной многоуровневой системой союзов и альянсов, соглашений и договоров. Однако диверсиям, инициированному саботажу, расшатыванию механизма изнутри что-то противопоставить крайне сложно. Тем более что опыт у России в этом вопросе есть: аналогичная деятельность велась еще во времена «Коминтерна», а позже — во времена холодной войны. Притом, что тогда для Советского Союза стартовые позиции были куда хуже.

Не стоит обманываться тем, что тактической целью России является приведение к власти в демократических странах собственных ставленников. Игра на стороне Марин Ле Пен или Фрауке Петри уже давно не только вопрос дальнейшей смены политического курса Франции или Германии. Хотя именно такую историю российское руководство предлагает значительной части российского якобы «истеблишмента» и простым обывателям. В общественное сознание последовательно и настойчиво вколачивается мысль, что проблема в персоналиях, что России нужен договороспособный, дружественный и лояльный Запад. И для этого следует просто привести «там» к власти «правильного» человека, который и изменит ситуацию радикально.

Но это — неправда, вернее, даже не вся правда, а полуправда, которая хуже лжи. Россия хронически не способна выстраивать отношения равноправного партнерства, изначально считая, что все, что находится западнее от российской границы и не является зоной ее «особых» и т.п. интересов — это явная, прямая и постоянная угроза, от которой нужно избавиться. Поэтому стратегическая задача Москвы — отнюдь не в том, чтобы «просто» привести своего человека во власть. Принципиальная цель — создать информационно-социальный хаос, политико-социальную неопределенность, породить сомнения в политических лидерах и их деятельности. А как следствие — хаотизация западного общества в целом. Лучший пример того, как это работает, — нынешняя политическая действительность в США, которые не могут выйти из избирательного цикла, и несмотря на серьезные усилия американского истеблишмента, ситуация скорее усугубляется, чем «разруливается».

«Общественное мнение торжествует там, где дремлет мысль», — предупреждал Оскар Уайльд.

Российское «силовое» руководство отлично осознает, что те лидеры, которых поддерживает Москва, в принципе не способны ни на эффективное оперативное управление, ни на формирование адекватных стратегических позитивных целей развития, ни на ценностную консолидацию своих наций. Проводится классический «негативный» отбор — чем хуже, тем лучше. В российских учебниках по специальным операциям это называется «организационным оружием» — сделать так, чтобы у власти находились люди, которые своими действиями (или даже самим фактом своего пребывания на должностях) разрушали бы систему государства. О которых Артур Шопенгауэр писал: «Ценить высоко мнение людей будет для них слишком много чести».

Никогда раньше западный мир не был так уязвим перед подобной «тайной войной» — эпоха жесткого прагматизма и рационализма холодной войны 1940—1980-х годов сменилась политической оттепелью и эйфорией отсутствия угроз мирному развитию, что сделало удар России вдвойне неожиданным. Объективно никто не мог предположить, что демократической системой и либеральными ценностями воспользуются для того, чтобы их же и «взломать».

Если попытаться подобрать наилучшую аналогию тому, как Россия «взламывает» Запад, то больше всего это похоже на саботаж работы сложнейшего механизма, который очень долго настраивали и который наконец-то начал работать нормально. Однако целью саботажа является разрушение механизма, что делается постепенно и незаметно. И даже не всегда понятно, как достаточно простые действия могут привести к сложным негативным последствиям. Каждое действие по отдельности принципиальной опасности не несет, но в совокупности постепенно формируется критическая ситуация, ведущая к катастрофе.

В политическом пространстве Европы это выглядит именно так: вброс лжи про «девочку Лизу», поддержка ультраправых, спонсирование антиглобалистов, подкуп политиков и многое другое. В качестве перманентного фактора, сопровождающего подобную деятельность, — внешне законная информационная деятельность как неявно «прикормленных», так и явно «вскормленных» СМИ, действующих в рамках широко трактуемой парадигмы «свободы слова». Правда, «журналисты» таких СМИ почему-то больше похожи на кадровых разведчиков, а контент, создаваемый такими СМИ, абсолютно не отвечает даже минимальным стандартам современной журналистики. Что недавно очень жестко отметил и новоизбранный президент Франции.

И логично, что основной удар наносится по выборам, по их процедуре — краеугольному камню демократической системы, ибо, как утверждают классики, «демократия — это процедура». «Классическая» компрометация политиков (причем, что пикантно, уже после выборов — те же резонируемые Москвой обвинения Д.Трампа в «пророссийскости») и «неклассическая» компрометация выборов на фоне попыток повлиять на избирательный цикл — приоритетные внешнеполитические инструменты современной «геостратегии реванша» России.

«Социальная испорченность принимает окраску той социальной среды, где она развивается», — констатировал Оноре Бальзак. Сегодня в практике этой скептической максимы великого француза важную роль играет киберпространство. Следует говорить о фактической конвергенции «кибератак» и «манипуляций» в полноценном виртуальном «поле (практической) политики». Речь идет о «социальных кибератаках», ибо основной ожидаемый результат — сугубо социальный, или, точнее, социально-политический. Кибератака на Демократическую партию США была, прежде всего, инструментом влияния на американского избирателя, равно как и кибератака на штаб Эммануэля Макрона была инструментом влияния на выборы во Франции.

Впрочем, даже понимание Западом сущности нависшей над западным миром угрозы пока не дает ответа на вопрос о том, как прореагируют народы Европы на непосредственную угрозу своему существованию.

«Из тупика»: сможет ли Запад выйти из «зоны комфорта» ради своего спасения?

Порою в обществе совершаются такие перевороты, которые меняют и его судьбы, и вкусы людей.

Франсуа Ларошфуко

Западный истеблишмент, часто даже понимая реальность угрозы и осознавая механизмы ее реализации, стоит перед проблемой поиска ответа на сложившуюся ситуацию. Однако во многих случаях вопрос скорее в том, готов ли Запад, наконец, к результативному ответу.

В то время как для Украины угроза давно перешла из сферы гипотетической в сферу предельно предметную (из парадигмы дискомфорта в парадигму выживания), Запад хочет отвечать, но не выходя за пределы определенной «зоны комфорта» — психологической, политической, социальной и даже, частично, философской/ценностной. В силу этого ответ на гибридную угрозу формируется таким образом, чтобы это не помешало размеренному порядку жизни. Вопрос санкций — наиболее яркий тому пример: даже столь неконфликтное действие постоянно вызывает к жизни оживленнейшие дискуссии об их необходимости, эффективности и соответствия интересам Запада.

Потому и текущий ответ Запада предельно линеен и предсказуем. Но хуже другое — ответ неэффективен, поскольку, фигурально выражаясь, борьба идет в двух совершенно разных плоскостях противостояния: пока Россия агрессивно и «по-хулигански» (тяготея именно к «ударам ниже пояса») наступает на боксерском ринге, Запад разыгрывает сложную и осторожную классическую партию из учебника по шахматам на другой. Или в то время как Россия играет в геостратегический психологический покер, Запад — в интеллектуальный бридж. Получается внешне очень красиво и по-демократически благородно, но бессмысленно и неэффективно.

Удручает то, что даже аналитики западных стран не имеют моральных сил признать эту проблему. Прекрасно описывающий вызовы со стороны России Эдвард Лукас на вопрос о том, что же делать Западу, рассуждает в рамках логики, находящейся вне пределов истинного реагирования: рассказывать о коррупции Путина, вести позитивную пропаганду на русском языке. Этот путь линейных ответов хорош лишь для одного — самоуспокоения от осуществления хоть каких-то действий. Но результата от этого все равно не будет.

Кремль всячески поддерживает подобный «линейный» дискурс Запада. Российские медиа постоянно убеждают западную аудиторию, что самое главное — «не стать как они» (как Россия), «не отойти от стандартов демократии», что «свобода слова» (эти разговоры, кстати, из уст российских медиаперсонажей всегда звучат особенно мерзко и фарисейски) незыблема, и любое покушение на каналы передачи информации — почти святотатство (даже если по этим каналам передают откровенную пропаганду и манипуляции), что нельзя людей клеймить как «агентов влияния» только за то, что у них иное мнение (и не имеет значения, что это мнение спонсируется внешним игроком).

Опасность в том, что Запад зачастую готов принять эту логику, поскольку такой подход предлагает простой и понятный путь неэффективного, но все же реагирования. При этом позволяет минимизировать внутренние страдания от того, что может случайно начать вести себя недемократически. В целом это приводит к следующей логичной проблеме — к кризису модели защиты.

В поисках мужества для осуществления необходимых поступков

Война — область опасности, мужество — важнейшее качество войны.

Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц

Парадоксально, но гибридная война стала катализатором очень важной и принципиальной для дальнейшего развития «демократического проекта» дилеммы, разрешение которой приведет либо к тихому «уходу с арены» мировой политики Запада в пользу более наглых и беспринципных противников, либо станет началом результативного ответа и возвращения всего на круги своя. Но даже это возвращение не будет простым и линейным.

Дилемма на самом деле проста: что есть государство как гарант безопасности в нынешних реалиях (в условиях нелинейных угроз, осуществляемых вне зоны регулирования международного права)?

Воспринимая государственную систему с ее институтами как некую единую модель защиты ценностей общества, возникает вопрос касательно того, что следует делать, когда оказывается, что методы, применяемые этой системой, не защищают, собственно, ценности. То есть система, де-факто, не работает (или работает «вхолостую»).

И это не всегда злой умысел. «Не все последствия наших действий являются предусмотренными», — предостерегал Карл Поппер. А государство, как и все иное, подвержено нормированию со стороны внешних факторов — общественных ожиданий, ожиданий партнеров, понятий об «ответственном поведении» и т.д. Эти ожидания и формируют то, как «должно» работать государство, как должны выглядеть «правильные» действия и «правильное» функционирование. «Последнее слово всегда остается за общественным мнением», — утверждал Наполеон Бонапарт. И с точки зрения такого формального подхода большинство государств действительно являются «нормальными», функционирующими.

Проблема в том, что в текущих условиях эта логика лишена смысла: если государству не удается обеспечить сохранность ценностей и обеспечить безопасность своих жителей, то в этой «производственной красоте» нет никакого смысла.

Агрессор атакует на площадках, существенно выходящих за границы «правил» и «норм». Определение «акта агрессии» в документах ООН не предусматривало прокси-сил на территории Украины, созданных российскими разведслужбами квази-»народных республик», оккупацию информационного пространства страны и иных элементов гибридной войны. Все эти методы сами по себе не новы, но правовая реальность, увы, такова.

И реагировать на все это в рамках «нормальности», джентльменского поведения или стандартных «правил ведения войны» физически невозможно. А оппонент специально использует «серую зону» национального права и международных норм, дабы реализовывать свою агрессию наиболее полно и эффективно. И для того чтобы ответить на гибридную агрессию и защитить свои ценности, государство оказывается вынуждено прибегать к таким же серым методам гибридного ответа. К сожалению, очень часто те методы, которые должно применять государство для защиты ценностей общества, противоречат представлению общества о «правильной государственной системе», правильной реальности и их взаимосвязи с ценностями этого самого общества.

Однако пока партнеры на Западе пытаются на нашем примере понять, сколь серьезные «сделки с совестью» их ожидают на пути противодействия российской гибридной агрессии, Украина не может относиться к ситуации созерцательно и вынуждена реагировать — иногда очень жестко.

И с первых дней (или скорее месяцев) противодействия российской агрессии в 2014 году Украина постепенно приходила к этому простому, но от этого не менее тяжелому выводу: бороться с врагом нужно не ради борьбы, но ради победы (в украинском случае — как минимум выживания). А добиться этого в прямом противостоянии с экономически, политически и военно более серьезным противником можно хотя бы не игнорируя объективную реальность.

Украина, пожалуй, раньше других европейских стран «переоткрыла» для XXI столетия банальную истину: государство существует не для того, чтобы создавать видимость красоты бюрократической конструкции или удовлетворять абстрактные представления о том, как должно выглядеть «приличное государство», но для защиты ценностей и национальных интересов. Иногда — любой ценой (чаще все — абсолютно не политкорректной).

Пожар — не время для дискуссий о том, какую страховую компанию надо было выбирать и какой водой сейчас нужно его тушить.

Поэтому Украина и применяет весь тот арсенал методов, которые со стороны кажутся недемократичными или «неоднозначными». Запрет российских каналов, российских соцсетей, создание экономических проблем субъектам хозяйствования агрессора — это гибридный ответ на гибридную угрозу. Вечная проблема законов — будучи отражением (во многом — вторичным!) общественных норм и стандартов, они отстают от реально возникающих проблем общества или общественных отношений. Похоже, что Украина в условиях гибридной агрессии ближе всего подошла к состоянию, когда это отставание становится минимальным, а сами законы становятся достаточно гибкими или, иначе говоря, соответствующими актуальным вызовам. Кстати говоря, весьма сомнительно, что Россия ожидала такой позитивной динамики от Украины и ее госаппарата.

При кажущихся некоторым «смешными» контрдействиях Украины эти шаги приносят вполне ощутимые убытки агрессору, заставляя сбиваться с ритма, отвлекаясь на все новые неудобства. Запрет соцсетей — прекрасный пример. Безусловно, при известных технических навыках запреты можно попытаться обойти (кстати говоря, механизмы обхода часто предоставляются структурами, близкими к ФСБ). Но важно, например, отметить, что сразу после введения запрета на работу «Яндекса» в Украине его акции упали на 3,3%. А это недоплаченные налоги в российский бюджет, а значит — чуть-чуть меньше денег на российский оборонпром или финансирование сепаратистов. Не говоря уж о резком сокращении целевой аудитории для латентной «промывки мозгов».

Запад прекрасно понимает природу решений, принимаемых Украиной, хотя пока морально и не готов идти таким путем. Даже понимая, что другого варианта нет, желание «боксировать по-джентльменски» во время грязной поножовщины в подворотне (а глобально гибридная война очень на нее похожа) неизбывно. Хотя когда на кону стоит выживание, очень сложно заботиться о том, чтобы перчатки были белыми, а воротнички — накрахмаленными…

Впрочем, для западного мира такая практика «возврата к реальности» и «непопулярным шагам» не является чем-то неожиданным. В этом ключе можно вспомнить два примера.

Первый — Римская империя. Когда римская Республика оказывалась под угрозой, сугубо демократическим путем избирался диктатор, консолидировавший усилия республики для защиты от внешнего врага. Ни у кого не возникало вопроса, что это происходит во вред республике и свободам, на которых эта республика держалась. Поскольку альтернатива была проста: либо республика выживет (и сможет и дальше быть свободным и открытым обществом), либо исчезнет (и разговоры о «свободах» станут просто не актуальными). Безусловно, избранные тираны не раз пользовались возможностью, чтобы в дальнейшем узурпировать власть и превратить республиканскую форму правления в диктатуру, но это уже совсем другой аспект проблемы. Само выживание Рима все же обеспечивалось.

Другой пример, ближе к нашему времени, — США после терактов 11 сентября 2001 года. Принятый мгновенно «Патриотический акт» с радикальным расширением прав разведки и контрразведки критиковался всеми правозащитниками. Яркими красками (особенно российских медиа) рисовался сюжет превращения США в диктатуру и страну утраченных демократических свобод. Однако мы и сегодня считаем США одной из наиболее «образцово-показательных» демократий, со свободной политической системой. Пережив несколько трансформаций, этот закон существует и поныне, обеспечивая безопасность США.

Но вот вопрос, который любое демократическое общество должно постоянно ставить себе и на который постоянно искать ответ: насколько далеко можно позволить себе зайти в защите демократических ценностей (в т.ч. — в выборе методов защиты) и при этом не потерять их в процессе…

Это тот вопрос, по которому необходим даже не диалог, а теснейшая и глубокая беседа между государством и обществом. Поэтому коммуникация между государством и обществом становится особенно важна в такие периоды — когда приходится бросать в бой все имеющиеся возможности для защиты страны. Однако осуществляя такую защиту, государство должно четко и понятно пояснять обществу, почему это делается, какая цель преследуется и как это ведет нас к конечному итогу — победе (?) в гибридной войне. Это тот единственный путь, который даст возможность обрести адекватную новой реальности модель защиты государства.

Именно этот диалог (целью которого является доверие общества — к государству, процедурам, избранным представителям, справедливости функционирования самого общества) постоянно атакуется противником. И защита от этих атак — в т.ч. в эффективной коммуникации. Не только внутри страны, но и между партнерами по противостоянию гибридной агрессии.

Математик Джон Нэш в свое время убедительно доказал (и получил за это Нобелевскую премию по экономике!), что объединение усилий — куда более выигрышная тактика, чем попытки в духе радикального индивидуализма добиваться выгоды лично для себя. Коллективная «win-win» стратегия будет всегда успешнее, чем совокупность изолированных стратегий отдельных субъектов. Без такой «win-win» геостратегии, нам всем придется действовать в рамках навязываемой Россией стратегии «lose-lose».

Но для обретения геополитической стратегии в духе Дж.Нэша важно вдохнуть новую жизнь и новые смыслы в старые союзы, обновить их, переподтвердить свои обязательства, дать им задачи, которые будут соответствовать новой гибридной реальности. А для этого следует хотя бы признать новую реальность и реагировать на ее вызовы соответственно — не ради «красоты» и «протокола», но для реального и осязаемого результата. Даже если с позиций вчерашнего мирного времени эта деятельность будет выглядеть не очень политкорректно.