Статьи
Після пожежі в одеському Будинку профспілок минуло три роки. Майже всі винуватці тодішніх подій зникли в невідомих напрямках, а тих, хто лишився, понад два роки намагаються судити
«Я його до тих подій і не знала. Бачила на фотографії біля автомобіля моїх батьків. Лише потім почула, що він називав себе комендантом Куликового Поля в Одесі», — розповідає свою історію Валерія.
10 серпня 2014-го матір дівчини Олену Куліш та вітчима Володимира Алехіна, які мешкали в селі Переможне поруч із Луганським аеропортом, викрали невідомі. У будинку лишилися дідусь та кілька сусідських дітей, яких сім’я переховувала у своєму підвалі від обстрілів, що тривали кілька днів. Батьки не повернулися. А приблизно за півроку Валерії зателефонували з так званої прокуратури «ЛНР» і повідомили, що знайшли два тіла, які, за попередньою інформацією, можуть виявитися саме їхніми. Для упізнання Валерію запросили до Луганська. Утім, такий візит був би доволі ризикованим. Натомість родичі дівчини спромоглися переправити зразки ДНК до Києва, де аналіз підтвердив: підозри «прокуратури» самопроголошеної «республіки» небезпідставні.
У цьому вбивстві фігурувала «окрема бригада оперативного призначення «Одеса». Підозрюваними в убивстві були щонайменше двоє осіб: Геріх Олексій Володимирович та Фомінов Олексій Олексійович. Те саме збройне угруповання фігурує в іще одному вбивстві — сім’ї Бочневичів. 22 серпня того самого року семеро озброєних чоловіків позбавили життя чотирьох людей.
«Багато хто з мешканців Переможного працював у Луганському аеропорту. І коли почалися бої, частина жителів селища стала надавати гуманітарну допомогу військовим. Здебільшого продуктами. І за це вони потрапили в розстрільні списки бойовиків. Причому опинилися в них не лише ті, хто допомагав армії, а й ті, хто більш-менш активно засвідчував свою проукраїнську позицію, ті, у кого було більше майна, ніж у решти, хто був успішнішим. Скажімо, мати Валерії працювала на радіостанції, батько був програмістом», — розповідає Євгенія Закревська, яка взялася допомагати дівчині.
Вона додає: злочинне угруповання «Одеса», окрім іншого, займалося викраденням людей та мародерством.
«Частину людей із цих розстрільних списків вдалося вивезти, частину вбили. Є підозри, що то були члени «ОБрОП «Одеса». Були випадки, коли декого вивозили в невідомому напрямку, а потім повертали. Зафіксовані факти мародерства. Скажімо, будинок Олени Куліш після викрадення її та чоловіка грабували щонайменше двічі. Тоді в помешканні ще був дідусь Валерії», — додає Закревська.
Злочинне угруповання називалось «Одеса» невипадково. Частина цих осіб помічена в публічному просторі перед початком активних бойових дій на Донбасі. Фактично перша згадка про них — це події 2 травня. Якщо говорити точніше, той-таки Фомінов, за його власними зізнаннями, був «комендантом Куликового Поля» в Одесі. Про це він, наприклад, заявляв в інтерв’ю проросійському інтернет-телеканалу «День-ТВ» у випуску № 80 телепрограми «Реакция». Відео й досі у відкритому доступі, а якщо його уважно переглянути, то можна дізнатися доволі цікаві речі. Окрім того, що Фомінов називає себе «комендантом», він розповідає про свою участь у заворушеннях 2 травня в Одесі, переїзд звідти до Ростова-на-Дону, а згодом до Луганська. Саме там чоловік узявся за організацію згаданого злочинного угруповання. Також Фомінов говорить про перебування в селі Переможне та участь у боях за Луганський аеропорт.
Як вдалося встановити ЗМІ, не останньою чергою завдяки листам, надісланим Фоміновим та Геріхом у редакцію санкт-петербурзького журналу «Защита и безопасность», «комендант Куликового Поля» є громадянином РФ. Окрім того, за непідтвердженою інформацією, той-таки Фомінов перед своїм візитом до Одеси перебував у місцях позбавлення волі, проте вийшов раніше, ніж належало. Більше деталей наразі дізнатися не вдалося.
«Коли ми дізналися, що Фомінов та інші є громадянами Росії, ми зробили запит туди, аби дізнатися, чи справді вони росіяни, чи перебували в тюрмах, яким чином дочасно звільнилися. Врешті, оскільки вони росіяни, чи робить РФ щось, аби притягнути їх до відповідальності за злочини, скоєні в Україні. Адже вони можуть бути підсудними не лише в українському, а й у російському суді. Але нас проігнорували», — каже Закревська.
Як вдалося з’ясувати, загалом у провадженнях щодо подій в Одесі 2 травня 2014-го в прокуратури був 131 підозрюваний. Зокрема, і той-таки Фомінов. Проте в розшуку ця людина опинилася мало не за півроку після пожежі у Профспілках. І, як підозрюють адвокати, які займаються справою Олени Куліш, уже після вчинення вбивств. А Одеська прокуратура почала кримінальне провадження за фактом хуліганства, скоєного групою осіб (ч. 2 ст. 296 Кримінального кодексу, максимальне покарання — позбавлення волі до чотирьох років). Проте, як розповіли Тижню джерела в прокуратурі, фактично не була розслідувана роль Фомінова у заворушеннях в Одесі, організації мітингів і табору на Куликовому Полі тощо.
«Фомінова в Одесі знали. Не скажу, як в інших українських містах, але в нас Євромайдан та антимайдан спілкувалися між собою. І організовували свої акції так, щоб не перетинатись і щоб не було сутичок. Був лише один випадок, 30 березня, коли зіткнення майже сталось, але тоді людей розвела міліція. Проте всі вважали його одеситом, та й у публікаціях ЗМІ йшлося про те, що він уродженець Одеси. Нам нічого не було відомо про його російське громадянство», — розповіла Тижню голова правління експертно-аналітичної агенції «Група 2 травня».
Попри це, Фомінова не затримували. Як і низку інших фігурантів.
«Таких людей, які проходили у кримінальних провадженнях підозрюваними, але яких не затримували, приблизно 50. Тобто невідомо, чи той-таки Фомінов перетинав кордон, куди веде його телефонний трафік, із ким він спілкувався, де цей трафік обривається, — нам нічого невідомо. До того ж можу сказати, що люди із групи Фомінова згодом виринули в інших злочинах. Наприклад, в Одесі була низка вибухів у 2014–2015 роках, на щастя, обійшлося без жертв», — розповіла Закревська.
А сам Фомінов після того, як опинився на території, підконтрольній «ЛНР», згодом потрапив за ґрати. Можна припустити, що це було пов’язано із внутрішніми розборками між бойовиками. І принагідно так звана прокуратура розслідувала (хоча важко зрозуміти, щó в її розумінні є розслідуванням) факти злочинів, скоєних «комендантом Куликового Поля» та його поплічниками. Серед цих діянь згадане вбивство Олени Куліш та Володимира Алехіна. Однак у СІЗО Фомінов пробув недовго. Щойно «розслідування» завершили — вийшов на свободу. Адже справу «ОБрОП «Одеса» мав би розслідувати «верховний суд ЛНР», якого не існує. Тож підозрювані фактично перебувають на волі.
В Україні 2016-го Фомінову заочно повідомили про підозру й виписали дозвіл на його затримання. Однак запитань щодо якості роботи прокуратури та судів, коли йдеться про події 2 травня, вистачає. Наприклад, чому 4 травня 2014-го звільнили підозрюваних проросійських «активістів»? Чому свого часу відпустили екс-голову ДСНС Одещини Володимира Боделана, який віддав пожежникам усний наказ не виїжджати на виклики без його прямого дозволу? Чому стосовно нього досі не почали заочного судового провадження? Хоча його підлеглих судять.
«У ніч на 3 травня, після тих трагічних подій, почали кілька кримінальних проваджень. Там були й масові заворушення, й бездіяльність міліції. Згодом усе об’єднали в одне велике провадження. І з нього виділили найперспективніший епізод. Він стосувався антимайданівців, яких затримали в торговому центрі «Афіна» відразу після заворушень (як відомо, з будівлі цього ТЦ могли вести вогонь по проукраїнських протестувальниках. — Ред.). Підозрюваних було багато, однак до суду дійшло лише 20 осіб. Частина примудрилася втекти, частину обміняли», — розповідає Герасимова.
Мова, зокрема, про Олександра Грибовського, одного із ключових учасників подій в Одесі. Місцеві активісти переконують, що саме через цю людину фінансувалися проросійські мітинги та виступи за федералізацію. У 2015-му його та ще декого нібито обміняли на кількох працівників СБУ, що потрапили до полону в зоні АТО. Наразі точно знаємо, що Грибовський вирушив на Донбас, але його дальша доля невідома.
«Із тих 20 п’ятеро лишилися за ґратами, інші 15 ходять на суди, які тривають майже три роки. Прокуратура ніяк не доведе їхньої вини. Обвинувальний акт, який передали до суду, нагадує радше політичне есе, ніж аргументований документ. Майже в усіх 20 однаковий текст, який зводиться до того, що колишні можновладці хотіли повернутися до керма й тому проплачували людей на Куликовому Полі. А саме звинувачення звели буквально до трьох рядків: кидали «коктейлі Молотова» й каміння, чинили опір міліції. І оскільки довести його проблематично, судді імітують суд, прокуратура — роботу, лише активісти ходять і акції влаштовують, щоб привернути увагу», — говорить Герасимова.
Текст звинувачення відрізняється хіба що в члена «Одеської дружини» Сергія Долженкова. Як пояснили проукраїнські активісти, зокрема, саме з ним вони контактували, координуючи свої дії для уникнення заворушень. Утім, 2 травня події розгортались інакше. Долженков, знаючи про марш за Україну кількох тисяч осіб, повів кількасот своїх «дружинників» напереріз тій ході, а в останній момент вимкнув телефон.
І це, певно, чи не єдиний епізод на рівні із судом над працівниками ДСНС, епізод, доведений до зали засідань суду. Інші або не розслідувані належним чином, або пробуксовують. А їхні фігуранти, попри наявність у списках підозрюваних, доволі тривалий час перебували на волі, що дало їм змогу виїхати з країни або ж податися на Донбас. Скоювати інші злочини.
- Информация о материале
Это интервью появилось совершенно случайно. Моя однокурсница попросила меня найти кого-то из бойцов АТО: её группе дали задание записать беседу с участником боевых действий и расспросить о Майдане и о войне. Первым делом я вспомнил о «Процессе», настоящего имени которого тогда я не знал. Хотя мы почти ровесники, осенью 2014 года он какое-то время был моим взводным в одном из добробатов, о котором пойдёт речь ниже. Я знал, что сейчас он служит в «Азове», но ещё пару дней должен пробыть в Киеве на ротации. «Процесс» нашёлся довольно быстро, и мы с однокурсницей не пожалели об этом. Под его словами могли бы подписаться многие из ребят, которые шли добровольцами три года назад, что называется, с университетской скамьи. Прежде чем пройдёт лет 50, и это интервью откопают в архиве будущие историки, которые, может быть, и поймут контекст, но вряд ли оценят этот настрой и чёрный юмор, мне кажется справедливым предоставить его на суд читателей уже сейчас. Знакомьтесь: «Процесс».
— Расскажи о себе вкратце.
— Моё полное имя — Федосюк Арсений Николаевич. Я родился 8 марта 1993 года в Белой Церкви. Мать была учителем, отца не было с самого детства, и никакой информации о нём я не имел. Жили вместе с бабушкой и дедушкой. Бабушка по профессии была бухгалтер, а дедушка — военный. Получилось так, что моей матери приходилось подрабатывать дома и, чтобы не терять времени, она сажала меня возле себя во время занятий, поэтому к трём годам я уже научился читать, писать и считать. Так что меня решили в садик не отдавать, дабы не портить таланты, и в пять лет отправили сразу в школу. Тогда я очень жалел, что мне пришлось пропустить чудесную пору садика, но в принципе то, что я рано пошёл в школу, позитивно сказалось на моей жизни.
Некоторые патриотические чувства у меня возникли, наверное, ещё в восьмом классе школы (точнее, лицея, куда я перешёл после седьмого класса) — тогда у меня была очень хорошая учительница по истории. Она просто давала нам информацию, но во мне эта информация вызвала какие-то просто ужасающие патриотические чувства, может быть, даже ненависть. Я понял одну вещь: испокон веков, ещё, наверное, с двенадцатого столетия мы постоянно воюем с Россией. Мы воевали с Московским княжеством, затем с Московским царством, воевали с Российской империей, с Советским Союзом… И тогда, в восьмом классе, мой неокрепший мозг никак не мог понять: почему мы постоянно с ними воюем и никак не можем победить? С этого и начался мой путь как националиста. Слово «патриот» мне как-то не импонирует.
Школу я закончил в пятнадцать лет, решил выбрать специальность историка. Точнее, судьба сама сделала за меня этот выбор, потому как планировал я поступать на право и прошёл везде, кроме Киево-Могилянской академии, а туда поступил только на исторический. Я рассудил, что уровень НАУКМА значительно выше, чем у других вузов, поэтому решил приобщиться к «прадавнім традиціям української освіти» и пошёл всё-таки в Могилянку, о чём сейчас не жалею. В 2008 году я поступил в НАУКМА, проучился там до 2014 года, закончил бакалаврат. Закончить магистратуру не успел, поскольку этому помешали революционные события и война.
— Переходя к событиям Майдана: что ты думал о первых студенческих протестах, принимал ли участие?
— Я люблю вообще любые «движухи», ещё с 2008 года старался участвовать в таких событиях, чем бы это не грозило. На Майдан я пришёл с самого начала, на третий или на четвёртый день. Там я увидел толпы танцующих людей, половина из которых мне показалась подвыпившими, а вторая — как будто только собиралась выпить. Это меня не вдохновило, но это было хоть какое-то движение. Помню, как тогда в разговоре с другом я сказал, что если Янукович не подпишет Соглашение об ассоциации, то это всё закончится очень-очень плохо, хотя тогда не рассчитывал, что настолько плохо. Когда был разгон студентов, мы уехали примерно за два часа до этого, и узнали обо всём уже тогда, когда приехали в общежитие. Эта новость нас шокировала, хотя, в общем-то, в этом не было ничего странного, так как в тот день мы заметили, что на Майдане уже начинают паковать аппаратуру и убирать сцену. Мы спрашивали у людей, зачем они это делают, и получили ответ, что её нужно как-то переоборудовать, почистить и т.д. И ещё они ответили, что всё это принадлежит «5 каналу». Так что было понятно, какие люди за этим стояли, и потом мы уже поняли, почему события сложились именно так. Вообще в тот день все ожидали разгона, но не думали, что он будет настолько жестоким.
Разгон мы пропустили. Нам было ужасно горько и обидно, ведь нам тогда казалось, что это такое событие, которое случается только раз в жизни. Поэтому мы действительно огорчились, что тогда не оказались в эпицентре событий. На следующий день утром мы поехали на Михайловскую площадь. Когда мы приехали, там было порядка десяти людей, и парил то в одну, то в другую сторону Дмитрий Корчинский, у которого очень смешно развевались усы на ветру. Я решил подойти и пожать ему руку, потому что ещё с детства уважал этого человека, поначалу, наверное, даже не за его политические взгляды, а за его прекрасные усы. Я пожал ему руку, и у нас состоялась довольно натянутая беседа: он, как человек немного параноидальный, подумал, что это какая-то «подстава», тогда мы не стали морочить ему голову и ушли.
Буквально в следующие несколько часов на Михайловскую площадь начали сходиться люди, и где-то к обеду вся площадь была заполнена. Уже видно было, что люди хотят действия, но как именно действовать — они не знали. К нам постоянно подходили разные парни и предлагали кинуть «коктейль Молотова», предлагали хоть сейчас пойти штурмовать ближайшее отделение милиции, много было разных людей, но им не хватало единого лидера. Поэтому сразу было ясно, что всё это обречено на провал.
Тем не менее, 1 декабря мы пошли на Банковую и пытались нашими небольшими силами штурмовать Администрацию Президента. Конечно, тогда в моём наивном представлении это был действительно грандиозный штурм, что-то на уровне битв Второй мировой. Я был уверен, что уже с утра мы будем пить кофе и курить в Администрации Президента. Но этого не случилось, и мне пришлось удовлетвориться батоном и палкой колбасы, найденными в разломанной будке охранника возле АП. Просидели мы там, наверное, до самого вечера; пару раз пришлось получить по голове дубинкой и подышать слезоточивым газом. Но, тем не менее, без каких-либо серьёзных травм и происшествий. После этого у меня появился ужаснейший, просто неимоверный осадок. Я приехал домой и понял, что у меня после этого что-то внутри поменялось, и так, как я жил раньше, я жить не смогу: появился какой-то азарт, какая-то тяга к опасности. Не знаю, как это назвать — как будто какая-то искра зажглась внутри. И после этого мысль, что нам нужно штурмовать Администрацию Президента, живёт во мне уже, получается, третий год, и всё никак не могу с ней совладать. Но во мне всё-таки зреет надежда, что когда-нибудь это случится. Этой надеждой, в общем-то, сейчас и живу.
После Администрации Президента следующая «движуха», в которой мы принимали участие, по крайней мере, самая массовая и грандиозная — это была улица Грушевского. Там я в первый раз увидел, как ярко и красочно горят «коктейли Молотова» и как красочно горят люди, подожжённые «коктейлем Молотова». И у меня как-то сдвинулся порог моральных ценностей. Потому что моя семья была очень добропорядочная, и моё воспитание никак не предполагало таких действий, которые содержат чистую агрессию и ничего больше. То есть даже если на Майдане в замесах с «Беркутом» мне приходилось бить людей, то мне как-то совестно было за это. Я понимал, что так надо, что по-другому никак, но всё равно мучила совесть, и приходилось потом долго идти с собой на компромиссы и т.п. И после Грушевского эта черта моего характера пропала окончательно.
Наверное, самое красочное, что со мной случалось, произошло 18 февраля 2014 года. Тогда мы приехали на Майдан около пяти вечера, по всем телеканалам показывали в этот день, что должны разгонять Майдан, что его хотят взять в кольцо. По-моему, тогда уже отключили метрополитен, почти не ходил транспорт по Киеву, и мы добирались туда чуть ли не на собаках. Мне очень хотелось тогда поучаствовать во всём, так как постоянно во время таких событий я думал: «Вот я сейчас не там, и я себе этого не прощу». Не прощу, что в это время я сидел дома или был где-то ещё. Я понимал, что не смогу просто после этого жить. Не знаю, возможно, это банальная зависть: мол, эти люди принимают во всём участие, а я — нет. Да, скорее всего это зависть и ничего больше.
Так что тогда мы приехали и пробыли там с пяти вечера и где-то до десяти утра. В первый раз тогда я очутился внутри горящего здания, первый раз увидел полностью сгоревшего человека, насмотрелся на довольно-таки ужасные картины, людей с пробитыми головами. В общем, тогда у меня была менее закалённая психика, и это казалось мне чистым ужасом. В тот день все ожидали, что Майдана уже не будет. Но почему-то его даже не взяли в кольцо, то есть «Беркут» закрыл все подходы с одной стороны, тогда как со стороны Бессарабки проход оставался открытым. Не знаю, почему так, но, видимо, за это надо благодарить судьбу.
— Что дальше происходило 18-го числа?
— Примерно в восемь вечера, во время очередной стычки с «Беркутом», я влетел в первый ряд — решил, видимо, проверить свою смелость — и тогда выстрел из дробовика прилетел прямо в лицо. Поначалу даже не было состояния шока — я просто увидел, как кровь капает на перчатки; потом какой-то парень, проходивший мимо, сказал, что у меня кровь на лице. Я ощупал лицо — да, действительно, кровь, потом нащупал что-то твёрдое, и это оказался металлический шарик: достал один, достал второй… Потом уже, через год, я узнал, что ещё один шарик застрял внутри и до сих пор там сидит. Я это узнал, когда в Мариуполе мне сделали рентген и сказали: «Молодой человек, у вас дробь в голове».
Из-за этого я был не в состоянии принять участие уже 20-го числа, поэтому, наверное, мне даже повезло, что из-за этого мне пришлось остаться дома 19-го и 20-го. Думаю, если бы я тогда пошёл на Майдан, то мы бы сейчас это интервью не проводили. Так что судьба не лишена иронии.
18 числа… часов примерно в восемь утра, когда всё уже заканчивалось, приехала Львовская сотня. Тогда уже в принципе всё затихло, только «беркута» время от времени кидали светошумовые гранаты, и я решил пойти поспать. Прошёлся по Крещатику, там у какого-то бутика был большой гранитный подоконник. Мне это показалось отличным местом для сна, потому что до этого я жил в Доме профсоюзов, а так как он сгорел, там было уже не особо уютно. В КМДА я не хотел идти, так как меня там некоторые люди раздражали, и решил спать на улице. Постелил себе бронещит, укрылся карематом, лежу — и вдруг понимаю, что невозможно спать, так как звук гранат просто выводит из себя. Я сообразил, что до этого они были не такие мощные, причём я был от эпицентра взрывов, то есть от самого Майдана за метров 500, и чувствовал эти вибрации. Тогда я вспомнил, что мелькала новость, что завезли новые светошумовые гранаты из России, точнее, российского производства, и я решил, что это и были те гранаты.
Я понял тогда, что если Россия спонсирует всё даже тут, то будет вмешиваться и дальше, и всё очень надолго затянется. Так и не сумев поспать, я решил, что нужно хотя бы где-то перекусить. Прошёлся к Дому профсоюзов, и там какой-то мужик меня подозвал и спросил: «Парень, хочешь шашлык?» Я повернул голову и увидел огромный, двухметровый мангал, который весь просто усыпан шашлыком. Мужик мне налил 50 грамм, я решил, что ради такого можно и выпить. Выпил 50 грамм, сижу и ем шашлык, смотрю на то, как догорает Дом профсоюзов, и понимаю, что живу в прекрасной стране. Ещё лет пять назад, да какое там, ещё полгода назад я не думал, что в моей стране могут происходить такие события. Но, тем не менее, они произошли и я этому очень рад.
— Что ты решил делать дальше, когда революционные события закончились?
— Я решил заняться учёбой и пытался как-то усиленно за пару месяцев написать дипломную работу. И ничего не получилось, потому что я, как и многие другие, тогда чувствовал себя проигравшим в этой революции — и вот сейчас такой же синдром, я чувствую себя проигравшим в этой войне. И поэтому заниматься какими-то другими делами, не то что бы даже «бытовухой», а заниматься теми делами, которыми занимался до всего этого, ты уже не можешь. Да, ты можешь себя заставить что-либо сделать, но это уже не будет приносить того удовольствия, потому что у тебя в подсознании как-то закреплена та мысль, что нужно брать реванш и менять ситуацию. Я пытался писать диплом, но пропал энтузиазм, я потерял интерес к теме (я занимался Югославией и исследовал, как формировалась югославская идентичность). Так что диплом я закинул и первое время прожил в каком-то анабиозе.
Весной, когда начались непосредственно боевые действия, я понял, что нужно ехать на войну. Но пока ещё не знал, как. Вообще мир и война — это были такие вещи, о которых я тогда не задумывался, и поэтому само слово «война» переносило в какое-то состояние шока и ужаса. Поскольку я человек до мозга костей идеалистический, меня сразу же это слово наталкивает на кучу образов и мыслей, которые не обещали ничего хорошего: для меня война означала только смерть, кровь и так далее. Тем не менее, я знал, что мне нужно как можно скорее туда поехать, но из-за некоторых обстоятельств смог я поехать туда только в августе 2014 года. И я постоянно переживал по этому поводу: что вот всё закончится, что всё освободят, а мне так ничего и не останется, и что потом у меня будут дети спрашивать «а что ты делал в 2014 году?», а я говорю: «А я вот работал на стройке» — «На стройке, да ты герой!» Но, тем не менее, мне удалось туда попасть, причём в самое «горячее» время 2014 года: Иловайск, Марьинка и так далее.
— Были моменты на войне, когда ты думал, что ты погибнешь? Что ты тогда чувствовал?
— Такие моменты были ещё на Майдане. Но пресловутый болевой порог постоянно смещался: если сначала мне казалось, что я могу погибнуть от выстрела дробовика в лицо или удара дубинки по голове, то в итоге я понял, что даже 120-я мина — это, в принципе, не так уж и страшно… Разве что она падает в пяти метрах от тебя.
На самом деле, страшно было постоянно. От страха смерти избавиться очень тяжело, а если уже избавился, то как будто теряешь тягу к жизни. Это такие взаимосвязанные вещи, и одна без другой невозможна. А ещё ты понимаешь, что есть вещи гораздо важнее, чем твоя жизнь или твои переживания: ведь сотни и тысячи уже умирали до тебя, и ничего страшного не произошло, мир от этого не разрушился. То есть если с тобой что-то случится, то, грубо говоря, миру тоже будет плевать, и ничего плохого с ним не произойдёт. Так что это такие вещи, на которых не стоит сильно зацикливаться.
— А если бы у тебя не было тогда такой мотивации, ты всё равно участвовал бы в войне, чтобы получить эти переживания?
— Я не знаю. Это что-то из разряда альтернативной истории: если бы…
— Но чего в таком случае тебе не хватает для социализации в мирной жизни?
— Мне не хватает, наверное, такой ниши, которая могла бы совместить таких идеалистов, пассионариев, людей, которые готовы поставить себя на службу обществу, грубо говоря. Но сейчас наше государство и наше общество делают всё возможное, чтобы эту нишу убрать: если появляется какой-то элемент самоорганизации, то система пытается это как-то срезать. И это можно понять, так как самоорганизация может привести к появлению контрэлит, опасных для этой системы.
А что касается социализации — я не считаю себя каким-то десоциализированным или социопатом… Я понимаю, что ещё некоторое время мне придётся провести там, в военном микросоциуме, и всё-таки сейчас нужно себя перестраивать больше на те рейки. А потом, когда выиграем, тогда и посмотрим.
— Когда и в составе какого подразделения ты впервые попал в Иловайск? Что там происходило на тот момент и как разворачивались боевые действия?
— В АТО я поехал в начале августа 2014 года с такой организацией, как «Братство». Тогда у них были подразделения в «Шахтёрске» и в «Азове». В «Азов» людей уже не набирали, набирали в «Шахтёрск». Почему я выбрал именно «Братство» — они брали людей практически сразу. Если в «Азове» мне сказали, что нужно ждать две недели, а потом ещё две недели проходить КМБ, то в «Шахтёрске» это было намного проще: приходил и заполнял анкету — со своих слов, то есть никто даже паспорт твой не смотрел! Потом проходил три дня подготовки, во время которой один день тренировали ножевой бой (это было смешно и убого), второй день мы ели тушёнку, а на третий день — ползали по траве туда-сюда. И сразу через неделю после этого нас отправляли на войну — в принципе, это меня устраивало, мне ведь хотелось поехать сразу, а не сидеть и ждать.
Выезд «Шахтёрска» был в начале августа. Сначала нас ещё немного потренировали на полигоне: наверное, каждому дали по 10 патронов. Тем, кто хорошо стрелял, давали ещё по 10. Прошло ещё пару дней, нам выдали форму и оружие и повезли в Иловайск. Первый наш выезд… вот тут я уже буду путаться в датах, так как точно не помню число: помню только, что первый наш реальный бой был 18-го числа. Вообще первый наш выезд был довольно-таки странным и разрушил полностью все мои иллюзии насчёт войны. Это даже был не бой, а непонятно что: мы сначала просто шли, потом по нам начали стрелять. Мы в этом время лежали. Потом нас начали обстреливать из миномётов — мы снова лежали, ведь с автоматами против миномётов особо не повоюешь. Потом начали стрелять наши — ВСУшники, которые были за нашими спинами, а мы всё ещё лежали. При том, что бой разворачивался, мы лежали ещё с час, потом нам сказали отходить. Мы стали отходить, кто-то заметил в «зелёнке» снайпера — и тут же весь батальон начал стрелять по этому кажущемуся снайперу в «зелёнке». Тогда я понял, что стрелять – это вообще очень весело. Но в целом я недоумевал: где эти «сепары», они вообще существуют или нет? По нам кто-то стреляет, мы куда-то стреляем, но откуда стреляют — кто его знает.
Но, слава Богу, все эти иллюзии развеялись после второго нашего боя. Это уже был настоящий бой, когда ты видел человека, который стреляет в тебя, и видел, в кого ты стреляешь. Расстояние между нашими позициями тогда было порядка 50 метров. С утра мы приехали и высадились за 5 километров от Иловайска, до самого города шли по лесу. Сначала мне это напомнило фильмы о Вьетнаме, как они там зачищали джунгли. Но всё веселье закончилось, когда по нам начали стрелять.
— Из какого вооружения вёлся огонь по вам и чем вы отвечали?
— Поначалу из автоматов, затем уже из всего остального. Мы шли по железной дороге и наткнулись на «сепарский» ДОТ. По нам начали стрелять и первого из нашей группы сразу подстрелили. Он упал, мы спрятались за вагоны, и никто не понимал, откуда ведётся огонь и кто по нам стреляет: с одной стороны у нас была «зелёнка», с другой — здания, и откуда ведётся огонь, непонятно. Я пытаюсь узнать, откуда стреляют, кричу: «Дайте ориентир, дайте ориентир!». И мне отвечают, что стреляют из белого здания.
Я выглядываю из-за вагона, смотрю — а вокруг только белые здания. Начиная с какого-то здания за 40 метров и заканчивая пятиэтажкой за километр. Все кричат про белое здание, но никто не знает, какое именно. Потом я выглядываю ещё раз и вижу, что в белом здании прямо напротив нас, метрах в 50, немного так приоткрывается окно и дуло автомата отодвигает шторку. Я выпустил туда несколько пуль, человек с автоматом упал, и я понял, наконец, из какого белого здания стреляли. Ну и тогда уже завязался бой, который длился часа три или четыре, хотя по ощущениям это длилось не более 20 минут. Во время этого боя нас обстреливали из АК, из подствольников, из гранатомётов, потом уже подключились снайперы. У нас было двое убитых и трое раненых. Убили того, кто шёл тогда первым, а второго уже убил снайпер.
— Сколько человек было у вас и сколько, по вашим сведениям, было у противника?
— Нас там было от 12 до 15 человек, мы шли одним отделением. Было ещё другое отделение, которое в этот момент приняло бой с другой стороны: этот «сепарский» ДОТ был связан с сетью окопов, и по другую сторону железной дороги шла по «зелёнке» наша вторая группа, которая и нарвалась на «сепарский» окоп. У них тоже завязался бой, но, слава Богу, обошлось без «двухсотых»: только двое раненых.
— То есть Иловайск в тот момент уже был захвачен сепаратистами и вы пытались войти в город?
— Да, Иловайск был тогда за сепаратистами. И велась операция, в которой принимали участие несколько батальонов: «Донбасс», «Азов», «Шахтёрск», «Свитязь», «Днипро-1» и ЗСУ. То есть город штурмовали все кому не лень. И в тот момент, когда мы были на железной дороге, метров 500 от центрального вокзала, нам рассказывали, что «Донбасс» и «Азов» уже чуть ли не в центре города.
В том бою нас было одно отделение, а «сепаров» — примерно от 30 до 50. Потом мне знакомый, который попал в плен к «сепарам», рассказывал, что он разговорился с теми из них, кто тогда принимал участие в том бою с другой стороны. И они рассказывали, что из 50 человек у них ушло только 15. Но насколько этому стоит верить, я не знаю.
— Этот боец попал в плен тогда же?
— Нет, уже полгода спустя в другом батальоне. Вообще в первый раз я этого человека узнал в этом бою, потому как до этого его вообще не воспринимал – обычный парень из села, с которым не о чем общаться. Но в бою он показал себя как очень смелый человек. Может быть, эта смелость была от глупости, но тем не менее. Он постоянно рвался в бой, ему хотелось стрелять… Но у таких людей обычно плохо с дисциплиной. Если им говоришь, сиди в укрытии, а потом вылезай и стреляй, то они будут поступать наоборот: сначала идти стрелять, а потом лезть в укрытие. Это ломает всю тактику боя.
И из-за этого его и ранило: он выбежал из укрытия и начал стрелять не тогда, когда это было нужно. А наша тактика была примерно такая: по команде одна наша группа выходила с одной стороны вагона, другая – с другой. У первой группы был гранатомётчик, он выпускал несколько зарядов, а другие его прикрывали огнём. И пока первая группа так отвлекала внимание, мы выходили с другой стороны вагона, подходили чуть ближе и начинали стрелять по противнику. А тот боец решил, что вся эта тактика не для него, что он крутой парень, и решил выбежать сам, из-за чего и получил свою пулю. Его ранило в тазобедренную кость и кость раздробило. Пуля прошла навылет, но, тем не менее, у него был перелом кости — по его словам, это очень больно. Он упал тогда, начал кричать, к нему подбежали медики, вкололи ему обезболивающее. А так как это обезболивающее сделано на основе опиатов… Он понял, в общем, что ему довольно хорошо так лежится. Минут через пять он попросил сигарету. Ему дали сигарету, он закурил. Потом вещество начало больше действовать на организм — и он попросил сок, так как ему захотелось пить. И в этот момент, посреди боя, в Иловайске, просто кто-то находит ему пол-литра сока, причём холодного… Ему этот сок принесли; он лежит, курит сигаретку, пьёт сок, я подхожу к нему, спрашиваю: «Ты жив?» И он говорит: «Жизнь прекрасна».
Правда, это длилось недолго, уже через полчаса у нас было трое раненых, и нужно было отходить. Так вот, когда мы несли раненых, то этот парень орал, как сволочь.
— Ты упоминал, что у тебя была контузия. Это было во время боёв в Иловайске?
— Рядом взорвалась мина 120 мм, и от ударной волны было это повреждение. Неприятная штука, если честно: первые пару часов не понимаешь, что происходит, то есть у тебя полное помутнение рассудка, потом начинаешь отходить, потом головная боль — и через пару дней всё проходит, очень резко. Но возвращается затем через несколько месяцев в виде раздражительности, нервозности, невозможности сконцентрировать внимание, постоянная апатия, проблемы с координацией движений, ухудшение памяти… В принципе, из этого всего сейчас у меня остались только проблемы с памятью. Могу познакомиться с каким-то человеком и через пару минут забыть его имя.
— Ты потом пытался оформить это как ранение в зоне боевых действий?
— Нет, для этого нужно, чтобы было оформлено УБД. А так как я воевал неоформленным, то о каком УБД можно говорить?
— То есть ты документ о статусе участника боевых действий, хотя ты и воевал, не получишь?
— Нет. Из-за того, что это было неофициально. Когда мы были в «Шахтёрске», нас обещали оформить буквально со дня на день, мол, будут документы, 30 дней в зоне АТО, 15 — ротация, но в итоге ничего не было. Да и сам «Шахтёрск» расформировали за мародёрство, а мы с нашим составом ушли оттуда. 2 месяца мы были вообще как какое-то ОПГ с нелегальным оружием, и через 2 месяца после Иловайска началось оформление этого батальона. Решили создать батальон «Святая Мария», но так как процесс регистрации батальона — это довольно сложное дело, то я там тоже не был оформлен.
— Сколько ты пробыл в «Святой Марии» и чем занимался там?
— Там мы занимались в основном разведывательно-диверсионной деятельностью. У нас были позиции в секторе «А», одна из первых наших позиций — это Павлополь. Очень интересное село, которое разделено на две части рекой. На одном берегу позиции наших войск, на другом — сепаратистов. Нашей задачей было не дать им пройти, но вести огонь в тот момент было запрещено из-за перемирия. Но это нас не останавливало. На Павлополе произошла очень интересная история: мы увидели, что наши силы там — это танк и четыре человека. И мы узнали у этих ребят, танкистов, что несколько дней до этого там стояла какая-то бригада, не помню номера, и было порядка 200 человек, и в один момент, ночью, они по-тихому собрались, забрали свои вещи, технику, и уехали, ничего не сказав этим танкистам. И когда эти танкисты с утра просыпаются — они в чистом поле. У них есть танк, есть четыре автомата, и в принципе всё. Причём танк, который не заводится. То есть стоит как памятник. Он может стрелять, правда, но никуда не сдвинется. Такие были наши позиции на Павлополе.
— Напоследок, можешь рассказать, какой у тебя был позывной и что он означает?
— Мой позывной – Процесс. Как я его взял, это отдельная история. Ещё в «Шахтёрске» нам нужно было на листочке написать свои позывные. Это поручили сделать одному человеку. Он подходит ко мне и спрашивает мой позывной, а я тогда ещё не придумал и говорю: «В процессе». Тот человек особо умом не отличался и так его и записал. И вот на построении читают позывные: Сити, Святоша, Браво… И тут: «В процессе»! Ну я и отозвался. Так я и выбрал этот позывной, точнее, он выбрал меня. И потом я уже задумался и начал приплетать к этому позывному философскую подоплёку и так далее. Я тогда читал книжку Франца Кафки «Процесс», и эта книжка для меня была лучшим, что я читал на тот момент. Поэтому пытался как-то к этому привязать. Потом я начал читать Ницше… Так или иначе, вся наша жизнь — процесс перерождения, из мёртвого в живого, процесс созидания, уничтожения, процесс конструктивный и деструктивный. Что-то в этом роде.
— Не жалеешь, что пошёл на войну?
— Нет, не жалею.
- Информация о материале
Довгострокове прогнозування застаріло, тож тим, кому до пенсії більше, ніж десятиліття, можна припинити планування і почати насолоджуватися передчуттям невизначеного, але безумовно захоплюючого майбутнього.
Кожен, хто планував вихід на пенсію, обдумував два питання: у якому віці він хоче попрощатися з роботою, і як оцінити тривалість свого життя?
Кілька десятиліть тому в цих питаннях не було нічого складного. Не було жодних підстав сумніватися в статистиці середньої тривалості життя або розглядати варіанти настання пенсійного віку. Це було очевидним.
Зараз усе інакше. Середня тривалість життя поступово наближається до 100 років, писали в ЗМІ ще у 2015 році. Однак по-справжньому сенсаційною є заява науково-популярного журналу Scientific American. Він посилається на успішні лабораторні експерименти на мишах, які доводять оборотність процесу старіння.
Засновник Alibaba Group Джек Ма вже висловив думку, що через пару століть людству може знадобитися закон, який обмежуватиме тривалість життя.
Більшість людей скептично ставляться до можливості людського безсмертя, хоча інші стверджують, що 200 років за нинішніх темпів прогресу — це занадто довго для людства, аби досягти такої мети. Ці ж останні вважають, що за невизначеної тривалості життя стануться небачені досі прориви.
З іншого боку, кліматологи попереджають про руйнівні наслідки, яких може завдати цивілізації глобальне потепління, якщо вчасно не скоротити викиди парникових газів. Є й інші ризики, здатні обірвати траєкторію розвитку людства.
Кінець прогнозуванню?
Як розробити план виходу на пенсію в такому заплутаному контексті? Як робити прогноз в еру четвертої промислової революції?
За підрахунками Глобального інституту McKinsey, половина сьогоднішніх видів трудової діяльності може бути автоматизована до 2055 року. Журнал The Economist публікує статтю про квантові комп'ютери. У ній сказано, що такі машини вже через п'ять років можуть вийти на комерційний рівень.
Які з цього можна зробити висновки? Чи перевернуть квантові комп'ютери все з ніг на голову? «Комп'ютери зможуть «пережувати» та «виплюнути» розрахунки, для яких суперкомп'ютерам сьогодення знадобилися б тисячоліття», — пише видання. Як це вплине на роботу та інші аспекти людського життя, сказати неможливо.
Нарівні з антибіотиками та літаком
Ще одна масштабна тенденція — віртуальна реальність (ВР). Чи можна передбачити наслідки, які безперешкодне і масове поширення ВР матиме, скажімо, на гігантів індустрії розваг чи телекомунікацій?
Постійні зміни компаній в індексі Fortune 500 говорять самі за себе. Однак якщо складно прогнозувати, який стартап матиме успіх, а який — ні, то можна точно сказати, що прискорення змін компаній у списку індексу триватиме.
Велика частина невизначеності бере свій початок у явищі, описаному Майком Лі. Він стверджує, що наступні два століття обіцяють принаймні 150 проривних інновацій, схожих на ті, якими колись стали паровий двигун, антибіотики та літак.
Хоч ця цифра справді вражає, зрозуміти її сенс дозволяє той факт, що протягом останніх п'ятьох тисячоліть людство досягнуло удвічі менше.
Створення телеграфу, інтернету та смартфонів змінили світ кожного покоління, яке стало свідком цих процесів. Якщо винаходи такого масштабу з'являтимуться двічі на десять років, а не раз на століття, прогнозування стане марною справою.
Однак і зараз не йдеться про те, щоб знати напевне, які великі прориви зруйнують нинішні економічні моделі і назавжди змінять життя людей. Йдеться лише про прогнозування взаємодії та нашарування цих винаходів.
Адаптація до невизначеності
Чим раніше людство зрозуміє, що довгострокове прогнозування стає застарілим підходом, тим краще воно зможе впоратися з новою реальністю. Компанії вже наймають директорів з інновацій та сприяють розвитку підприємницької культури.
Можливо, буде покладено край бізнес-стратегії в класичному розумінні, а от стратегічне планування та планування сценаріїв, імовірно, запропонують бізнесу кращі методики для адаптації та ухвалення рішень у мінливому середовищі.
«Дикі спекуляції» щодо прискорення технологічного прогресу навряд чи можна назвати новим трендом. Колись звістка про автомобілі лякала власників коней, а автоматизація заводів передбачала стійке і масове безробіття.
Кожен раз, коли ми намагаємося передбачити майбутнє з контекстним усвідомленням сьогодення, ми боремося з обмеженістю уяви або знецінюємо розуміння того, що невідоме є непізнаваним за визначенням.
Коли автомобілі замінили коней як основний засіб пересування, кінець світу не настав. Багато професій кануло в Лету через попередні промислові революції, однак їм на заміну прийшло багато нових робочих місць.
Проте цього разу, враховуючи якісно інший характер наукового прогресу, слід допускати не лише сценарій майбутнього «з роботою», а й «безробітний» сценарій.
Якщо ера пост-прогнозування уже починається, то що це означатиме для простих смертних і як з цим упоратися? Можливо, слід змиритися з невизначеністю і залишатися відкритими до технологічного прогресу.
Думаючи ж про пенсійне планування, варто пам'ятати, що вартість біткоїна перевершила вартість золота, Дубай планує ввести автономну літаючу службу таксі, а компанія Airbus представила концепцію безпілотного дрон-автомобіля.
Тим же, кому до пенсії більше, ніж одне десятиліття, можна менше фокусуватися на плануванні, а більше уявляти і насолоджуватися передчуттям невизначеного, але безумовно захоплюючого майбутнього.
- Информация о материале
Для того чтобы превратить в золото что угодно, включая старые тряпки, совершенно не обязательно искать Философский камень. Конечно, с его помощью можно было бы вообще не вставать с дивана. Но и без него спокойно можно обойтись. Во всяком случае, если у вас в запасе есть организация, гордо именуемая «Благотворительный Фонд» и немного фантазии.
Конечно, это не совсем сказка. А точнее — совсем не сказка. Но кто поверит в то, что Люди с Добрыми Глазами наживаются на детских домах? Или что Известный Фонд продает медицинское оборудование? Или что Крупный Благотворитель вместо одежды для нищих завозит в страну брендовые вещи? Никто. Поэтому будем считать это сказкой. Просто сказкой о некоем абстрактном Добром Фонде. Ну, и о всяких разных его друзьях-партнерах.
Однажды Некто передал Доброму Фонду для Детского Дома яблоки. Немного. Десять ящиков. По условной стоимости в одну золотую монету за ящик. О чем имеется совершенно официальная бумага. Добрый Фонд добросовестно задекларировал подарок с формулировкой «яблоки вкусные, на сумму 10 золотых монет». Затем Добрый Фонд передал Детскому Дому два ящика яблок, указав в акте приема-передачи цену в 5 золотых монет за ящик. И в отчетность внес графу «передано яблок вкусных на сумму 10 золотых монет». На этом часть официальная закончилась. Яблок на 10 монет пришло, на 10 монет ушло. По бумагам все отлично. Оставшиеся восемь ящиков можно скучно съесть вместе с друзьями. Можно поменять на груши у Другого Доброго Фонда. А можно и продать в овощной лавке. Не лично, конечно. А то в следующий раз кто ж тебе яблок-то даст?! Через знакомого лавочника. У которого и так на прилавке яблок завались. И кто отличит — какие из них из своего сада, а какие из ящиков Доброго Фонда.
Вырученные восемь золотых монеток можно поделить поровну. Ну, или уж как договорились.
Можно сделать сложнее. Тогда и золотых монеток можно накопить побольше. При должном старании — пару увесистых мешков. Но это уже для тех, кто не первый год возит ящики с яблоками для детских домов и имеет кое-какую репутацию.
Допустим, Добрый Фонд уже много лет пропускает через себя всякую всячину для страждущих. У него прекрасные отчеты, общественный вес и Очень Уважаемый Гражданин в наблюдательном совете. Министерство социальной политики уже не особо всматривается в его бумаги. А если и всматривается, то всегда получит ящик-другой условных яблок, ну, или там апельсинов. Просто по дружбе.
Добрый Фонд подает документы на получение двух машин подержанных ботинок для бездомных от Замечательного Донора, который зарегистрирован в Европе. На самом деле Замечательный Донор существует только на бумаге, а все его фирменные бланки и печати лежат у Доброго Фонда в сейфе.
Примерно в то же время в Далеком Китае сидит Умный Торгаш, который в маленьких грязных цехах покупает две машины «лабутенов». Как и полагается — с красивой красной подошвой и аккуратной надписью. Вот просто не отличишь от настоящих. Получив их за условные 1000 золотых монет, он тут же перепродает их Другу Умного Торгаша в Жарких Арабских Эмиратах. Но уже за 10 000 условных золотых монет. После этого сильно подорожавший груз попадает в Добрую Старую Европу, где с 10 000 золотых монет снимается 20% НДС. Если кто-то переживает за кошелек Умного Торгаша, то он может не беспокоиться — эти же 20% ему вернутся на границе со стороны Польши, куда груз приедет как коммерческий.
А вот на отрезке между польской и украинской границами произойдет самое настоящее волшебство. Чудесным образом исчезнут документы на прекрасные фирменные «лабутены», и появятся — на старые башмаки. Этакое превращение кареты в тыкву. При этом не будет никакого полуночного боя часов и прочих спецэффектов. Совершенно будничное чудо, без излишнего драматизма.
И украинскую границу машины пересекут уже как Великие Спасители Бездомных, с соответствующими бумагами от Доброго Фонда и Замечательного Донора на борту. И уж, само собой, гуманитарный груз не облагается никакими налогами. Как-то даже неудобно об этом упоминать.
С момента пересечения границы у чудесным образом преобразившихся машин будет 5 или 10 дней на то, чтобы доехать до таможенного склада. И вот, странное дело, на пути им обязательно попадется склад Умного Торгаша, на котором произойдет окончательное превращение модной обуви в дырявые ботинки. Теперь уже не на бумаге, а на самом деле. Хотя для стороннего наблюдателя все будет выглядеть совершенно невинно: две машины с обувью заехали, две и выехали. А кто и что перегружал за закрытыми воротами — это не для посторонних глаз.
А на таможенном складе можно уже устраивать любые проверки — под тентами действительно будет гора не очень целой, но бесплатной обуви в помощь социально незащищенным Бедным Людям.
Кстати, скорее всего Добрый Фонд не ограничится только честно заработанной порцией золотых монет. Репутация в этом деле — опорный столп бизнеса. И спустя пару дней в нескольких газетах появятся трогательные фотографии, на которых сам лично Очень Уважаемый Гражданин вместе с волонтерами фонда раздает ботинки плохо одетым людям с печальными глазами.
Эти фотографии потом сильно помогут ему во время избирательной кампании. Они весьма гармонично будут смотреться вкупе с популистскими лозунгами и укорами в сторону действующей власти.
Иногда посреди всего этого праздника жизни возникают ничего не понимающие Молодые Фонды. И пытаются разобраться, чего от них хотят эти странные люди вокруг.
Например, почему главврач уважаемой больницы интересуется, сколько ему заплатят денег за то, что он примет у Молодого Фонда десяток госпитальных кроватей и хирургический микроскоп. А ведь на самом деле все просто: по закону Молодой Фонд, как и сотни других фондов, имеет право оставлять себе на административные расходы до 20% собранных средств. Так вот, чтоб Фонд не просто числился на бумаге, но и работал, ему нужно куда-то передавать эти самые кровати и микроскопы, которые он получил от Донора. А куда их деть, кроме как в больницу? Хотите, чтоб мы их приняли — давайте делить ваши 20%. Не хотите — как хотите. Не оставите же вы их у себя в Фонде. У вас все равно нет лицензии на ведение медицинской деятельности. А у нас есть. Так как? Дадите денег?
Или что делать с людьми, которые на каждом углу жалуются, что не на что купить физраствор и шприцы, но предлагают весьма солидные суммы за то, что диагностическое оборудование попадет к ним, а не в прифронтовую зону. И уж если говорить честно, даже Молодой Фонд, не имеющий никакого опыта на этом поле, и тот понимает, что оборудование это будет использоваться не для всех пациентов, а исключительно на коммерческой основе. И золотые монетки, которыми будут оплачены обследования, пойдут совсем не на закупку шприцов и физраствора.
После трех-четырех таких разговоров Молодой Фонд начинает догадываться: то, что он по наивности принимал за благотворительность, на самом деле — давно и хорошо налаженная система бизнеса, со своими правилами и крупными игроками. А дальше у Молодого Фонда остается совсем небогатый выбор. Можно превратиться в очередной Добрый Фонд и копить потихонечку капитал — в золотых монетках или в правильных знакомствах, тут уж дело вкуса. Или попытаться превратиться в белую ворону и начать играть не по правилам. Потому что Философский камень — это, конечно, очень заманчиво, но уж очень дурно пахнут эти золотые монетки. Хотя и блестят совсем как настоящие…
- Информация о материале
ДП «Електроважмаш» 26 квітня уклав угоду з компанією «Industrial Fields Limited» (Велика Британія) про поставку сталі на 55,61 млн руб., або 25,58 млн грн.
Звіт про проведення закупівлі опублікований на веб-порталі Уповноваженого органу з питань закупівель «Прозорро».
Замовили 371000 кг сталі холоднокатаної агізотропної марки 3414.
За даними британського реєстру, «Industrial Fields Limited» до 21 грудня 2015 р. називалася «ATG Overseas Ltd».
Ця компанія, зареєстрована в Лондоні у 2005 р. на домініканський офшор «West-East Plc», відома як постачальник «Електроважмашу» принаймні з 2011 р.
Вона змінила назву після виходу розслідування програми «Схеми» про контракти заводу.
У 2005-2006 рр.. фірмою керував москвич Андрій Соболєв. До лютого 2013 р. директором значилась москвичка Ольга Курлаєва, а потім – Edward Petre-Mears.
За даними британської газети «The Guardian», Едвард Петре-Мірс та його партнер Сара Петре-Мірс представляють одну з найбільших у світі імперій офшорних компаній, де вони діють від імені анонімних клієнтів. Вони відомі як директори понад 2000 компаній. Як повідомив пресі директор британського реєстраційного агентства, Петре-Мірс мають подвійне громадянство островів Сент-Кіттс і Невіс. Журналісти з’ясували, що одним із клієнтів Петре-Мірс є російський мільярдер Володимир Антонов.
Нарешті, у грудні 2015 р. директором став Тоні Петров Алексієв (Toni Petrov Aleksiev) із Болгарії 1966 р. нар. Він очолював московське представництво АО «Динамо» АО Болгарія, якого наразі немає в російському реєстрі юросіб. Однак за його адресою досі прописане ТОВ «Динамо Групп» Ольги Алексієвої.
Уже під новою назвою компанія 13 квітня отримала підряд заводу на послуги сертифікації продукції за 3,97 млн руб. А 14 червня 2016 року завод уклав угоду з компанією «Industrial Fields Limited» (Велика Британія) про поставку сталі на 104,69 млн руб., або 39,59 млн грн.
А у березні 2017 року ця «прокладка» продала заводу срібла на 43 млн. рублів.
- Информация о материале
За последние годы российских оппозиционеров столь часто обливали зеленкой, что сегодня этот прием политической борьбы воспринимается как отечественное ноу-хау. Между тем, в Украине подобная практика известна уже давно — с тех пор, когда Харьков и Харьковскую область возглавляли легендарные Геннадий Кернес и Михаил Добкин из правившей тогда «Партии регионов».
Весной 2009 года в Одессе трижды зеленкой обливали депутата городского совета Алексея Гончаренко. 13 марта подросток бросил в него презерватив с зеленкой на пикете повышения тарифов на отопление. Через шесть дней аналогичный случай произошел у здания мэрии Одессы во время митинга. Инцидент повторился 9 апреля. Гончаренко приписывал нападения организации «Свободная Одесса», которая, по словам депутата, «только тем и занимается, что хвалит мэра». Гончаренко же активно критиковал мэра Одессы Эдуарда Гурвица.
В Днепропетровске в ноябре 2010 года на митинге против новой редакции Налогового кодекса неизвестный облил зеленкой координатора инициативной группы предпринимателей.
В июле 2012 года в Харькове впервые облили зеленкой адвоката Юлии Тимошенко, возглавлявшей оппозиционную «Батькивщину», Сергея Власенко. 13 июля неизвестный бросил в сторону автомобиля адвоката бутылку, наполненную зеленой жидкостью, но она не долетела до машины. 16 июля на Власенко вновь напали у больницы, в которой находилась Тимошенко: к адвокату вплотную подошла девушка, спросила: «Сергей Власенко?» — и, получив утвердительный ответ, плеснула из пластиковой бутылки зеленкой в лицо адвокату. Адвокат узнал в напавшей активистку «Молодых регионов», молодежного крыла «Партии регионов». В организации отрицали причастность к нападению. Мэр Харькова Геннадий Кернес называл случившееся самопиаром, хотя прокуратура возбудила уголовное дело о хулиганстве.
Через полтора месяца, 31 августа 2012-го, Власенко плеснули зеленкой в харьковском аэропорту: «Я ехал после встречи с Юлией Тимошенко в аэропорт. А там меня уже ждали молодчики, которые вновь сделали то же самое — вылили зеленку. К сожалению, видно, в Харькове больше ничего не умеют... Это уже третий случай, а потом Кернес будет нести чушь, что я сам себя облил». По словам адвоката, на него также напали с зеленкой, когда он приезжал на следственный эксперимент, о котором знали только он, следователь и подозреваемая.
19 сентября 2012 года в Харькове с зеленкой напали на кандидата в депутаты от «Батькивщины» Александра Кирша. На встрече с избирателями к нему подошли двое молодых людей со стаканами заведения быстрого питания и плеснули зеленкой в лицо, после чего убежали. Зеленка попала в глаза — медики диагностировали повреждение роговицы. Глава Харьковской области Михаил Добкин называл этот случай пиаром.
Депутат Верховной Рады Украины Александр Кирш, который сейчас входит во фракцию «Народный Фронт» и считается близким соратником нынешнего главы МВД Арсена Авакова, рассказал «Медиазоне» о своем опыте столкновения с зеленкой в Харькове:
«Я был одним из первых, кого облили зеленкой. Это было в Харькове, еще при Януковиче. У меня такое ощущение, что в Харькове это началось, потому что на одной фармацевтической фабрике было много излишков зеленки, и не знали, куда девать. Ну, а поскольку власть в Харькове очень технологична, то ее пристроили в дело.
Это достаточно опасные шутки. Мне зеленкой попало не просто на костюм, но и в глаз. Врачи говорили, что еще бы микрон в сторону, и не было бы глаза. Был сильный ожог. Мне очень повезло. Это опасно для зрения. Но, слава богу, прошло, поскольку меня хорошо пролечили. И зрение даже улучшилось — но не благодаря зеленке, а вследствие того, что из-за зеленки я прошел лечение. Но этого врагу не пожелаешь, потому что можно лишиться глаза.
Это более мягкий вариант, чем когда просто избивают не провластных кандидатов. Но по сравнению с тем, когда засовывают в мусорник, зеленка — это менее позорно. Но угроза зрению сильная. Это не технология — это грязь».
18 января 2013 года в Харькове возле здания Апелляционного суда облили зеленкой четверых депутатов оппозиционной «Батькивщины» — Арсена Авакова, Константина Бондарева, Александра Абдуллина и Сергея Соболева. Они приехали на заседание по второму делу Юлии Тимошенко. На Авакова напала неизвестная девушка, ее задержал сам депутат. По его словам, всего нападавших было двое. О других нападавших точных сведений нет. Соболев рассказал, что его облил юноша, которому на вид не больше 14 лет. Бондарев и Абдуллин утверждали, что в их случае милиционеры стояли рядом во время нападения и смеялись, не задержав нападавших.
В апреле того же года пятеро молодых людей попытались облить зеленкой защитника Тимошенко Сергея Власенко: они бросили в его сторону пакеты с зеленкой, когда адвокат садился в автомобиль у здания Апелляционного суда. Сотрудники милиции вновь не предприняли мер для задержания напавших, отмечал Власенко.
3 декабря 2013-го возле Верховной Рады облили зеленкой народного депутата Ирину Богословскую, незадолго до этого вышедшую из «Партии регионов» из-за разгона акции на Майдане в Киеве. О нападении на нардепа стало известно от мэра Харькова Геннадия Кернеса, который на заседании горсовета рассказал, что ему пришла смс от Богословской с вопросом: «За зеленку это вас благодарить?». «Что за сообщение? За какую зеленку кого благодарить? Я сижу вместе с вами здесь в сессионном зале, а что она мне пишет — я не знаю», — тут же сказал Кернес. В тот же день он критиковал Богословскую и называл ее «политической проституткой».
Через три дня в Апелляционном суде Харьковской области двое неизвестных все же облили зеленкой, наполненной в шприце и презервативе, адвоката Сергея Власенко. Подозреваемых вскоре задержали.
29 декабря 2013 года на митинге в Харькове зеленку плеснули в экс-главу МВД Украины и активиста Евромайдана Юрия Луценко и его жену, депутата оппозиционной «Батькивщины» Ирину Луценко. Сначала пару облила женщина, через несколько минут это же попытался сделать неизвестный мужчина. Обоих задержала милиция.
После начала протестов на Майдане в Киеве зеленка становится «политическим оружием» как его сторонников, так и сторонников власти. Так, в январе 2014 года на Майдане в Киеве избили и облили зеленкой студента, которого заподозрили в провокации. При этом юноша не стал писать заявление в милицию, рассказывали в МВД.
20 января 2014 года в аэропорту Харькова во время регистрации пассажиров на рейс в Киев неизвестная девушка облила нардепа Арсена Авакова зеленкой.
12 февраля того же года лидеров «Батькивщины» Арсения Яценюка и Александра Турчинова обрызгали из пульверизатора зеленкой на выходе из больничной палаты Юлии Тимошенко. Турчинов связал нападение с Кернесом и Добкиным.
В России первое нападение на политика с зеленкой произошло раньше, чем в Украине: в декабре 2008 года зеленкой облили депутата петербургского отделения «Яблока» Максима Резника. На него напали двое неизвестных перед входом в бизнес-центр, где проходила конференция движения «Солидарность». Однако следующее такое нападение произошло лишь через четыре года — в 2012 году неизвестные бросили пакет с зеленкой в телеведущую Татьяну Лазареву, участвовавшую в круглом столе, на котором обсуждалось будущее гражданского общества. В тот раз пострадали только кроссовки ведущей.
А в апреле в Киеве зеленкой облили самого Михаила Добкина, который стал кандидатом в президенты от «Партии регионов». На него напали неподалеку от студии канала ICTV, куда политик направлялся на эфир.
15 июня в Киеве у посольства России протестующие облили зеленкой бывшего министра транспорта и связи Украины, бизнесмена, главу «Социалистической партии Украины» Николая Рудьковского. Толпа молодых людей, большинство из которых скрывали свои лица медицинскими масками и другими предметами одежды, скандировала «Рудьковский — ***** [такой же, как Путин]», провожая олигарха до его Lexus. Толпа заблокировала машину и политик в сопровождении охраны уехал на общественном транспорте.
19 июня на одиозного депутата от «Радикальной партии» Олега Ляшко напали с зеленкой во Львове. Политик направлялся в студию Львовской областной телерадиокомпании, около которой митинговали 100-150 человек. Они кричали «Позор» и «Ганьба». На ступенях здания студии к Ляшко подошел мужчина и брызнул в лицо зеленкой.
7 ноября 2014 года в Харькове членов еще не запрещенной «Коммунистической партии Украины», которые пытались провести шествие, забросали яйцами активисты запрещенного в России «Правого сектора» и Евромайдана. Лидера харьковского отделения коммунистической партии Аллу Александровскую облили зеленкой.
С этого времени акции с зеленкой устраивают обычно активисты националистических движений. Часто их жертвами становятся чиновники или представители в прошлом правящих политических сил.
Так, 4 декабря 2014 года в Хмельницом протестующие жители села Лесные Гринивцы зеленкой облили местного депутата, бывшего «регионала» Петра Тарасюка, требуя люстрировать его из-за «махинаций с землей». Под конец декабря протестующие облили зеленкой соратника мэра Харькова Кернеса Владимира Скоробагача и с криками «Люстрация» бросили его в мусорный бак. Милиция не вмешалась в происходящее, поскольку, по словам пресс-секретаря харьковского областного ГУВД, «между депутатом и активистами была договоренность».
9 апреля 2015 года в Ивано-Франковске активисты запрещенного в России «Правого сектора» и «Самообороны» бросили в мусорный бак начальника управления юстиции по области Василия Кавацюка, облили зеленкой, а затем возили его по улицам города. Активисты протестовали против регистрации ячейки «Оппозиционного блока», в который перешли бывшие «регионалы», и добивались увольнения чиновника.
В июле 2015 митингующие облили зеленкой депутата горсовета Одессы Алексея Перепелицу, который призывал не признавать Россию страной-агрессором и проголосовал против соответствующего закона.
5 мая 2016 года в Днепропетровске на встрече с ветеранами облили зеленкой и обсыпали мукой депутата «Оппозиционного блока» Александра Вилкулу. 9 мая во время шествия к Вечному огню в Славянске зеленкой плеснули в лицо нардепу той же партии, бывшему «регионалу» Наталье Королевской. Люди в камуфляже не только облили ее зеленкой, но и бросали яйца, обсыпали депутата мукой. Королевская утверждала, что зеленка попала и на ветеранов.
Из последних нападений с зеленкой — обливание красящей жидкостью участников марша феминисток в Киеве 8 марта 2017 года и одесского судьи в апреле. В последнем случае активисты «Автомайдана Одессы» и «Самообороны» были недовольны отказом судьи взять самоотвод; по их мнению, он лоялен к обвиняемому в подготовке взрывов на железной дороге гражданину Молдавии.
- Информация о материале
Страница 239 из 1561
