Статьи
В течение 2016 г. финансовый рынок ожидал улучшения условий в стране, которые приведут к возобновлению кредитования и росту инвестиционной привлекательности. Этот год почти закончился, и пора подводить итоги.
Согласно статистике, за десять месяцев в экономику Украины поступило 3,1 млрд долл. прямых иностранных инвестиций, это на 0,9 млрд больше, чем в прошлом году. Однако 2,2 млрд долл. из них — инвестиции в банковский сектор, что стало результатом докапитализации банков акционерами. Поэтому можно сказать, что на протяжении 2016 г. благодаря финансовому сектору Украина получила основной приток инвестиций в страну.
Те, кто не смог поправить инвестиционный климат и провести структурные реформы, сейчас пытаются сломать едва ли не единственный работающий стабилизационный механизм, чтобы вернуться к сомнительному распределению бюджетных средств. В ином случае трудно понять попытки отменить политику инфляционного таргетирования, благодаря которой удалось укротить галопирующую инфляцию с 43,3% в 2015 г. до 12,1% в ноябре 2016-го. Разве чтобы вернуться к эмиссии гривни для выдачи льготных государственных кредитов «приоритетным» отраслям экономики.
Для того чтобы инвестиции и кредиты пришли в экономику Украины, необходимо создать возможность зайти в страну. Поэтому хватит говорить об отсутствии инвестиций и кредитов, а пора разобраться, почему в нашу экономику не вкладывают деньги.
Юридические риски и страх «отжима»
Судебная система в Украине не гарантирует надежность залога. Нет также доверия к регистрационным органам. Яркий пример этого — история Укрсоцбанка, залоговое имущество которого — БЦ «Горизонт Парк» — дважды под покровом ночи было перерегистрировано на других владельцев. И это после восьми (!) лет судебной тяжбы, 50 решений в пользу банка и конечного вердикта Высшего хозяйственного суда. Следовательно, юридические риски непрогнозируемы и уже давно стали значительно более существенными, чем традиционные кредитные.
Выражение «возвращают долги только трусы» для некоторых украинских компаний уже стал лозунгом. Договоры почти не выполняются, механизмы обеспечения бездействуют, потому банки и компании боятся связываться с новыми партнерами. При таких условиях бизнес полностью зависит от связей и из-за искусственной изоляции не способен перестраиваться и нормально развиваться.
Должен в очередной раз констатировать, что в Украине процветает кредитное мошенничество. Бизнес не готов открывать полную информацию перед украинскими банками, хотя и хочет прозрачности. Компании готовы открывать всю информацию перед иностранными кредиторами, хотя и жалуются на продолжительные сроки принятия решения. В работе же с украинскими банками они хотят, чтобы все процессы происходили быстро, и никто не требовал от них раскрытия финансового положения.
При этом банки практически не вылезают из судов, пытаясь спасти ранее предоставленные миллионные займы компаниям, которые сейчас, пользуясь законодательными лазейками, делают все, чтобы уклониться от своих обязательств и оставить банк с дырой в балансе.
Эту проблему можно было решить уже давно, но парламент упрямо проваливает разработанные НАБУ законопроекты о защите прав кредиторов, которые могли бы положить конец кредитному мошенничеству. Таким образом, депутаты защищают скорее собственные интересы, чем государственные. Поскольку в парламенте много представителей компаний, которые должны банкам миллиарды и годами не возвращают долги.
Кредитоспособность заемщика. Сегодня украинской компании получить кредит в банке в Украине труднее, чем за рубежом. Хотя требования наших банков к заемщику более жесткие, чем у иностранных, но они полностью отвечают практике развитых стран. А регуляция оценки рисков чрезмерна и опережает возможности бизнес-среды в Украине.
Более того, мир идет в «деофшорную» экономику. Уже не только международные банки, но и украинские прописали «офшорную» политику, по которой 3/4 экономики не вписывается в финансирование. Следовательно, возобновление кредитования возможно только после выздоровления экономики, когда она станет адекватной регуляции. Если для выздоровления экономике нужны кредиты, то необходимо пересмотреть принципы регуляции.
Украинские банки ломают голову, как найти потенциального заемщика, поскольку крупный бизнес закредитован до пределакрая, а малый практически весь в «тени». По официальным показателям финансовой отчетности, крупные предприятия базовых отраслей неплатежеспособны. Такая отчетность выгодна для них, потому что позволяет оптимизировать чрезмерные налоги. Однако по формальной оценке риски слишком высоки. Понятно, что банки не пойдут на изменение процедуры, чтобы искусственно делать предприятия кредитоспособными. Более того, балансы банков и без того отягощены «плохими» кредитами.
В долларовой экономике банки живут с гривневым капиталом, который систематически девальвирует. С учетом потерь на Востоке и в Крыму вымывание капитала неизбежно. Требования к финансовому положению клиентов выросли. Финмониторинг более жесткий, чем на Западе, а залог товаров в обороте, имущественных прав или выручки от реализации уже не будет учитываться при определении кредитного риска и формировании резервов. Это уничтожает инструменты торгового финансирования. Текущие долги требуют реструктуризации.
Чтобы переломить ситуацию, необходимо упростить и ускорить процесс проверки документов согласно категории клиента, что позволит адаптировать регуляцию кредитного риска. Украинские банки должны требовать от малого и среднего бизнеса прозрачности и стандартов на таком же уровне, как и иностранные.
За последние два года некоторые банки уже трижды увеличивали свой уставный капитал. Но подавляющее большинство компаний этого не делали. Более того, в отличие от банков, узнать конечных собственников украинских компаний иногда бывает крайне сложно. Много ресурсов и сил тратится на то, чтобы понять, каково истинное финансовое положение и кредитная история потенциального заемщика. Насколько он уже закредитован, какая у него задолженность и бизнес-модель? Из-за закрытости украинского бизнеса банки вынуждены формировать под кредиты большие резервы. Риски плохих заемщиков переводятся на весь рынок, поэтому ставки для хороших клиентов такие же высокие, как и для плохих.
Стоимость кредитов. Очень часто слышу жалобы, что в Украине не найти длинных и доступных денег. И откровенно не понимаю, почему наши компании идут за ними в универсальные банки. Мировая практика такова, что долгосрочные проекты традиционно финансируют инвестиционные банки.
Чтобы получить длинные деньги, нужно предложить адекватный залог. Однако заржавевшие цеха и полуразрушенные фермы таковым явно быть не могут. Возникает вопрос: почему с хорошими проектами не обращаются в инвестиционные банки? Почему компании не хотят выпускать свои ценные бумаги, под которые смогут взять недорогие деньги с рынка? Возможно, потому, что для этого им придется полностью раскрыться?
Срочность кредитов прямо зависит от срочности депозитов — последняя в среднем не превышает полгода, что свидетельствует об общего недостатка доверия в экономике и обществе.
Себестоимость кредитов состоит из стоимости вероятных потерь и стоимости ресурсов, которыми фактически являются только депозиты населения. Обе составляющие высоки. На стоимость ресурсов также влияет высокая инфляция.
Поэтому нам необходимо любыми средствами уменьшать стоимость денег. Для этого прежде всего нужно снизить инфляцию. Необходимый и самый важный фактор уменьшения инфляции — сокращение и контроль государственных расходов со стороны общества и бизнеса.
При этом требования к качеству финансовой информации в Украине должны отвечать мировым стандартам. Вместе с тем банкам нужно дифференцировать стоимость риска, которую они закладывают в ставку, в зависимости от репутации конкретного клиента.
Валютное регулирование. Увеличить инвестиции в Украину можно было бы путем привлечения внешних кредитов для бизнеса. Но стоимость таких денег, даже при традиционно низких процентных ставках, бывает просто неоправданной. Возникает проблема в курсовой разнице и валютном регулировании.
Как известно, 65% всей заходящей в Украину валюты практически сразу конвертируется в гривню. Если получившее инвестицию предприятие за эти деньги захочет приобрести оборудование за рубежом, ему придется снова покупать валюту. Следовательно, снова заплатить за курсовую разницу да еще и пройти согласование контракта с НБУ. А потом еще три дня ждать саму валюту, поскольку таков срок от заявки до покупки. Не менее дорого иностранному инвестору вернуть себе заработанное, поскольку налог на репатриацию составляет 15%.
В частных беседах представители бизнеса говорят об отсутствии действенных инструментов страхования экспорта. Невозможно оформить аккредитив, поскольку иностранные партнеры закрыли лимиты на Украину.
Система валютного регулирования устарела. Она не сдерживает девальвацию гривни, а только увеличивает тенизацию экономики. Либерализация валютного законодательства необходима в любом случае, ведь бизнес все равно обходит сложные правила и уходит в «тень».
Негативно влияет на финансовое положение экспортеров также несовершенная система возмещения НДС. В целом громоздкое и противоречивое законодательство в сфере налогообложения и валютного регулирования создает благоприятные условия для коррупции.
Бизнесу важна прозрачность и последовательность политики регулятора. Например, бизнес должен точно знать, что на протяжении определенного Нацбанком периода срок возврата валютной выручки не будет меняться и составит все те же 120 дней.
Справедливо сказать, что скорость и неотвратимость либерализации в значительной степени зависят от возобновления сотрудничества с международными финансовыми партнерами Украины. Итак, мы снова возвращаемся к разговору о критической необходимости активизации работы с МВФ, которая также предусматривает равные условия конкуренции и борьбу с теневой экономикой.
Можно бесконечно говорить, что банкам пора возобновлять кредитование. Что экономика Украины прекратила падение. Что внешняя финансовая помощь нам больше не нужна. Но эти разговоры не решат фундаментальных проблем. Стабильность и прогнозируемость были и остаются залогом развития и процветания во всем мире. Потому чем чаще наши политики будут менять правила игры и будут стремиться избежать проведения структурных реформ в Украине, тем больше мы будем отдаляться от развития и процветания экономики. Рубикон еще не перейден, но мы уже слишком близко, чтобы потерять свой шанс.
- Информация о материале
Чиновники обласних центрів витратили 300 мільйонів на комуналку через систему «Прозорро» і 700 мільйонів – без будь-яких конкурсів. Додано заперечення інформації про ситуацію у Черкасах.
У цьому році регіональних чиновників спіткали дві новини: хороша і погана. З одного боку – у зв’язку з децентралізацією в бюджетах стало більше грошей. З іншого – витрачати їх довелось через нову систему «Прозорро». А при такому розкладі на заздалегідь розписаний тендер може залетіти якийсь неочікуваний учасник із сусіднього села.
Коротше, склалась якась дурнувата ситуація, коли ніби гроші є, але ти не можеш гарантувати кумові, що саме він їх отримає.
Вихід із скрути був знайдений через «допороги».
Річ у тому, що закон дозволяє купувати без електронних аукціонів товари та послуги дешевше 200 тис. гривень і роботи нижче 1,5 млн. гривень.
Зважаючи не це, а ще на нові доходи (у деяких містах вони зросли на 100 відсотків) – тут мерам карта і підвалила. І вони почали активно витрачати гроші на дороги, утеплення будинків, ремонт дахів і таке інше, тобто на комуналку. Варто зауважити, що, як правило, усі ці роботи – є найскладнішими для перевірки. Бо не кожен журналіст чи депутат зможе оцінити марку покладеного асфальту чи порахувати кількість використаної цегли. Фактично єдиним реальним «перевіряльником» є в таких випадках конкуренція.
Тому експерти Центру «Ейдос» провели моніторинг всіх департаментів житлово-комунального господарства обласних центрів. Ми порівняли, скільки грошей пройшло на комуналку через «Прозорро» і скільки через допорогові позаконкурсні закупівлі. Період моніторингу: серпень – листопад 2016 року. У Київській області столицю замінили на Білу Церкву, зважаючи на особливий статус Києва.
Виявилось, що із 24 департаментів ЖКГ – 14 взагалі не укладали угоди на конкурсних надпорогових закупівлях. А в тих містах, де конкурси все ж були, в більшості випадків суми допорогових закупівель переважають. Загалом, за чотири місяці сума контрактів департаментів ЖКГ обласних центрів, укладених на конкурентних засадах складає 306,60 млн. гривень. А сума допорогових неконкурентних в два рази більше – 720 мільйонів гривень.
Після опублікування цієї інформації до «Наших грошей» звернувся Артур Чемерис, представник ГО «Молода Черкащина». Активіст заявив про некоректність поданої «Ейдосом» інформації стосовно закупівель у Черкасах:
«В Черкасах існує Єдиний тендерний комітет, який проводить відкриті торги для Департаменту ЖКК та інших департаментів Черкаської міської ради. Як з’ясовано, аналітика проводилась по Департаменту економіки та розвитку, як по централізованій закупівельній організації для департаментів міської ради. Тобто враховані закупівлі, які проводились, як для департаменту ЖКК так і для інших (освіта, медицина, архітектура). Відповідно і цифри по ЖКК викривлені.
Звертаємо увагу, що з 7 червня по 17 листопада діяло Рішення міської ради про здійснення допорогових закупівель через систему Prozorro. В зв’язку з чим укладати прямі неконкурентні договори чиновники не мали можливості.
Але доцільно звернути увагу, що протягом двох тижнів після скасування цього рішення чиновники відзвітувались про 14 укладених допорогових договорів загальною вартістю 3,6 млн.грн, проведених без жодної конкурентної процедури. Якщо робити аналітику по Департаментам саме по допороговим закупівлям, які чиновники не зобов’язані проводити Законом, то всього за 6 місяців було успішно проведено лише 36 конкурентних допорогових закупівель загальною вартістю 6,7 млн.грн. На жаль був повний саботаж електронної системи.
Також доречно зазначити, що станом на 2 грудня було оперативно «заплановано» ще більше 80 неконкурентних закупівель орієнтовною вартістю понад 11 млн.грн. Якщо аналізувати саме Департамент ЖКК, то він левову частку договорів уклав ще до набрання чинності рішенням міської ради про впровадження обов’язкових допорогових закупівель через електронну систему, до 7 червня».
Окремо в графіку виділене Запоріжжя. Там протягом вказаного періоду взагалі не укладалися контракти. Але тому є просте пояснення. Місцеві чиновники перед пришестям «Прозорро» з фантастичною швидкістю освоювали гроші по старому закону, намагаючись встигнути до «чорного» першого серпня. Таким чином можна пояснити і різницю в грошових об’ємах великих і менших міст. Наприклад, Хмельницький витратив за чотири місяці майже 70 млн. гривень на благоустрій. У той час, як місто-гігант Дніпро лише 38,90 млн. гривень.
Треба визнати, ця статистика не бездоганна, бо не охоплює календарний рік. Але наведені цифри свідчать про тренди закупівель на місцях.
Через масове ігнорування аукціонів на «Прозорро» нескладно передбачити наслідки, які існують при прихованому витрачанні наших грошей.
По-перше, реально ускладнюється фінансово-господарський контроль. Коли один контракт на ремонт під’їздів сумою 10 млн. гривень розбивається на десять контрактів по мільйону, це створює додаткові перешкоди для аудиторів, активістів чи поліції. Ще й призводить до переплат за неякісні роботи.
По-друге, гроші потрапляють до фірм-ковбоїв. Тобто, фірм утворених невідомою особою, часто із зони АТО чи розташованих у підвалах, малосімейках і т.ін. Наприклад, в серпні цього року департамент ЖКГ Харкова без конкурсів скинув 2,7 млн. гривень на ремонт житлових будинків «Фірмі «Мега-Буд», яка заснована за кілька тижнів до угоди. Директор фірми і власник – одна особа – Антон Коротких, прописаний в Луганській області. На Коротких «висить» ще кілька фірм. Наприклад, «Фірма «Дельта-Буд», створена також в липні. Зареєстрована в сусідній кімнаті з «Мега-Будом». «Дельта» в серпні теж отримала третину мільйону з бюджету також за ремонт житлових будинків.
По-третє, бюджетні гроші часто осідають у гаманцях оточення чиновників або політиків. Ось свіжа історія з Білої Церкви. З червня тамтешній відділ капітального будівництва перераховує кошти на ТОВ «Буд-Вест БЦ», утворене того ж таки червня. Без будь-яких конкурсів гроші на ремонти доріг та дитсадочків перераховувалися невідомій фірмі як до «Прозорро», так і після. До грудня фірма заробила 4,8 млн. гривень. Родзинкою даної оказії є навіть не дата заснування фірми, а її директор, він же засновник – Віталій Сухорук. Чоловік до «бізнесу» числився у відкритих джерелах майстром ТОВ «МЖК-Буд БЦ». От це вже справді реальна будівельна компанія, яку контролює Віктор Яровий. Він до липня цього року працював заступником міського голови Білої Церкви з питань ЖКГ.
Наостанок, напрошується перефразоване питання поета Сергія Жадана, як ворушити цю каламуть? Поки що вбачається два варіанти – фантастичний та реалістичний. Перший варіант полягає в тому, щоб залишити все як є. Міські голови потроху протверезіють від переповнених по вінця бюджетів, і пригадають передвиборчі обіцянки про прозорі та чесні закупівлі. Та чомусь не віриться.
Тому надія – на більш реалістичний варіант. Центр «Ейдос» пропонує банальне, але дієве обов’язкове переведення допорогів на конкурентні умови проведення закупівель. Це значить, що допороги від 50 тис. гривень в обов’язковому порядку мають проводитися, як конкурсні торги на «Прозорро». З певним пом’якшенням. Як от, право підписати контракт навіть, якщо прийшов один учасник. Інтереси доброчесних замовників такі новації не зачеплять. Адже вони і так все закуповують через конкурси. А щодо тих, кому це ускладнить освоєння бюджетів, ну, так легкого життя їм ніхто і не обіцяв.
- Информация о материале
18 декабря, Кабинет Министров Украины сообщил о входе государства в капитал ПАО «Приватбанк». Согласно этому решению 100% акций банка теперь будет принадлежать государству в лице Министерства финансов. Итак, хотели многие того или нет, но Приватбанк национализировали. Нужно смотреть на это, как на свершившийся факт.
Информация о проблемах Приватбанка и возможной приватизации появилась давно. Еще год назад журналисты писали о вводе временной администрации в банк. Однако этого не случилось. В конце ноября Международное рейтинговое агентство Fitch понизило долгосрочный рейтинг банка в иностранной валюте до уровня «ССС».
Приватбанк не исполнил обязательства по формированию резервов и выплатам задолженности Нацбанку, и в конечном итоге был признан неплатежеспособным.
Как бы парадоксально это не звучало, но национализация – это лучшее, что могло произойти с Приватбанком с учетом сложившейся ситуации. Сейчас процесс полностью контролируемый и согласованный. Последствия были бы гораздо серьезнее, если бы Коломойский и государство не смогли договориться, был бы ввод временной администрации.
Еще хуже – крах Приватбанка, который мог бы привести к коллапсу всей финансовой системы Украины. Этого нельзя было допускать ни при каких обстоятельствах. Так сказать, « too big to fail».
И все же тема национализации Приватбанка вызывала огромный резонанс в обществе.
Почему Приватбанк – это так важно
Приватбанк – крупнейший банк страны. В нем обслуживаются 20 млн. человек, т.е. каждый второй украинецпользуется сервисом банка и/или хранит в нем свои деньги. В Приватбанке сконцентрировано 36% вкладов населения, более 50% юридических лиц имеют в нем свои счета. Банкоматы и терминалы Приватбанка — повсеместно, карты банка – это один из наиболее распространенных и удобных способов денежных расчетов между людьми.
Безусловно, когда что-то происходит с таким банком, это воспринимается как болезнь близкого человека. Даже если его жизни ничего не угрожает, и это обычный грипп, степень волнения зашкаливает.
Какие же последствия национализации Приватбанка?
1. Долги банка лягут на плечи всех украинцев, т.е. нас с Вами.
Потребность в докапитализации Приватбанка оценивается в 136-150 млрд. грн. Это около $130 в пересчете на каждого украинца или более $300 на человека трудоспособного возраста. Это те средства, который опосредованно заплатит каждый за спасение теперь уже государственного банка. Нет, мы не понесем прямые затраты, буквально достав средства из своего кошелька. Однако нужно понимать, что Бюджетные средства вместо развития дорожной инфраструктуры, больниц, школ и университетов пойдут на поддержку финансовой системы.
2. Риски инфляции, девальвации незначительны.
Для финансирования задолженности Приватбанка Минфином будут выпущены тридцатилетние облигации внутреннего государственного займа (ОВГЗ) на сумму около 150 млрд. грн. По сути это скрытая эмиссия.
Однако ожидается, что средства не попадут в систему обращения, а останутся в виде номинальной гарантии вкладчикам. Т.е. если паники удастся избежать и оттока депозитов не будет, риск инфляции минимален.
Безусловно, будет иметь месть рост внутреннего долга. Однако для нас он не критичен в отличие от внешнего долга, поскольку на самом деле не создает риски дефолта Украины.
Как мы уже видим, вопрос национализации не вызвал как таковую панику на наличном валютном рынке, ажиотажного спроса на валюту нет. Это, безусловно, плюс. Фундаментальных причин для девальвации сейчас нет, в ближайшее время курс во многом будет зависеть от самих же украинцев. Не будет паники – не будет резких колебаний гривны.
3. Массовые сокращения работников Приватбанка маловероятны.
Если речь не будет идти о закрытии целых отделений, то говорить о тысячах украинцев, которые останутся без работы, – опрометчиво. Приватбанк являлся частной структурой, бюджетной системе и политике персонала в ней уделялось не последнее место. Тем более, что накануне в Приватбанке уже проводилась оптимизация штата.
4. Прецедент с Приватбанком может вызвать отток ликвидности из других банков, что приведет к расшатыванию всей банковской системы Украины. Однако и в этом случае все будет в руках самих украинцев. Не стоит рубить сук, на котором сидишь.
5. Отсутствие госконтроля над некоторыми техническими возможностями может привести к ухудшению сервиса. Речь идет о той же услуге Приват 24. Пока до конца не ясно, перейдет ли в собственность государства все программное обеспечение. Возможно, государству придется идти на кооперацию с его владельцами.
Таким образом, с точки зрения влияния на экономику Украины в вопросе национализации Приватбанка ничего критического нет.
Если СМИ не будут искусственно нагнетать ситуацию и паники не будет, то вполне вероятно, что уже с начала следующего года все начнут забывать об этом прецеденте, подобно шумихе вокруг электронных деклараций чиновников.
Не стоит умалчивать и о возможностях, которые открывает национализация Приватбанка:
§ аудит, возврат проблемных кредитов, ревизия портфеля, чистка активов банка.
§ последующая приватизация Приватбанка, продажа банка более эффективному собственнику, нежели акционеры группы Приват.
И самое главное, ни для кого уже ни секрет, что конечными бенефициарами из Приватбанка была выведена значительная сумма средств – около $2,5 млрд. Проведение аудита и возможное последующее возбуждение уголовного дела против его собственников, позволит в конечном счете привлечь их к ответственности и в судебном порядке вернуть выведенные деньги. Эти средства вполне могут компенсировать расходы бюджета на докапитализацию Приватбанка.
- Информация о материале
Український уряд чи не вперше взявся вирішувати проблему, а не залишився осторонь, чекаючи поки вона сама розсмокчеться. Українська влада чи не вперше поставила економічну необхідність вище за політичну доцільність.
Необхідно відзначити, що немає нічого хорошого в націоналізації, експропріації або реприватизації. Це погано. Немає нічого хорошого в тому, що українські платники податків заплатять 150 млрд грн (120,130 - не важливо) зі своїх кишень. Немає нічого хорошого в тому, що український державний борг виросте майже на $5 млрд. Націоналізація - це погане рішення. Але воно найкраще з усіх можливих у тій ситуації, куди нас завела жадібність і неприйняття важливих рішень.
Коли банк стикається з проблемою недостатності капіталу, існує кілька рішень. Банк може бути ліквідований або націоналізований, власник може внести необхідний капітал або ж можна нічого не робити. Так як Приватбанк - це системоутворюючий банк, то ліквідувати його не можна. Занадто великий соціальний ефект і дуже сильний удар по фінансовій системі і довірі до неї. Від такого удару оговтуються не скоро. І зовсім інші управлінці. Докапіталізація власниками - була б найкращим рішенням. Якби власники на нього були здатні. Ми прекрасно знаємо, хто стоїть за банком. І прекрасно знаємо, як вони ставляться до власних боргів - запитайте у тренерів і гравців футбольного клубу Дніпро. Та й самі вони не приховували, що повертають борги тільки боягузи. Тим більше, в плані докапіталізації вони повинні були поступово вносити в капітал мільярд за мільярдом. Віддаючи свої гроші, лише знижуючи ризики націоналізації. За нинішнього рівня довіри один до одного осіб, котрі приймають рішення в Україні, це просто неможливо. Навіть якби у власників і було бажання.
І так, держава не забирає актив Коломойського і Боголюбова. Держава забирає пасив. Держава забирає на себе борги
У підсумку, залишаються два підходи. Нічого не робити або націоналізувати банк. Класичний приклад безвідповідальності і вольового рішення. Хто знає, що б обрали в черговий раз українські політики, якби не МВФ. Якби не залежність від кредиторів, які не дозволяють закривати очі на проблему, лише збільшуючи її.
Звідки ж виникла проблема з капіталом? На настільки катастрофічну суму. Національний банк уклав з усіма банками в Україні угоду. На тлі кризи регулятор обіцяв банкам підтримку в ліквідності, що забезпечувало їх поточну роботу, в той час як власники банків зобов'язувалися компенсувати втрати капіталу, які, треба сказати, у всіх банків були значні. Хто не виконував програму або не хотів її виконувати спочатку, виводилися з ринку. Так не стало більше 80 банків, серед яких банки-зомбі, відмивання і банки-пилососи, які забирали гроші з ринку і видавали їх пов'язаним особам. Для таких було встановлено дуже жорстке правило: необхідність сформувати 100-відсоткові резерви, тобто, наростити капітал під всі кредити пов'язаних осіб. І це цілком логічно, так як власники не поспішали повертати гроші, виведені з банків.
Приватбанк був найбільшим українським пилососом. Якщо вірити публікації в пресі, а не запевненням банку, то кредити пов'язаним особам становили 80%-90% кредитного портфеля юридичним особам. При цьому треба розуміти, що дуже часто, якщо не завжди, кредити бралися на безрідне ТОВ «Іванов, Петров, Коваленко», яке, в свою чергу, кредитувало працюючий актив групи. Таким ТОВ нічого не варто зникнути за одну ніч, що робило портфель банку вкрай ризиковим. А сам портфель до моменту націоналізації досяг 182 млрд грн. Усе інше, як то кажуть, підрахуйте самі. Саме тому в меморандумі з МВФ і з'явилася цифра в 166 млрд грн, зарезервованих для потреб капіталізації. Так що МВФ, як і Нацбанк, теж не схильний був вірити банку. Та й в принципі важко зрозуміти, чому люди продовжують вірити українським олігархам, яких одночасно так не люблять як клас. В результаті Приватбанк отримав підтримку ліквідності і зобов'язання усунути дірку в капіталі. Але він їх не виконав.
Шанс не допустити цю проблему було втрачено давно, ще в 2005-2008 роках., Коли на тлі зростання банківського сектора будувалася піраміда. З того часу крах піраміди Приватбанку був неминучий. Надалі банк міг тільки постійно нарощувати портфель депозитів, віддаючи старі, тому як з боку активної частини балансу підтримки не було. Гроші пішли і повертатися не збиралися. Тому зволікання з вирішенням проблеми лише збільшувало б її. А креативність менеджменту Приватбанку, який на певному етапі був обмежений в залученні депозитів населення, могла породити історію набагато яскравішу, ніж пригоди псевдовкладників банку Михайлівський.
І так, у банку немає проблем з ліквідністю. Це правда. Але проблема банку абсолютно в іншому. А ліквідність у нього є тільки стараннями держави в особі Національного банку. У Банку проблеми з капіталом. З фундаментальною подушкою безпеки, необхідною кожному банку. Тому що банк працює з чужими грошима. І саме тому банкам необхідно жорстке регулювання. І саме тому Нацбанк змушений брати все в свої руки, коли ризики вкладників занадто великі.
І так, менеджмент банку буде розповідати казки про стабільність банку та інформаційні атаки. Власники банку підуть в політику під гаслом, що у них забрали працюючий банк і це знову Гонтарева всіх обдурила. Вони вже пару місяців готували грунт для такого виходу, не шкодуючи грошей ні на бабусь з прапорами, ні на друковану продукцію, ні навіть на квитки для своїх посланців до Вашингтона і Лондона. Все це пусте. Як і порожній був до приходу держави Приватбанк.
І так, Приватбанк - найбільший технологічний банк в Україні. З цим ніхто не сперечається. Вони просунуті, вони технологічні, вони інноваційні. Вони дуже зручні для клієнта. Іноді, навіть занадто зручні. Але коли вас грабують на вулиці дуже стильні грабіжники, роблячи це з посмішкою і дуже сучасними пістолетами в руках, що ви будете робити? Ви будете розповідати, які вони молодці? Або підете в поліцію, вимагати, щоб їх затримали, навіть незважаючи на їх чарівність і стиль? З фінансовою установою, яка вивела майже $5 млрд вкладників, логіка повинна бути такою ж.
І так, держава не забирає актив Коломойського і Боголюбова. Держава забирає пасив. Держава забирає на себе борги. Держава забирає на себе банк, вартістю мінус 5 млрд. доларів.
І так, на даному етапі держава змушена була домовлятися з власником. Занадто велике значення банку і тому країні була необхідна дружня націоналізація. Коли ніхто не натисне червону кнопку, не відключить систему платежів, що не витре базу клієнтів і інших радощів найтехнологічнішого банку. Власники, напевно, також торгувалися за те, щоб залишитися на волі і не втратити своїх активів. Влада їм, напевно, це пообіцяла. Але не суспільство, яке заплатить зі своїх кишень $5 млрд. Влада може домовиться «по-пацанськи», але не існує такої законної схеми, яка б звільнила власників від відповідальності. І це вже завдання суспільства - вимагати справедливості.
І так, держава поганий власник. Держава власник неефективний, а його менеджери - корумповані. Але держава власник відповідальний. І це те, що зараз найбільше потрібно клієнтам банку.
І так, пройдуть роки, і ми з цікавістю почитаємо мемуари співробітників Нацбанку про те, як це було. За цим сценарієм навіть вийде прекрасний голлівудський фільм. А зараз нам залишається тільки здогадуватися, скільки років життя і нервових клітин коштувала відповідальним людям реалізація цього процесу. Який ще не завершений до кінця. Який буде складним. А іноді будуть і форс-мажори.
На початковому етапі можлива легка паніка, у вигляді відтоку вкладів і купівлі долара. Але за правильної комунікації це все можна погасити. Боятися шаленої інфляції через емісію ОВДП на 150 млрд грн не варто. Ці гроші покликані не забезпечити ліквідність банку, а сформувати ту саму подушку безпеки. Значить, левова частка їх так і залишиться лежати в капіталі. Вкладники банку - взагалі щасливі люди. Замість депозиту в схемному банку вони отримають депозит в банку державному, за тією ж ставкою. На жаль, їх жадібність знову буде заохочена. Але зате прості українці знову відчують батьківську длань держави, яку вони так люблять. А українські платники податків в день Святого Миколая знайдуть у себе під подушкою Приватбанк. В черговий раз, заплативши за помилки, яких можна було не робити, але відповідати за які завжди доводиться.
- Информация о материале
К сожалению, во многих государственных органах и даже в коммерческих компаниях отсутствует чёткое понимание, что такое «резервная копия».
Как правило, администраторы или сотрудники по безопасности считают, что если копируется одна-две самых важных базы, значит резервная копия уже есть и все хорошо.
Когда я инструктирую своих сотрудников, то говорю им: представь себе что ты утром приходишь на работу, а вся техника в помещении сгорела. Молния ударила или еще что-нибудь произошло. И резервная копия — это тот объем информации, который нужен, чтобы в течении суток полноценно возобновить работу всего предприятия или отдельно взятого подразделения, человека и так далее.
Естественно, важна частота резервного копирования. Также резервная копия должна еще храниться за многие периоды.
Если информация была модифицирована вредоносными программами хакеров и потом модифицированная версия попала в резервную копию, в которой хранится только одна последняя версия данных, то беда.
Необходимо чтобы было множество точек в резервной копии. День, два дня, месяц, полгода. Чтобы всегда можно было откатиться в какое-то предыдущее состояние и скачать оттуда данные.
Еще надо учитывать, как у нас строят IT-системы в государственных учреждениях. Обычно принцип финансирования такой: деньги выделяют на покупку техники и серверов в объеме необходимом для организации процесса.
Никто не думает о том, что оборудование необходимо резервировать, а для этого необходимы резервные сервера, которые будут хранить резервные копии информации. На это, как правило, бюджеты не выделяют.
Теперь, что касается потенциально зараженных объектов критической инфраструктуры. Поскольку мы находимся в активной фазе срабатывания вирусов, давайте исходить из того, что у нас в стране уже есть «зараженные» объекты. Когда они «выстрелят», через день, месяц или полгода, мы пока не знаем. Но рано или поздно это случится.
В первую очередь, мы должны изолировать все критически важные объекты от возможности удаленного управления. В обоих случаях, о которых сейчас известно — BlackEnergy и Госказначейство — атакующие сначала заразили один компьютер. Потом с его помощью, путем подачи команд вручную «троянской» программе, злоумышленники поражали всю остальную сеть.
Хакеры собирали информацию о том, какое программное обеспечение используется, как работает сеть, какие базы данных существуют и, узнав всю информацию, настроили троянскую программу так, чтобы в какой-то конкретный день сработала деструктивная функция и вывела всю систему из строя.
Речь идет о том, что такая программа не является автономной. И если мы на данном этапе сможем отрезать все критически важные объекты от возможности внешнего контроля, фактически отрезать их от интернета, то таким образом сможем снизить вероятность проведения таких вот кибер-диверсий.
Даже если какие-то объекты и заражены в данный момент, то они просто останутся без контроля хакерами.
После этого необходимо принимать меры по анализу существующих систем, на базе информации об уже зараженных и выведенных из строя систем, обновлять инфраструктуру, системы информационной безопасности.
Есть очень важный момент — если мы имеем зараженный объект и антивирусные программы его не обнаруживают, то даже элементарная смена антивирусных решений, или использование ещё одного решения в дополнение к тем, которые используются, значительно повышают вероятность обнаружения такого заражения.
Так, злоумышленники с лёгкостью могут сделать вирус под конкретный антивирус, но очень сложно сделать вирус, который не обнаружат все антивирусные программы.
Ещё одна огромная проблема — неподготовленность госчиновников в вопросах информационной безопасности. Сейчас это проблема номер один. Самое слабое место в любой системе — человек. Люди на местах получили письмо, личное или на рабочую почту, сопровождающий текст подтолкнул открыть этот якобы документ, а на самом деле вредоносную программу.
Мы имеем огромное количество неподготовленных и абсолютно неосведомленных в области информационной безопасности чиновников, работающих на местах в режимных объектах. И сколько бы не было решений с защитой, если человек хочет обойти систему безопасности, он ее обойдет обязательно.
Мы также должны отдавать себе отчет, что злоумышленники бьют по инфраструктурным объектам Украины, которые затрагивают многих людей — энергетика, финансы, транспорт, связь.
Очевидно, что осуществляются атаки на банковскую систему. Коммерческие банки сами решают эту проблему, не вынося сор на улицу. Но если какой-нибудь системный банк будет выведен из строя, это вызовет значительную панику.
Хакеры бьют по транспортной инфраструктуре. Я сам стал жертвой атаки на сайт «Укрзалізниці»: не смог купить билеты online. Пусть это мелочь, но это уже затронуло рядовых граждан. И если бы атака продлилась не один день, а до новогодних праздников?
Крайне важно отдавать себе отчет о последствиях. Если атакующей стороне удастся «положить» мобильную связь, представьте, скольких людей это коснётся. На мобильной связи построено все, даже полиция пользуется ею.
- Информация о материале
В прошлом году школа в соседнем пгт получила статус «опорной». В нашем селе на это не обратили внимания — наша сельская школа приказала долго жить годом раньше.
А вот в соседнем селе, где школа все еще работала, но в свете последних решений подлежала закрытию, поднялся бунт. Селяне перекрыли дорогу — трассу областного значения — с одним требованием: оставить в селе школу.
Понять сельчан, которые не хотят «отдавать» школу, довольно легко. Они сами назовут вам причины. По сути, их всего две. Первая «идейная»: школа для села, как и церковь — что-то вроде символа общины. Школы (в нашем околотке, по крайней мере), как и церкви, тоже строили преимущественно общины. Они же содержали учителей — точно так же, как священников. Абсолютное большинство взрослых в селе — выпускники этой школы. Выкрики вроде «сегодня закрыли школу, завтра отнимут церковь, а послезавтра и нас всех...», конечно, слишком эмоциональны, но отражают настроения населения. Как и умение власти работать с гражданами.
Вторая причина, в отличие от первой, почти духовной, совершенно материальная. Но о ней ниже.
На самом деле, на бумаге и ее электронных аналогах все прекрасно: инициативу создания опорных школ объясняют заботой об уровне образования сельских детей. Министр не кривит душой. Действительно, выпускники абсолютного большинства сельских школ редко показывают выдающиеся результаты внешнего независимого оценивания и государственной итоговой аттестации.
Но тут душа министра все же проявляет некоторую гибкость. Потому что опорные школы — это те же сельские школы, которые «не блещут» показателями. Каким же образом укрупнение этих школ должно существенно улучшить образование сельских детей?
Предположения, высказанные моими коллегами в СМИ, вызывают слезы умиления. Плохо, оказывается, когда в классе 4 ученика, а у учителя — хозяйство и огороды. Потому что учитель занимается хозяйством, а не подготовкой к урокам — как он бы, мол, делал, будь у него в классе 30 учеников. Что ж, кое в чем мои коллеги правы. Посадка картошки в окрестных селах останавливает движение на дорогах, учебный процесс, стук сердца, жизнь, смерть, она способна остановить планету на орбите. Но разочарую коллег: от размеров села, количества учеников в классе и статуса школы это никак не зависит. Опорные школы тоже находятся в селах и пгт. У их учителей тоже есть хозяйство и огороды. И они тоже активные участники ежегодного бульбафеста. Что меня на первых порах — по неопытности — страшно возмущало: учебный процесс свят, им нельзя жертвовать! Теперь, правда, я смотрю на это спокойнее. Таков ритм жизни села — и сельских детей, и сельских учителей он касается, как и всех прочих.
Впрочем, вопрос качества обучения в эфире возник не первым. Одной из первых причин закрытия сельских школ, называемых МОН, был не уровень образования, а экономия. Посредством прессы нас убеждали в том, что это экономически нерационально — тратить средства на содержание школы для 6–8 детей.
Но при этом сельские и даже районные власти в ответ на вопрос, какую именно экономию дало закрытие малокомплектных школ, только пожимают плечами и иногда признают, что экономия-то как раз небольшая. Потому что на самом деле расходы на эти школы были минимальные, а «довоз» детей из сел — особенно отдаленных — мягко говоря, не бесплатный.
Я могу подтвердить, что расходы на нашу сельскую школу, действительно, были небольшие — из всей «коммуналки» тут было только освещение, да зарплата двум учителям с неполными ставками. Дровами (отопление печное) и уборкой школу обеспечивала община села. Что касается зарплаты двух учителей, на ней вряд ли сэкономили — учителей при закрытии школ не сокращают.
Поэтому «экономия на коммуналке» вряд ли могла продержаться в эфире достаточно долго. Но так же, простите, я усомнюсь в следующей версии МОН — в том, что с помощью системы опорных школ удастся разрешить проблему качества преподавания в сельской местности. В школе остаются те же самые учителя, те же программы, те же учебники, те же линейки и конкурсы песни и строя. От чего образование станет лучше?
Ну, например, говорят нам в разъяснениях, от того, что в филиалы будут ездить учителя из опорной школы — «узкие» специалисты, которых там не хватает, и чьи часы вычитывают преподаватели «смежных» дисциплин. Не в каждой сельской школе найдется учитель химии, например. Или физики. Теперь они будут обеспечивать не только опорные школы, но и филиалы. Заодно и часов наберут побольше.
Возможно, что и будут — там, где это окажется физически несложно. Но чаще не будут. Потому что транспорт учителям школа, скорее всего, предоставить не сможет. А добраться в соседний населенный пункт нашей с вами сельской местности общественным транспортом зачастую совсем не просто. Может оказаться, что учителю химии за дополнительные часы придется ходить в школу-филиал пешком. Недалеко — на соседнюю гору. Километров пять-десять. Это полезно для здоровья — у кого оно есть.
Я вовсе не спорю с тем, что в сельских малокомплектных школах учат плохо. И, действительно, низкое качество обучения связано с плохой работой учителей. Я видела это своими глазами на примере нашей же начальной сельской школы. Но дело было, уверяю вас, вовсе не в хозяйстве и огородах, которыми учителя занимались больше, чем школой — это было бы по-своему, по-сельски, даже отчасти почтенно. Увы, девушки не интересовались ни удоями своих коров, ни центнерами с гектара — им просто не хотелось напрягаться на работе. И у них была такая возможность, поскольку их начальство (школа была, кстати, филиалом) до нашего села добиралось крайне редко из-за объективных — транспортных — трудностей.
Бесконтрольность учителя — слабая сторона сельских школ и эту проблему, казалось бы, можно решить путем закрытия этих школ. Но парадокс в том, что учителя — те, которые являются виновниками низкого уровня образования в сельской школе, — как раз и не пострадают. Их не уволят, не сократят. Их переведут в штат опорной школы, и все, что нам остается — надеяться, что под бдительным надзором начальства они изменят подход к работе.
Тут мы, кажется, наконец, подбираемся к правде о реформе: единственная цель, которую можно достичь, сокращая сельские школы и открывая опорные — упростить систему управления. Сеть сельских школ слишком широкая, неповоротливая и неконтролируемая. Неудобная в администрировании. С помощью системы опорных школ и их филиалов эту сеть пытаются несколько «подрезать» и упорядочить. Возможно, наиболее романтично настроенные веруют в то, что это поможет поднять уровень образования. Я пишу «веруют», потому что не вижу никакой прямой и не мистической связи между администрированием и качеством преподавания в украинской системе школьного образования.
Но вернемся к бумаге и электронам, которые представляют, действительно, совсем неплохую картинку. Картинку вполне цивилизованную. Тут руководству МОНа есть на что сослаться — европейский опыт, американский опыт, в общем, руководство изрядно поездило по уютным уголкам мира, изучая все эти опыты под предлогом применения их у нас. Во всех приличных странах детей по селам, фермам и хуторам с утра забирает школьный автобус, везет в школу — большую, красивую, оборудованную по последнему слову, — а после уроков развозит по домам. В идеале это, действительно, хорошо. И даже прекрасно.
А теперь идеалы в сторону. Даже когда школьный автобус приезжает и отвозит детишек в опорную школу в соседнем пгт, он, например, опаздывает. Дети толпятся у ворот школы (для полноты ощущений отмечу, что школа стоит возле трассы) и ждут, пока закончится линейка (да, каждый день). Оказывается, линейка — штука важная, она не может подождать, когда приедут дети из отдаленных сел. Поэтому дети — из уважения к флагу и гимну — подождут на трассе. Это частность, разумеется. Но она очень хорошо отражает реальное положение вещей в украинской школе вообще: интересы и проблемы детей здесь учитываются в последнюю очередь. В точности этот же принцип действует и в реформе сельского образования, от которой ни в коем случае не пострадают ни школы, ни учителя — в том числе, те, которые «провалили» работу в селах. Просто потому что учителя — это огромная армия избирателей, причем избирателей, очень чувствительных к «госзаказу».
Но самое грустное даже не это — не эта «частная картина» детей, ждущих под воротами, когда же их пустят в школу, занятую линейкой. А то, что наблюдать ее вы сможете не каждый день. Не каждый день автобус приезжает в село за детишками. Он не делает этого, когда «сломался». Когда заболел шофер (да, он один). Или, когда он (шофер) разругался — с директором школы, руководством райадминистрации, с кем-то из особо активных мам. Когда в администрации «забыли» вписать в бюджет дизель для школьных автобусов на месяц (или на три). Когда пошел дождь и размыло дорогу. Когда ударил мороз и дорога оледенела. Когда пошел снег и дорогу замело. И это тоже еще не самое страшное. По-настоящему страшно было, когда наш школьный автобус слетел с заснеженной дороги вместе со своим драгоценным грузом. Целая стая ангелов-хранителей сработала на славу — автобус подхватили и аккуратно уронили в высокий сугроб, где он и застрял. Пассажиры в возрасте от шести до шестнадцати получили легкие ушибы и море эмоций.
Эту душещипательную историю я привожу не для того, чтобы вызвать сильные чувства. А для того, чтобы описать будни ученика сельской школы, который в результате реформы вовсе не получает «доступного и качественного образования». Он — или, скорее, его родители — получают новый вызов: доставить ребенка в школу. Потому что если автобус не пришел один раз — ребенок может школу пропустить. Или, как говорили в моем детстве, «прогулять». Но если автобус не приходит неделю, а то и месяц — ребенка приходится доставлять в школу общественным транспортом. А общественный транспорт в селе — это несколько рейсов сельского автобуса, который идет вовсе не в соседнее село, где располагается опорная школа, а «в район». Значит, нужно ехать туда и пересаживаться на другой сельский автобус. Или идти пешком. Как Ломоносов из Холмогор в Петербург. Дорога до школы в этом случае может занять от полутора до двух с половиной часов — если вы живете не слишком далеко от «района». А потом чадо нужно забрать домой — в опорных школах не предусмотрена ночевка для учеников, за которыми не приехал школьный автобус. А он вполне может не приехать — снег, например выпал, пока вы там два на два умножали.
Я даже не говорю о том, что рейс школьного автобуса только один. Это означает, что шестилетки-первоклашки будут сидеть в школе и ждать, пока доучатся старшеклассники. Домашних детей — а в селах, как правило, дети именно «домашние», поскольку садиков здесь нет — сразу на целый день отрывают от дома.
Но тут я, впрочем, снова поддержу идею закрытия сельских школ. В отрыве сельских детей от привычной им среды (не первоклашек, само собой, а тех, кто постарше), на самом деле, есть масса преимуществ. Здесь не место и не время пояснять, почему. Просто поверьте на слово: социализация у большинства сельских детей довольно специфическая. И если бы в МОН придумали реформу, при которой сельские дети отрывались бы «от корней», это была бы реформа что надо. Но в случае с опорными школами сельские дети по-прежнему не видят ничего, кроме села — опорные школы тоже находятся в селах, и учатся там дети из все тех же окрестных сел.
Между прочим, именно тут кроется одна из глубинных причин низкого уровня образования в сельских школах. Проблема не только в том, что здесь низкий уровень преподавания — вы найдете немало городских и даже столичных школ, где учат ничуть не лучше, чем в сельских. Проблема в узости горизонта. Как воображения, так и возможностей. Главный двигатель в образовании — мотивация. Вот ее-то у абсолютного большинства сельских школьников нет. И, боюсь, опорными школами эту проблему не решить.
Я вдаюсь в подробности сельской жизни — малоинтересные, возможно, столичному жителю, — чтобы пояснить то, что напишу прямо сейчас. Любая реформа в Украине — и сельских школ это касается в полной мере — должна была бы начинаться с реформы одной — фундаментальной. Программу этой реформы можно описать всего двумя словами: «Хватит лгать». Хотя бы самим себе. Я прекрасно понимаю, что не в силах МОН изменить состояние украинских дорог и транспорта. Но вполне в силах МОН признать, что дороги таковы, каковы они есть. И как бы ни были нам симпатичны польская модель, финская, американская или марсианская, делать реформы нужно исходя из реалий, а не из моделей.
Украинские реалии исключают возможность легкого и регулярного довоза кого угодно куда угодно. Поэтому «реформа» сельских школ, предполагающая «довоз» учеников — это удар по сельскому населению. По ученикам и их родителям. Говорить, что эта реформа направлена на «повышение уровня образования» в сельской местности — блажь и ложь. Путем создания опорных школ МОН, возможно, решает проблемы управления — свои проблемы, — но не проблемы сельских детей.
В условиях бездорожья решать проблемы села и сельского образования следовало бы по каким-то совсем другим моделям — и в этом смысле у Украины, возможно, было бы что внести в копилку общемирового опыта. Как в свое время Африка стала чемпионом по темпам роста сети беспроводной связи — просто потому, что там было очень мало проводов и еще меньше возможностей их проложить. У нас нет возможности возить детей в школы? Нужно найти способ доставки знаний к детям — раз детей физически невозможно (трудно, просто опасно) доставить к знаниям. Экспериментальных и уже вполне работающих образовательных программ вполне достаточно — начиная со «Школы в эфире», действующей для отдаленных ферм в Австралии, заканчивая идеями индийца Сугату Митры, успешно апробированными в Африке и Латинской Америке.
На самый худой конец, сельскую школу — хотя бы начальную — можно отдать на аутсорсинг, если государство с этим не справляется. Откроется поле деятельности для церквей, которые так хотят открывать школы — вот, пускай открывают и ЦПШ, а не только дорогие лицеи в больших городах. Для частных и общественных инициатив.
Вопрос только в том, чего на самом деле хочет и пытается добиться МОН и государство. Контролировать сеть школ или обеспечить доступность и качество образования? Еще раз прошу, не нужно кивать в направлении Запада, где это как-то удается совмещать. У нас совсем другая ситуация. И, кстати, уверения министра образования и целого Кабмина в том, что все проблемы решит децентрализация, тоже кажутся довольно сомнительными. Это тема еще одного долгого и мрачного разговора, но тут скажу кратко: между украинской сельской общиной и польской гминой, на которую любят ссылаться в МОН, точно такое же космическое расстояние, как между нашим «реформаторским» бюджетом и «подъемными» от Евросоюза, на которые Польша реформировала свои школы.
Все это, на самом деле, касается не только и не столько МОН. Сельские школы — это часть проблемы государственной политики в отношении села вообще. Вернее, отсутствия такой политики. Село для столицы — это именно проблема. А не ресурс, не возможности и не перспективы. Иногда складывается впечатление что село — это нечто вроде травмы. Которую не хотят трогать, чтобы не разбудить дремлющих в омуте чертей и предпочитают забалтывать благоглупостями о «кришталевих джерелах».
Школа могла бы стать двигателем социальных изменений в селе — это вполне естественная роль для школы. Тут она, как показала практика СССР, вполне может оказаться эффективной. Но беда в том, что изменений никто не планирует — нет никаких внятных планов, стратегий и программ, предполагающих существенные социальные перемены для сельской местности. В реформе сельских школ это отражается, как в капле воды.
- Информация о материале
Страница 307 из 1561
