Статьи

На обложке «Амбала» — таинственный незнакомец на соломе (чем-то похожий на молодого Дина Рида или молодого Подервянского). За спиной стильного «чувака» — таинственный мираж высоких гор и бесконечного романтического пространства. О котором когда-то громко голосила София Ротару: «Романтикэ сингуря, сау ку драгостя...».

Впрочем, зная автора, не следует ждать романтических соплей в его исполнении — в его же первом романе. Это ожидаемо достаточно жесткий и колючий текст, прошитый стебом и сарказмом на пределе абсурда.

Безусловно, это счет автора к времени, к социуму.

Цитата. «Они родились в то время, когда развитому социализму пришел пиздец, их родители стойко несли вялое проклятие советской селекции: им не хватило мужества покинуть уютные села (где их родители когда-то ели лободу, а иногда и соседских мальчиков), чтобы стать начальниками, работниками отделов культуры и депутатами, они цеплялись за свои огороды, генетическая память о голодоморе сделала их неудачниками, и свою грусть они передали детям, которые все-таки уехали в город, чтобы стать ментами.

— Тут ніззя употрєблять спіртні напіткі, — сказал старший мент. — Покажіть докумєнти!».

Ну и относительно романтики на соломе на фоне гор. То есть об искусстве, которое всегда приходит амбалам на помощь. Еще одна цитата. «На помощь пришло искусство, которое, по определению тех же легендарных чикагских докторов, первично по отношению к бытию. Голливудская индустрия, победившая великую депрессию 30-х, родила Рэмбо, Мэтрикса, Терминатора и их бесчисленных клонов, они оставляли за собой выжженную землю, гору трупов и сладкое чувство победившей справедливости. Они сражались и побеждали в одиночку, им не было равных ни на поле боя, ни перед зеркалом, хотя на самом деле они были просто надутыми мыльными пузырями; Шварценеггер даже не смог разбить кулаком окно автомобиля, за него это сделала механическая рука».

— Лесь Сергеевич, долго вы работали над «Таинственным амбалом»?

— Года два.

— То есть издателю пришлось подождать обещания издать текст как можно быстрее.

— А я сам и издавал. За собственные средства.

— То есть? Ни одно издательство не прельстилось заработать на потенциально кассовой книге?

— Я подумал, что лучше сам это сделаю. Поскольку некоторые издатели мне предлагали такие уж «соблазнительные» условия, что я подумал о них: «Вы — кровосиси». Как говорил когда-то экс-премьер Азиров по другому поводу.

— Кстати, «Амбал» в названии романа — не такой уж и однозначный образ. Может, знаете, что «амбал» — это также князь сылвенских остяков в XVI в., это также музыкальная комедия, это также прозвище одного из персонажей в выдуманной вселенной. То есть ого-го сколько подтекстов.

— Я всегда знал, что амбал — это накачанный человек, верзила. И вот, кстати, только из ваших слов я как раз и открыл для себя, что есть и другие значения.

— Ваш роман на пересечении украинского и русского языков. Хотя русский язык, безусловно, доминирует.

— Да, русского языка — больше. И я предвидел, что будут такие вопросы. Поэтому в предисловии написал, что автор — не писатель, и он оперирует словами как красками. И для меня действительно очень интересно, когда один язык возникает на каком-то определенном фоне, это как красная краска на зеленом. Вот такие вещи меня очень интересуют.

— Послушайте, некоторые критики в «Таинственном амбале» уже увидели определенные аллюзии даже на Дэна Брауна, когда речь идет именно о «тайном».

— Упаси Боже! Дэн Браун? Да я прочитал у него только одну страницу — и выбросил ту книгу на мусорник. Сравнение с Дэном Брауном — обидное для меня!

— Тогда с кем бы вы хотели, чтобы вас сравнивали — именно после выхода этого первого романа?

— Да не надо меня ни с кем сравнивать! Я сам по себе. Безусловно, для меня этот роман — определенный вызов. Как-то мне позвонили и сказали, что ждут крупной формы. А у меня ничего нового нет. А мне говорят: «Пиши!». И я сказал себе: «Ок!». А потом забыл об этом. Через некоторое время мне снова звонят и переспрашивают: «Так ты пишешь?». И я сдуру ляпнул, дескать, роман пишу.

Люди обрадовались — это же классно, большой роман! А мне подумалось: «Может, в этом есть определенный знак?». Я же до «Таинственного амбала» никогда раньше не писал никаких романов. Вот и воспринял это больше как спортивный вызов. Сам себя еще раз переспросил: ты можешь это сделать и не облажаться? Ведь если облажаюсь, так мне же и будет стыдно.

— В 2018 г. на украинское кино дают целый миллиард. Может, есть мысли относительно экранизации именно этого текста — за серьезный гонорар?

— Думаю, ничего не получится. Такой текст трудно экранизировать.

— Если хороший режиссер, то он экранизирует даже телефонную книжку.

— Ну, если хороший! Я считаю, что надо браться что-то значительное писать или снимать именно тогда, когда тебе есть что сказать. Когда до тебя этого еще не говорили. И когда ты сам знаешь, как это сказать оригинально — так, как до тебя еще никто не говорил.

В этом плане мне в первом романе было и что сказать, и как сказать. Но сейчас я не вижу для себя новых тем и новых вызовов. Во-первых, многое я уже сказал, и оно довольно легко читается. Человек может легко скользнуть по поверхности текста, а может в него и погрузиться.

— А как вы относитесь к рецензиям на свои тексты, которые для критиков и читателей — контроверсионные, провокативные?

— Рецензент должен быть умнее автора.

— То есть автор должен быть глупее критика?

— По-всякому бывает.

— Ну, а вот, представим, возникает привлекательный финансовый заказ: написать сатирическую-саркастическую, насыщенную пейоративной лексикой мениппею о нашем нынешнем Михо-майдане. И что бы по этому поводу сказал и написал уважаемый автор?

— А я бы вообще ничего не говорил об этом и не писал об этом. Поскольку об этом и так все говорят. Я считаю, когда в стране идет война, то с «ним» надо разобраться где-то в коридоре. Чтобы не делал посреди города такую х...ню. Вот и все!

Нам всем надо с ними просто разобраться — и навалять хорошей п...! Потому что власть на это не способна!

— Значит, несмотря на разные кризисные моменты, все-таки вы являетесь приверженцем власти, сторонником ее позиций, постулатов, ботов?

— Я как настоящий украинец власть не люблю. Но считаю, что на данном этапе, когда в Украине идет война, власть надо поддержать в чем-то хорошем, но надо ее критиковать за все плохое. А уже потом, когда война закончится, — тогда с этой властью и надо разобраться всерьез, по-настоящему. Но именно во время войны гетмана не меняют.

— Как-то летом в одном из интервью вы говорили, что украинцы, в отличие от россиян, никогда не доверяют власти, с подозрением относятся даже к институту государства, которое все время хочет нас «узути». А вот в России наоборот — им постоянно нужен «царь-батюшка». Так не изменились ли ваши взгляды именно сейчас, когда структурированный хаос в Украине почти побеждает?

— Очевидно, что именно украинцы склонны к самоорганизации. И им такая централизованная власть, как у кацапов, не нужна. Для украинцев была бы идеальной швейцарская модель. Но, безусловно, все это —преждевременные разговоры, поскольку во время войны о таком говорить неуместно.

— Но ведь всегда уместно говорить об ощущениях художника, писателя, который остро чувствует вызовы времени и кое-что предвидит как пророк. У вас есть свои предвидения относительно трагического документального сериала в нашей стране: имею в виду именно войну на Востоке и войны на других фронтах?

— Когда что-то рождается, тогда же что-то должно и умереть. Для меня очевидно, что мы, украинцы, рождаемся. И мне также очевидно, что Россия умирает.

Такие вещи находятся в тесной взаимосвязи. И чем скорее России наступит п...ц, тем быстрее все у нас будет расцветать. Это взаимосвязано абсолютно. Так устроен мир.

Вообще, мир так устроен, что когда одно исчезает, то другое появляется.

И здесь не надо быть Кассандрой, и так все видят эти процессы.

И сколько бы сейчас не было ошибок у власти, у государства, я убежден, что общество со временем найдет в себе силы все это исправить и что-то изменить к лучшему.

— Но ведь такой сериал долгожданных изменений может продолжаться десятилетиями, т.е. вам еще хватит материала не на одного «Амбала», но в других хронотопах?

— Сколько это все будет тянуться? Я не знаю. Хотя сейчас такое время, что все очень ускоряется. И может все мгновенно измениться или обрушиться в любой момент.

Еще в конце 80-х мы все жили в «совке». И я сам считал, что этот «совок» навсегда. И что мы в нем как родились, так и умрем. А в 90-х неожиданно, едва ли не за один день, все как-то так произошло... Исчез Союз. Хотя «совок», к сожалению, не исчез.

Стало быть, ничего нельзя предусмотреть заранее.

— Кстати, а вас интересует, как человека современного, такое модное явление, как криптовалюта? Не думаете, что завтра все мы проснемся и окажемся исключительно в режиме онлайн — с виртуальными деньгами и другими лакомствами?

— А я еще вообще не разобрался, что это такое. Знаю, что есть эта криптовалюта Bitcoin. Выходит, я не настолько умный, чтобы глубоко понимать, что это.

— А насколько вообще вы сегодня активны в сетевой жизни, в интернет-деятельности? В состоянии ли легко отличить фейк от информации достоверной? Потому что мне кажется, что сегодня уже никто и ничего не может различить в этом мире — где правда, а где ложь.

— А я вообще не сижу в Интернете. У меня даже компьютера нет.

— То есть ваши рукописи, как у булгаковского Мастера, никогда не сгорят, поскольку они написаны от руки?

— Да, от руки! А потом мои близкие это все расшифровывают, печатают. Зато у меня есть телевизор, в котором есть разные приставки. И я все вижу и знаю. Впрочем, очень далек от Фейсбука, от всего такого. Я не говорю, что это все плохо. Просто мне это не очень интересно.

— Ну, простите, но ведь никто не поверит, что популярный автор далек от обсуждения, например, такого громкого сериала, как «Игра престолов». Вообще, сериалы вас интересуют хотя бы как потенциального сценариста?

— «Игра престолов» — красивый сериал! И хотел бы покритиковать — да не за что. Там есть одна очень интересная особенность, которая меня восхищает. Как творческий человек, как литератор, я могу предвидеть определенный ход событий в произведении. Почти на 100%. А в «Игре престолов» не могу ничего предвидеть! Я могу сделать ставки на определенного героя, а уже в следующей серии его сценарист прикончит. Для тех козлов, которые пишут этот сценарий, вообще нет ничего святого!

— А какое украинское кино последнего времени вас больше всего зацепило?

— Это достаточно риторический вопрос. Поскольку что-то я вообще не помню в последнее время своих походов в кино.

— И все же у вас немало встреч, творческих вечеров, презентаций. Постоянно в дороге, в разных городах Украины.

— И в прошлом году, и в этом — довольно часто путешествую. Люди звонят, хотят, чтобы я приехал, выступил. Такие поездки как раз и показывают, что Украина — разнообразная. И даже город со страшным названием Кривой Рог, куда только черт лысый занесет такого, как я, именно и оказывается нормальным городом с нормальными интеллигентными людьми, с замечательным батальоном «Кривбасс».

Впрочем, полярные у меня впечатления от интеллигентного Кривого Рога и, например, от Львова, который все время погружается в какое-то свое болото жлобизма, хотя бы по сравнению с тем Львовом, каким он был еще 10 лет назад.

— В чем проявляются такие изменения к худшему?

— Жлобов стало больше — вот и все.

— А как отличить рагуля от жлоба?

— Это почти одно и то же. Хотя рагуль — более изысканное определение.

— А в Киеве жлобов стало больше или меньше, ведь сам Киев стал «Вавилоном», как говорят «панаехали».

— Я хочу сказать следующее. Если бы в Киеве были только жлобы, то здесь никогда бы не было Майдана.

— А что думаете — с позиций интеллектуальности и духовности — о нынешнем составе нашего парламента, который часто и справедливо критикуют?

— Как говорил когда-то товарищ Геббельс: когда я слышу слово «духовность», то хватаюсь за пистолет! Там, в парламенте, возможно, и не надо какой-то особой духовности и интеллектуальности. Там нужен простой ум, профессионализм. Но сейчас там просто собралось очень много людей, о которых моя бабушка сказала бы — бараны проклятые. Ну, а так, в целом, все хорошо.

— В то же время, и мне это доподлинно известно, среди ваших почитателей немало именно политиков.

— Послушайте, наше общество уж слишком заполитизировано. Именно наши политики на первых полосах — как звезды Голливуда. И, кстати, это одна из причин (у меня есть своя теория), почему в Украине нет хорошего театра. И не будет!

— Интересно, почему же его нет и почему «не будет»?

— Потому что для хорошего театра нужен интерес социума к драматургическому действию. А здесь у нас такого действия нет, поскольку интерес общества заканчивается на телевизоре, на политической жизни. Для них это и есть главный театр Украины. После того как человек насквозь пропитан этой политикой, которая из него капает, как вода из губки, он уже не будет воспринимать объективно и органически сценическое действие. Следовательно, если у нас и есть театр, то это театр — политический. И многим нашим соотечественникам другого и не надо.

— Но ведь все зрительные залы в Киеве переполнены. На некоторые спектакли даже нельзя приобрести билеты.

— Это они, очевидно, ходят погреться в театр, поскольку дома батареи холодные. Или дамы выгуливают свои шубы или платья. Это тоже нормально. Хотя это не имеет никакого отношения к сути театра.

— Кроме криптовалют и Саакашвили, еще одна тема, которая активно обсуждается в нашем социуме, — тема украинских певиц, выступающих на территории РФ. К ним вражеское отношение, много шума. Следует ли в целом уделять столько внимания — даже в информационных войнах — именно попсе?

— Я же не могу критиковать мой народ за то, что он так делает, за то, что он против кого-то воюет. Считаю, что наш народ имеет на это право. И если народ считает, что Ани Лорак — бездуховная с...а, зарабатывающая деньги у кацапов, ну, значит, может, так оно и есть. Я сам не такой, чтобы кого-то критиковать.

— А все-таки, что и кого украинскому писателю сегодня больше всего хочется покритиковать?

— Мне лично всегда хочется покритиковать только одно в нашей стране — безграничный идиотизм. А так — больше ничего. Потому что я достаточно спокойно отношусь к жизни.

— А в чем этот безграничный идиотизм больше всего проявляется в Украине?

— В том, что некоторые люди просто не думают, что они делают. Они безответственные. Когда это просто Вася — это одно. А когда в парламенте принимают дебильные законы — это другое. И именно дебильные законы открывают путь коррупции. Рагули открывают путь такой коррупции, поскольку они не мыслят интересами государства.

— А как задушить в себе коррупцию? Ведь сделать это не по силам почти никому — ни нашим, ни американцам.

— У меня когда-то была одна мысль... А что если коррупцию в Украине легализовать? Чтобы с каждой взятки и человек, дающий взятку, и человек, принимающий взятку, — оба платили налог. То есть налог за взятку. Таким образом, мы легализируем и коррупцию, и налоги.

На мой взгляд, это будет очень выгодная история. Если какое-то падло не заплатит налог за взятку, вот тогда ему и тюрьма, 100%. И у нас же будут два свидетеля — тот, кто дает, и тот, кто берет. И они будут писать кляузы друг на друга. Попробуй доказать, что я не прав.

— Так, может, мы как-то реабилитируем и тему кумовства, которая для многих в Украине является злом в деле создания государства. Может, это тоже очень большое счастье?

— Это же все идет еще с древних времен. Когда-то это называлось «непотизм», т.е. раздача разных должностей родственникам или близким, независимо от их способностей. Это форма фаворитизма. И все это идет от практики, когда римские папы раздавали «своим» какие-то прибыльные должности. Поэтому вряд ли это удастся уничтожить нам. Лажа заключается именно в том, что нашим нынешним, как и древним в Риме, во что бы то ни стало надо устроить свою семью. Хотя среди членов такой семьи могут быть и идиоты. Собственно, по такой схеме работает коррупция и в африканских странах.

— В свое время вы достаточно остро говорили на тему «ленинопада», т.е. свержения памятников большевистской эпохи. Одни монументы уже снесли. И что делать дальше? Энергия же бьет ключом.

— На месте разрушенных монументов надо строить другие. Не должно быть пустых мест. С другой стороны, это только внешняя проблема, ведь снести монументы легко, а вот задушить в себе «совок» — это только наша большая благородная цель.

— Сейчас ощущение новогодних праздников. И, очевидно, самый абсурдный вопрос, какой можно задать именно вам, — о самой романтической встрече Нового года с Подервянским.

— Я ненавижу Новый год! Поскольку он связан для меня с постоянными дебильными телепередачами, с салатами оливье, с елкой, которую недавно прославил Янукович. Вот у нас дома есть пальма, и я вешаю на нее игрушки. И пальма мне нравится больше, чем елка.

— После романа «Таинственный амбал», возможно, у вас есть планы вернуться к живописи? Предполагаются ли ваши художественные выставки в 2018-м?

— Пока что несвоевременно об этом говорить. Хотя своевременно признаться, что после занятий литературой тянет именно к кисти. И Марсель Дюшан когда-то говорил, что все, что делает художник, и называется искусством. Какая разница — краски или слова? Хотя разница все же есть, ведь после слов тянет к краскам, а после красок — к словам.

— К чему вас тянет сейчас?

— К краскам. Поскольку только что выдохнул роман.

— Еще перед выходом романа вы говорили, что «Таинственный амбал» — о поиске смысла жизни. Нашли его?

— Ищу.

Информация о материале

Опубликовано: 03 января 2018

Два роки існування вистачило, щоб НАБУ відчуло на собі нелюбов багатьох владних структур і усіх правоохоронних органів. Такий опір системи на розслідування топ-корупції не мав нікого здивувати. Єдина «інтрига» полягала у тому, як він чинитиметься. Нижче зібрані найпоказовіші дії, які були спрямовані на дискредитацію чи обмеження можливостей НАБУ.

Информация о материале

Опубликовано: 03 января 2018

Подробнее...

Казалось бы, что может быть менее актуальным для Украины, чем тема рантье. Кого сейчас могут интересовать рантье, когда подавляющее большинство населения за чертой бедности или возле нее. И все же есть две причины, почему эта тема важна именно для Украины именно сейчас.

Во-первых, в руках рантье концентрируется все большая доля собственности в странах Запада. И там экономическая роль рантье уже превышает роль предпринимателей, включая и самых крупных. Это является серьезным вызовом для западной экономики, к которой украинская экономика привязана очень тесно.

Во-вторых, в самой Украине происходят те же процессы, что и на Западе, только еще более быстрыми темпами. И если мы их не замечаем, то потому лишь, что наши самые состоятельные рантье в большинстве своем еще слишком молоды. Сейчас общество знает их под собирательным именем мажоров, но пройдет пару десятилетий — и именно они будут рулить нашей экономикой.

Кто такие?

Есть два принципиально разных определения рантье. Первое пытается четко ограничить виды доходов, с которых они живут. Это так называемые пассивные доходы, или рента (откуда и само название рантье): арендная плата за недвижимость (землю, жилье), дивиденды с банковского депозита либо ценных бумаг (акций предприятий, облигаций займов), роялти за использование патентов или авторских прав.

При таком определении нет четкой грани между рантье и предпринимателем. По сути, рантье занят особым видом предпринимательской деятельности: управлением собственным капиталом. И тогда ошибочно мнение, будто рантье не надо ничего знать и уметь. Успешными рантье становятся лишь те, кто имеет аналитический склад ума, отлично понимает экономическую ситуацию, юридически подкован, умеет оценивать и диверсифицировать риски. В противном случае легко потерять свой капитал, например, вложив деньги в банк или траст, который вскоре лопнет, купив акции компании, которая окажется мыльным пузырем, или сдав квартиру нерадивым арендаторам, которые угробят ее и сбегут.

Второе определение рантье говорит не о видах доходов, а о способе жизни. Причем он четко противопоставляется способу жизни предпринимателя. Последний действительно трудится с утра до ночи, руководя своим бизнесом. А рантье припеваючи живет с доходов, поступающих почти автоматически, и отвлекается на ведение дел лишь несколько дней в году.

Под такое определение подпадают и те владельцы капиталов и предприятий, которые сами не руководят своим бизнесом, а поручают его наемным управляющим. Обычно так поступают те, кто получил собственность по наследству или благодаря выгодному браку.

Почему стали проблемой?

О рантье как о способе жизни говорит профессор Парижской школы экономики Тома′ Пикетти′ в своем 900-страничном труде «Капитал в XXI веке». Книга вышла на французском в августе 2013 г., а весной 2014-го в США был опубликован перевод на английский — и произвел взрывной эффект.

Проанализировав данные за последние 200 с лишним лет из трех десятков стран, парижский профессор показал, что современный мир уверенно пятится в XIX в.: элита все больше богатеет за счет наследства, в то время как труд ценится все меньше. Закон, выведенный Пикетти, гласит, что если доходность на капитал превосходит темп роста экономики, то в стране увеличивается отношение накопленного богатства к национальному доходу. Именно такая картина широко наблюдалась в XVIII–XIX вв., а также наблюдается сейчас в большинстве развитых стран.

Поэтому, если не перераспределять выручку суперэлиты и не вводить существенных налогов на ее богатство, то можно забыть и о либеральных идеях справедливости и равенства, и о консервативных рыночных идеалах, где главный герой — это предприниматель. Общество будет управляться классом рантье, унаследовавших и приумножающих свои несметные богатства, как в неовикторианские времена «патриархального» капитализма. А списки богатеев вроде Forbes 400 будут состоять не из основателей успешных компаний, таких как Google или Microsoft, а из внуков сегодняшней суперэлиты вроде Пэрис Хилтон.

Книга разошлась по миру тиражом более 2 млн экземпляров и сделала своего автора одним из самых влиятельных экономистов современности. Лауреат Нобелевской премии по экономике Роберт Солоу заявил, что Пикетти внес «новый и действенный вклад в дискуссию по старому вопросу: до тех пор, пока уровень доходности будет превышать уровень роста, доходы и капитал богатых будут расти быстрее, чем типичный трудовой доход». Еще более высокую оценку дал Пол Кругман, тоже нобелевский лауреат. Он назвал «Капитал в XXI веке» ни много ни мало «важнейшей книгой по экономической теории этого года — а быть может, и десятилетия».

О чем мечтают?

Критики сразу же провели аналогии между Тома Пикетти и Карлом Марксом. Собственно, парижский профессор сам напросился на такие параллели, назвав свой труд «Капитал в XXI веке».

Напомним, что Маркс в своей экономической теории фатально недооценил значение предпринимательского таланта и сопряженного с ним предпринимательского риска. С этой проблемой столкнулись последователи Маркса, попытавшиеся на практике воплотить его идеи о пролетарской революции и «экспроприации экспроприированного». Предпринимателей уничтожили — и экономика лишилась сердца.

Вдруг и рантье тоже выполняют какую-то важную функцию, хоть и не заметную при поверхностном взгляде? Пикетти в своей книге вообще не вникает в психологию, образ мыслей и жизненные цели рантье. Они для него просто бездельники, пользующиеся доставшимся им богатством исключительно для удовлетворения своих порочных желаний. В лучшем случае они жертвы общественных нравов, которые вынудили их стать тем, кем они есть.

«Романы Джейн Остин и Бальзака рисуют потрясающие картины распределения богатств в Великобритании и Франции в период с 1790 по 1830 г. Оба писателя были прекрасно осведомлены об иерархии наследства, царившей в их обществах. Они рассказывали о тайных границах иерархии, они знали о ее безжалостном воздействии на жизнь мужчин и женщин, об их брачных стратегиях, надеждах и невзгодах», — пишет Пикетти. Словно у рантье времен Остин и Бальзака, как и любых других времен, не было никаких иных надежд и невзгод, кроме как связанных с наследством и браком по расчету.

Между тем среда рантье, имеющих уйму свободного времени для досуга, со времен Древней Греции и доныне регулярно поставляет обществу выдающихся философов, писателей, ученых, изобретателей, художников, композиторов и прочих деятелей культуры в самом широком смысле слова. Разумеется, не каждый рантье — Демокрит или Эпикур, но ведь и не каждый предприниматель — Стивен Джобс или Илон Маск.

В чем польза и вред?

Однако самое главное, что обычно остается вне внимания исследователей феномена рантье (Пикетти тут не исключение), — это их активная роль в экономике. Принято считать, что поскольку рантье живут на пассивные доходы, то никакой активной роли у них быть не может.

Но она есть, хоть и весьма специфическая. Вспомним, чем занимаются рантье: прожигают жизнь. Ходят по ресторанам, путешествуют, посещают театральные и кинопремьеры, концерты звезд, спортивные зрелища и т. д. — причем всюду стараются получать удовольствия по высшему разряду. Исчезни вдруг рантье, и обанкротится элитный сегмент сферы услуг. А с ним пропадет и вся элитарная культура — от оперы и балета до высокой моды. Ибо не будет той среды, для которой эта культура создается и поддерживается.

Но тут есть и оборотная сторона. Покупатель всегда прав. Этот закон потребительского общества в полной мере действует и в области культуры. Поп-культура производит только то, что способны воспринять широкие массы, аналогично элитарная культура вынуждена удовлетворять вкусам рантье. Конечно, она пытается влиять на эти вкусы, формировать их, но обратное воздействие оказывается гораздо более сильным.

Откуда в Украине?

Формально к рантье можно отнести значительную часть украинцев. Это и селяне, получающие арендную плату за свои земельные паи, и горожане, сдающие жилье квартиросъемщикам, и владельцы банковских депозитов. Однако у подавляющего большинства этих рантье пассивный доход слишком мал, чтобы обеспечить безбедное существование.

Тем не менее есть и другая категория рантье — та, которую имеет в виду Тома Пикетти. Не будем трогать браки по расчету (хотя это тоже интересная тема), ограничимся наследством. Независимой Украине только четверть века, по сути, это был период первоначального накопления капиталов. В бизнесе еще даже не прошла смена поколений, почти все, кто смог создать крупные компании в 1990-х, продолжают ими руководить. А фразы о «получении бизнеса по наследству» если и звучат, то скорее в иносказательном смысле, как это было, например, с переходом бизнеса покойного Ахатя Брагина под крыло Рината Ахметова.

Но через пару десятилетий ситуация изменится. И тогда может оказаться, что Украина по доле капитала, находящейся в собственности рантье, обогнала страны Запада и даже Россию. Кстати, Пикетти в своих выступлениях не раз отмечал удивительно быструю концентрацию бывшей российской госсобственности в руках немногих семей. Он указывает, что по уровню неравенства доходов Россия далеко опередила не только Европу, но и США.

Но в России еще очень много госсобственности, включая «Газпром», предприятия ВПК и космической отрасли, научные учреждения. В Украине соответствующие секторы экономики составляют значительно меньшую долю совокупного капитала. А все остальное было сконцентрировано в немногих частных руках не менее быстрыми темпами, чем в России.

Пикетти весь пафос своего труда направил на пропаганду налога на наследство. В Украине сейчас есть такой налог, но у него нулевая ставка, если наследники являются членами семьи наследодателя первой степени родства (родители, муж и жена, дети, включая усыновленных). Наверное, имеет смысл ввести прогрессивную шкалу налога для крупных наследуемых капиталов, например, размером 10 млн грн и выше.

Однако не менее важен вопрос о том, куда следует направить эти деньги. Раз уж мы говорим о ренте, которая выпадает одним и не достается другим, быть может, более достойным, то было бы логично сконцентрировать поступления от этого налога в фонде, из которого бы финансировались молодые таланты — музыканты, художники, писатели и особенно ученые. Это помогло бы защитить украинскую культуру от диктата вкусов мажоров и в то же время остановить утечку мозгов. Иначе в скором времени у нас не будет ни культуры, ни науки.

Информация о материале

Опубликовано: 02 января 2018

Конец текущего года — значимый момент для подведения итогов и попыток осмыслить перспективы года будущего. Тем более что уходящий год аккумулировал несколько трендов, с которыми нам придется столкнуться не только в 2018-м, но, по всей видимости, и в более отдаленной перспективе. Ключевая же тенденция, которую мы действительно больше не можем игнорировать, такова: несмотря на то, что значительная часть украинских вопросов остается важным элементом международной (как минимум региональной) повестки дня, внешнеполитический контекст стремительно меняется, приобретая все более амбивалентный для Украины характер, в то время как внутриукраинский контекст приобретает угрожающе деструктивный характер.

Из Минского тупика?

Оптимист верит, что мы живем в лучшем из миров.

Пессимист боится, что так оно и есть.

М.Жванецкий

Доминирующим вопросом, который одновременно захватывает и Украину, и внешних игроков, остается проблема Донбасса и урегулирование там ситуации в контексте Минска-2. Неоднократно похороненный, минский процесс продолжает свое существование, — неофициально, но радикально трансформировавшись из «европейского квартета» в «диалог Берингового пролива».

Это стало во многом естественным следствием политических процессов, которые прошли в 2017-м и Париж, и Берлин.

Франция Э.Макрона, несмотря на желание принимать более активное участие в международных делах, пока особо незаметна — похоже, что Макрон решил сосредоточиться на внутриевропейских вопросах, ища основу (политическую, экономическую, культурную) для перезапуска европейского проекта. Кроме того, лишь сейчас ему удалось восстановить свой рейтинг после начала проведения непопулярных реформ. Сомнительно, что он решит променять в ближайшее время решение проблем Франции и ЕС на достаточно призрачный успех в украинском вопросе.

Германию, где выборы формально закончились более месяца назад, все еще «лихорадит» — и не до конца понятно, как коалиционно закончится нынешняя патовая политическая ситуация. Но даже если «коалиция неудачников» будет сформирована, они еще долго будут дискутировать о приоритетных вопросах своей деятельности. И, понятно, прежде всего «миграционный вопрос» — особенно с учетом постепенного осознания всей глубины и серьезности провала политики мультикультурализма — в ближайшее время станет для нового немецкого правительства приоритетным.

И пока европейские игроки — сознательно или нет — самоустранились от активного «разруливания» украинского кризиса, переговоры перешли в русло практически американо-российской группы, т.е. де-факто именно на тот уровень, который с самого начала был амбициозно интересен России. Но интересен не столько с практической, сколько с символической точки зрения: почти все решения, которые сегодня исходят в контексте реализации Минска-2, продуцируются постоянным спецпредставителем США К.Волкером и В.Сурковым, позволяя России представлять их результаты как признание США равносубъектности России на международной арене, т.е. якобы обоюдного позиционирования США и РФ как первых среди равных.

Начавшийся в этом году диалог о миротворцах в Донбассе, постоянная информационная и дипломатическая пикировка по этому поводу создают ощущение пусть и непростого, но продвижения вперед. Тревогу вызывает другое — степень вовлеченности Украины в эти «азартные» переговоры. Не вызывает сомнений — К.Волкер отдает себе более чем достаточный отчет, что из себя представляет Россия, кто зачинщик конфликта на Донбассе, и чего действительно хочет Россия. Но является ли это понимание и осознание однозначной гарантией того, что в этих переговорах доминирующим является именно украинский интерес? Думаю, что неприятный, но честный ответ на этот вопрос — увы, нет. И это логично, поскольку обе стороны преследуют собственные интересы, в то время как проблема отстаивания национальных интересов Украины — сугубо наша задача.

Не устаю повторять: мы должны постоянно держать в фокусе простую, но от этого не менее важную мысль о том, что даже если на нынешнем этапе наши национальные интересы совпадают со стратегическими задачами стран Запада, это совершенно не означает, что они совпадают полностью, и что так будет продолжаться всегда. И сегодня конфликт на Востоке Украины, несмотря на его относительную вялотекущесть, создает стратегическую проблему для Запада: ухудшение отношений с Россией при непонятных позитивах от такой ситуации.

«Железному канцлеру» Отто фон Бисмарку (на которого, пожалуй, подспудно в чем-то хотела походить «железная фрау» Ангела Меркель) небеспочвенно приписывают максиму о том, что «большие государства всегда ведут себя как бандиты, а маленькие ведут себя как проститутки, пытаясь ублажить большие». Доля истины в ней, увы, есть даже в сегодняшних условиях.

Однако беспокойство вызывает не только факт переговоров без участия Украины, но и производная из этого логика: ни у России, ни у США не вызывает сомнений, что Украина вынуждена будет так или иначе выполнить любые достигнутые между странами договоренности. Какими бы они ни были. Сообщения СМИ о том, что «были согласованы 3 из 29 предложений США по урегулированию ситуации в Донбассе», почему-то не сопровождаются информацией о том, а в курсе ли Украина, в чем эти предложения состояли, а тем более — были ли они предварительно согласованы с Киевом.

При этом непонятно также, насколько серьезно Россия ведет эту игру. (Порой даже кажется, что этого не до конца понимает и сама Россия, для которой важнее всего было «ввязаться в бой, а там посмотрим». Тем более что аннексия Крыма породила в головах как политико-военного, так и якобы «либерального» истеблишмента «головокружение от успехов».) Есть мнение, что это станет понятно лишь после выборов в самой России, однако можем предположить, что разговор идет действительно серьезный. Хотя бы потому, что символический эффект, его статусный/символический капитал от заключенного между Россией и США соглашения куда больший, чем еще одно — опять же символическое — подтверждение принципиальной недоговороспособности Кремля.

Определенный парадокс ситуации в том, что решение донбасской проблемы «любой ценой» (т.е. пресловутое «нам нужна одна победа — мы за ценой не постоим») самоценно для всех игроков, кроме Украины: Д.Трамп получает хороший аргумент в своей внешнеполитической позиции, Россия — символическое закрепление своей глобальной геополитической субъектности, Европа (прежде всего европейский бизнес) — аргумент требовать от своих правительств ослаблять санкции и возвращаться к «бизнесу как всегда». Мы не говорим, что дело идет к новому Мюнхену, но контуры происходящего кажутся до неприятного знакомыми…

Нельзя исключать, что Россия параллельно полным ходом готовит и альтернативный сценарий — сугубо военный. Впрочем, вопрос большой войны — это еще и вопрос политического будущего самой России и В.Путина в частности. Высказываются мнения (с которыми вполне можно согласиться), что угроза большой войны по инициативе России — это вероятность, которая приходится на период после ухода В.Путина с должности в 2024 г. (если не случится каких-либо экстремальных ситуаций). Если текущий характер внутренней и внешней политики России не изменится, то ростки откровенного фашизма и религиозного фундаментализма, которые мы наблюдаем здесь и сейчас в России, дадут настоящие плоды как раз к 2024-му. Кто будет выбран в качестве приемника в тот момент — непонятно, но есть высокая вероятность, что результат может оказаться неожиданно страшным. В т.ч. — для мировой стабильности. Вполне возможно, что нынешние попытки сравнивать В.Путина с А.Гитлером, конечно, приносят какое-то минимальное моральное удовлетворение, однако не совсем по адресу — вполне возможно в исторической перспективе Путин окажется скорее Гинденбургом, чем Гитлером.

Однако не стоит себя успокаивать, что «большая война» в ближайшее время — это лишь алармистская позиция отдельных экспертов: суровая реальность от этого не становится иной. Андреас Умланд очень правильно ставит вопрос в целом — вопрос о том, что такого рода большая война вполне возможно представляется России не столь рискованной во внешнеполитическом плане, а выгоды ее — существенны как во внутриполитическом плане, так и стратегически важны во внешнеполитическом.

Запад же верен заклинаниям о том, что «украинский кризис не имеет военного решения, причем альтернативы нормандскому формату и минскому процессу не существует». Он уже давно убедил себя в этом — и не хочет (или не может?) выйти за удобные рамки подобных самовнушений.

Несмотря на бравурные заявления наших западных партнеров, что они готовы к любому повороту событий, какова действительно вероятность того, что НАТО и ЕС примут участие в таком военном конфликте? С использованием крылатых ракет, авиации, десантных кораблей со стороны России? Существуют ли вообще у европейцев кризисные планы на подобный случай? Или Европе окажется проще разбираться с еще одной волной мигрантов (на этот раз — украинских), чем вступать в жесткий конфликт с ядерным государством?

Бывший заместитель главнокомандующего войск НАТО в Европе генерал Ричард Ширрефф опубликовал книгу «2017-й. Война с Россией: срочное предупреждение», в которой предполагает, что России по силам за считанные дни захватить часть Украины и страны Балтии. По его мнению, НАТО и Россия близки к войне, причем НАТО окажется неспособным быстро реагировать на молниеносные действия России, а Москва может поставить мир перед угрозой ядерной войны. Концовка книги, конечно же, оптимистична — но это, прежде всего, социальное требование соответствующего литературно-художественного жанра, а не трезвый военно-аналитический расчет.

В целом это ставит вопрос о том, каково отношение Европы к Украине, и каковы наши отношения с соседями на западной границе. 2017-й отчетливо показал, что тут проблемы лишь нарастают, и непохоже, чтобы они решились быстро и эффективно. Особенно вторая половина уходящего года отметилась масштабными скандалами с нашими политическими партнерами из Восточной Европы, которые раньше казались надежными соратниками (или, по крайней мере, сохраняли подчеркнутый «нейтралитет»). Острая политическая дискуссия с Польшей по вопросам исторической памяти, конфликтная ситуация с Венгрией и Румынией по поводу нового закона об образовании, несколько скандалов с Беларусью — все это не вселяет уверенности в нашем ближайшем внешнеполитическом окружении. Однако стоит понять следующее: эти конфликты — неизбежность того, что Украина становится субъектной на международной арене, что у нее есть свои интересы, и она собирается их отстаивать. В т.ч. — в жестком диалоге с партнерами, ибо «Платон мне друг, но истина — дороже».

И хотя наши отношения с США лишены пока таких проблем, однако 2017-й продемонстрировал и нарастающие противоречия, и недопонимания. Прежде всего — отсутствие внятной и понятной стратегии США в отношении Украины. Стратегия поддержки демократических институтов, антикоррупционной борьбы не является специфической для сугубо американо-украинских отношений — это общий тренд всей внешнеполитической линии США. Однако тренд-2017, который можно отметить как имеющий все шансы закрепиться и в следующем году, — дальнейшая экономизация политического взаимодействия между США и Украиной, что будет требовать от украинской стороны придерживаться обещаний и обязательств как базового критерия в оценке Трампа-бизнесмена своего контрагента.

Это приводит нас к проблеме более высокого порядка: если США не имеют отдельной политики по отношению к Украине (а только что принята Стратегия национальной безопасности США, где Украина упоминается ровно один раз и только в контексте российской агрессии), то какова вероятность того, что уже в ближайшем времени внешняя политика США в отношении Украины станет лишь сопутствующей от российского внешнеполитического вектора? Хотя кажется, что на данном этапе любое заключение негласного договора между США и Россией про зоны исключительного влияния кажется маловероятным, однако полностью исключать сближение Кремля и Вашингтона на основе политики то ли «разделяй и властвуй» (со стороны первого), то ли «кнута и пряника» (со стороны последнего).

Частично это и следствие того, что наши попытки сменить информационно-идеологическую парадигму восприятия Украины не как «страны-проблемы», а как «страны-решения», похоже, не особо успешны (несмотря на действительно искренние попытки многих государственных и негосударственных структур). По большей же части это обуславливается особенностями внутриукраинского политического процесса и того, как он выглядит со стороны.

К реальным реформам через преодоление ненависти

Если вы ненавидите человека, вы ненавидите в нем что-то, что является частью вас самих.

То, что не является нашей частью, не беспокоит нас.

Г.Гессе

Украинский парадокс в том, что наша внешняя политика никак не станет нормальным и естественным продолжением внутренней. В т.ч. потому, что реальная, стратегическая внутренняя политика — как конкуренция масштабных содержательных проектов — практически отсутствует, вырождаясь в принцип «кто кого перекричит». Серьезные софистические дискуссии быстро и просто перерождаются в эридические диспуты, благо разнообразные телеканалы с огромным удовольствием предоставляют для этого всевозможные площадки, по которым популисты-горлопаны едва успевают бегать, перескакивая с телеканала на телеканал, с экрана на экран.

Это отражается и на всех внутриукраинских процессах, хаотизируя их и превращая в симулякры самих себя.

Не обошло это явление и ключевой вопрос (и вообще во многом слово уходящего года) для Украины — «реформы».

Более чем прав был великий политический реалист Никколо Макиавелли, предупреждавший, что «нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми».

После 2014 г. очень много было надежд, что именно реформы сделают то, что так и не удалось сделать за десятилетия украинской независимости — создадут европейскую модель государства и экономики, приведут к искоренению порочных явлений и консолидируют общество. Рискну сделать провокационный вывод, но консолидация общества на теме реформ не удалась — тема «реформ» стала скорее разъединяющей и постепенно грозит разорвать саму страну. Точнее будет сказать, что деконсолидирующую роль выполняют не сами реформы (важность которых всеми безусловно признается), но то, чем они сопровождаются. При этом нельзя сказать, что реформы не проводятся. Скорее наоборот — их много и в разных отраслях. Однако хотя количество их велико, качество сильно страдает.

В результате мы входим в стратегически опасную фазу, когда «реформирование» становится странной сущностью, в которой процесс сначала «просто» внешне доминирует над результатом (вспомним бесконечный тупик прогресса реформ — «в процесі виконання»), а потом внутренне подменяет его. В итоге многие ключевые, содержательные смыслы реформ превращаются в своеобразный симулякр, где процесс видится результатом, а внутренний регресс — внешним прогрессом.

Многие реформы запускаются, но практически умирают на этапе практической реализации. Многие реформы, которые хороши как теоретический конструкт, в условиях столкновения с реальностью, теряют свой «лоск», от которого не готовы отказаться профессиональные «реформаторы». Принимаемые «реформаторские» решения часто половинчаты, непродуманны и формируются так, чтобы можно было отчитаться перед донорскими структурами, но не запустить процесс полноценно (часто — к радости тех, кого пытаются непосредственно реформировать). И это камень в огород не только властных команд, но и разнообразных «реформаторов» со стороны: первым часто не хватает воли поменять «как было» на то, что «нужно», а вторым — знаний, реальной мотивации и упорства.

Мы все, безусловно, хотим лучшего, но цена его обретения как-то неожиданно возрастает до юношески-максималистского «Все или ничего!». Прекрасная иллюстрация — борьба с коррупцией, которая в 2017 г. превратилась в некое фетишизированное явление, вокруг которого проходят очередные линии раскола. При этом нет в стране человека, который бы стал оправдывать коррупцию и заявлять, что с ней не нужно бороться. Но формы борьбы за наше «антикоррупционное будущее» все больше напоминают трагикомедию, где разные правоохранительные, контрразведовательные и прочие «охранительные» органы задерживают сотрудников друг друга и взаимно обвиняют в коррупции, превращая антикоррупционную борьбу в фарс. Для многих же активистов борьба с коррупцией как системным явлением постепенно трансформируется в «головокружение от успехов» в борьбе с ее точечными проявлениями и инструментом внутренних ресурсно-политических «разборок». Сказывается и отсутствие поведенных четких «красных линий», разделяющих сферы ответственности и прерогативы различных ведомств. Из-за этого наиболее проблемные «серые зоны», где необходимо серьезное межведомственное взаимодействие, превращаются в локальные фронты межведомственных противостояний.

Даже в таком важном деле как антикоррупционная реформа стоит помнить, что «невозможно побороть коррупцию ослепленной борьбой без правил, с нарушениями законодательства, морали и здравого смысла, поскольку тогда результаты оказываются противоположными задуманному». А часто именно так и происходит — с огромным удовольствием тему борьбы с коррупцией оседлали популисты всех уровней, поддерживаемые (в большинстве своем) искренними антикоррупционными борцами из третьего сектора.

Отличным примером того, к чему это может привести, является не Румыния (чей опыт безусловно интересен), но Бразилия, чья сегодняшняя политическая ситуация в этой стране — прекрасная иллюстрация того, что действительно успешная борьба с коррупцией совершенно не гарантирует, что у власти окажутся прекрасные и умные люди. Особо эффективная борьба с коррупцией, которая так же, как и в Украине проникла во многие сферы общественной жизни, привела к неожиданному результату — почти полной утерей доверия бразильцами к политикам и общественным институтам. Как следствие — из политического маргинеса появляются персонажи, которые до этого времени не имели возможности занять высокие должности и радикально влиять на судьбу страны. Нелишне напомнить, что именно на волне разнообразных масштабных антикоррупционных зачисток к власти приходили всевозможные Уго Чавесы, Сильвио Берлускони и другие крайне опасные популисты авторитарного толка. Не стоит думать, что нас сия чаша обойдет. Еще раз — это не означает, что с коррупцией бороться не нужно, но прежде всего самим борцам надо четко понимать последствия своих действий и тот факт, что вестись эта борьба должна «чисто», на сугубо законной основе и не переходя на язык ненависти.

Кстати, о последнем. Похоже, что 2018-й станет тем историческим периодом, когда нас ждет очень серьезная внутренняя дискуссия именно о концепции «ненависти» и ее месте в жизни Украины: в политической, экономической, культурной сфере. Сегодня страна буквально переполнена ею. Во многом это очевидное следствие войны на Востоке и каждодневной гибели украинских граждан, скрываемого за агрессивной ненавистью ощущения страха от постоянно висящей над нами всеми военной угрозы со стороны восточного соседа, следствие психологической травмы последних трех-четырех лет. На первом этапе военных действий ненависть выполнила важную консолидирующую функцию — объединила нас против общего врага. Правда, при этом такую же важную функцию выполняла и «любовь» — лишь из нее могли родиться действительно эффективные волонтерские движения, общественные проекты и многое другое. Сейчас же складывается субъективное ощущение, что «ненависть» — все что осталось. Ненависть и нетерпимость к иному мнению, к свободе высказываться, к открытой дискуссии. Эта ненависть продуцируется и взаимоподдерживается в треугольнике отношений «политики-медиа-власть», охватывая все новые сферы. И ответственность за это несут все участники треугольника — «скинуть» вину на кого-то одного не удастся. Хотя все же ответственность украинских медиа за эту ситуацию — одна из ключевых. Украинское телевидение (впрочем, как и все современное массовое) — профессиональный продавец ужасов и катастрофических сценариев и без устали «кормит» этим украинцев.

Между тем ненависть не способна продуцировать эффективные позитивные смыслы. Хотя она может продуцировать длительные смыслы, и даже стратегические приоритеты, но вот позитивные смыслы, позитивную повестку дня — нет. Равно ненависть способна дискредитировать и любую деятельность, которой касается. Практика реализации некоторых украинских реформ — яркий тому пример.

Ненависть во всем ее многообразии пытается дать наиболее простой ответ на висящий в воздухе вопрос: «Чего мы хотим?» — как часть общей национальной идеи, как общего стратегического нарратива государства. Однако ответ будет, скорее всего, ложным. Поскольку будет построен на основе не «про», а «контра». Сформированная на подобной основе повестка дня не имеет продолжения в будущее, а поиск позитивистской концепции требует готовности думать, анализировать и принимать ответственные решения. Не эмоциональные, а взвешенные. И это то, чего так не хватает Украине. Я выше привел пример Бразилии не случайно — по накалу и эмоциональности нашей политики и нашего отношения к жизни мы скорее похожи на Латинскую Америку, чем на скупую на эмоции Европу (возможно, к лучшему).

Но нам нужно больше серьезных и взвешенных дискуссий. Украине в целом необходима серьезная медиа-дискуссионная площадка, «свободная» от партийно-политической конъюнктуры. На ней «задавать тон» должны отнюдь не рейтинговые «говорящие головы», а реальные моральные авторитеты, несущие ответственность за сказанное, прежде всего перед собой, и не намеренные прикрываться пресловутой «неприкосновенностью».

К сожалению, запроса на подобную площадку (а равно серьезную дискуссию) не видно ни у украинских политиков, ни (как бы это ни было странно) у украинских гражданских активистов — многих из них вполне устраивает «политический цирк». В таких условиях вообще сложно говорить о будущем страны, о будущих стратегиях развития в позитивном ключе — ненависть разрушает все и деконструирует любые рационалистические усилия в этом направлении.

Отсюда макрозадача 2018 г. — глубинная рефлексия ненависти, которая проникла в общество так же глубоко, как и коррупция, и ее дальнейшее искоренение. Сделать же это без серьезного участия интеллигенции почти невозможно. Однако с горечью вынуждены констатировать, что в Украине так и не сложилась эта самая интеллигенция, во всяком случае, как мощная иммунная сила, защищающая от недружелюбных внешних и внутренних воздействий.

При этом, когда мы говорим об «искоренении ненависти», речь идет не об огульном всепрощении и толерировании деструктивной вражеской деятельности под прикрытием «правильных» лозунгов — слишком долго нашему противнику это удавалось. Наша задача — построить более «взрослую» и более «ответственную» Украину: именно такая нам понадобится в постоянно меняющихся внешнеполитических условиях, где полагаться мы должны, прежде всего, на себя и на свои национальные интересы.

И сделано на этом пути уже немало. Хотя выше уже содержится достаточно критики качества реформ, тем не менее, это не означает, что они не идут. Но на этом пути нас действительно ждут значительные вызовы и риски, однако потенциал нейтрализации их лежит не за границами нашей страны, а сугубо внутри. И только от нас зависит, сумеем ли мы этот потенциал реализовать в полной мере. Ведь если не сумеем, то есть вполне отчетливый риск вновь приблизиться к пропасти и заглянуть в нее. А оттуда на нас посмотрит наше прошлое и голосом подполковника КГБ гостеприимно-снисходительно позовет к себе.

Информация о материале

Опубликовано: 02 января 2018