В начале декабря я побывал на хорошем и годном ивенте — совместной конференции НАБУ и масс-медиа. Для уплотнения контактов, понимания специфики работы и всего остального. Разумеется, представители НАБУ рассказали всем собравшимся про антикоррупционный суд, как без него плохо и как с ним будет хорошо.

У меня одно из направлений работы, уже переросшее в хобби, — я мониторю судебный реестр по должностным преступлениям в родной Запорожской области. Ну вот то, чем занимаются на центральном уровне «Наші гроші». И у нас в области, как и во всех других, ситуация выглядит довольно печально.

Например, взятки. Примерно 70 процентов дел по взяткам — обвиняемый получает условку, признавая свою вину. Из оставшихся 30, когда вину не признают и начинается реальный суд с состязательностью сторон — такие процессы тянутся лишь в первой инстанции по полтора-два года. И более чем в половине случаев выносится оправдательный приговор — потому что при задержании и фиксации передачи взятки защита находит множество нарушений. Это я оставляю за скобками случаи, когда взятка переквалифицируется в ходе следствия на мошенничество.

Если же говорить о других коррупционных преступлениях, помимо взятки — типа подлога, злоупотребления властью, хищения/растраты с использованием служебного положения, то здесь всё намного хуже. Дела, возбужденные после Майдана, рассматриваются до сих пор, в лучшем случае, в первой инстанции. Это если человек, опять-таки, не признался в содеянном и не получил свою условочку, а подтянул адвокатов.

Поэтому по возвращении с конференции в родное Запорожье я начал мучить глобальными вопросами всех знакомых силовиков и адвокатов в пределах досягаемости. А почему у нас так плохо сажают коррупционеров? И что вы думаете о НАБУ с их стремлением сделать себе антикоррупционный суд? И о нашем нынешнем Уголовном процессуальном кодексе вообще?

В первой части — держите обобщённое мнение-перечень от знакомых правоохранителей. Силовики рассказывают, что у них отъедает кучу времени и нервов по новому УПК и всем «костылям», которые в него вносились за последние пять лет. Да, это мнение корпорации, которую сегодня в стране мало кто любит. И в нижеизложенном тоже можно кое-где увидеть вещи, которые защищают в большей степени интересы корпорации. Но знать и понимать, где у нас шестерёнки заедают, а где вообще на холостом ходу крутятся — надо.

1. Изначально в Единый реестр досудебных расследований вносятся все-все-все сообщения о преступлениях. Очень сложно отказать во внесении, но что делать потом с очередным уголовным производством, которые копятся и копятся в базе? Сейчас на один райотдел в областном центре приходится до 10 тысяч уголовных производств. При этом, как таковой Реестр реально является огромным прорывом в сравнении с тем, что было ДО. По старому, ещё советскому, УПК при каждом силовом органе была своя КУП — книга учёта преступлений. Не было интеграции между разными КУП даже в пределах региона (была лишь общая розыскная база физлиц). И что хуже, книги учёта преступлений были на бумаге — то есть их можно было при потребности подделать.
2. Нет «отстойника», куда можно складывать дела, по которым уже собраны все возможные улики, но дальше дело не идёт. Может, преступник в другой регион или в иной мир перебрался. Да, те самые «глухари», которые портят всем настроение. Когда приходит новое начальство, или приезжает центральное с проверкой, то для застройки подчинённых чаще и активнее всего используется «втык за глухари» — «пааачему по этим производствам ничего не делается?» В итоге, следующие пару месяцев все изображают бурную деятельность по старым делам, из которых ничего не выдавишь, и херят горящую текучку.
3. На стадии досудебного расследования получать право на временный доступ к документам можно лишь по решению суда. Да, это то, что называется «выемка документации» — не путать с обыском. Когда не ищут в тумбочке наркотики и чемодан денег, а приезжают к чиновникам или бизнесменам, чтобы увезти к себе на неделю на снятие копий договоры, акты выполненных работ или землеустроительную документацию. Через суд выбить определение на доступ можно в лучшем случае за четыре дня, если прокурор, следователь, оперативник и следственный судья действуют быстро и слаженно. Если нет — то получение определения суда занимает недели две. За это время информация о планируемой выемке уходит от помощников судьи к заинтересованным лицам. Если санкцию на доступ к документам будет давать прокурор, то предрассветных очередей из силовиков разных ведомств, как в Печерском суде, не будет.
4. Полицию сейчас снова стали напрягать «галочной» эффективностью. И «экономика», и «бытовуха», и мелкий криминал для следователя едины в плане показателей раскрываемости, нет никаких «коэффициентов за сложность».
5. Судебные эксперты завалены. График у них расписан сегодня на полгода-год вперёд. И на убийство, и на поддельные документы, и на стройку, где деньги украли, и на анализ экономической документации. «По горячему» разве что на убийство или на разбой можно эксперта выбить.
6. Когда УПК презентовали и обсуждали в 2012-м, то предполагалось, что будут введены следственные судьи как отдельная должность в штатном расписании. Чтобы на каждый районный и апелляционный суды было примерно по два исключительно следственных судьи, которые занимаются только тем, что выносят определения о выемках, обысках и прочем. Ну вот всё то, на что раньше прокурор давал отмашку. В реальности — этот же функционал навесили, «размазав» на три-четыре судьи в довесок к их другим делам. Это создаёт заторы, и вдобавок — вылезает боком, уже когда производство доходит до суда (об этом в п.8).
7. «Лёгкие» виды меры пресечения, типа личного обязательства и порук, тоже утверждаются судом. Что увеличивает заторы и очереди к судьям. Хотя «лёгкие меры» может давать и сам прокурор, а к судье идти лишь за домашним арестом и взятием под стражу.
8. Негласные следственно-розыскные действия (НСРД) — прослушка, наружка, определение человека по телефону, — утверждаются судом примерно в течение месяца из-за тех же завалов.

В итоге, все вышеизложенные вещи являются причиной того, что от возбуждения дела по факту до вынесения пидозры может пройти года полтора. От предъявления подозрения конкретным людям до передачи обвинительного акта по ним в суд — ещё год. А дальше уже о суде.

9. Итак, дело дошло до суда. Точнее говоря, обвинительный акт о том, что Петя совершил такое-то преступление по ст. ХХХ, ст. YYY, ст. ZZZ, пришёл в районный суд. И по автоматическому распределению оно падает судье Коваленко. Что делает судья Коваленко, если не хочет себе лишнего геморроя? Ну когда дело резонансное, за подсудимого или против него уже ходоки выстраиваются, и так далее. Он возвращает акт «для устранения ошибок» прокурору. Опять же, если этот судья раньше был следственным судьёй по данному уголовному производству, на этапе досудебного расследования, то он даже не заворачивает обвинительный акт, а по закону подаёт на самоотвод. Учитывая, что следственных судей как «отдельных специалистов» в судах нет, и по одному длинному уголовному производству прокурор со следователем ходили за определениями к 4-5 судьям — ну кто был свободнее, к тому ушли, — то на самоотвод может сходу подаваться половина судейского корпуса.
10. Дальше, с возвращённым «на доработку» обвинительным актом начинается веселье. Вместо того чтобы за месяц-два «допилить» акт, прокурор должен идти обжаловать решение судьи о возврате акта в апелляцию. А затем — в кассацию. То есть, ещё полгода улетает на тяжбы с неясным исходом. Потому что примерно при Яреме в Генпрокуратуре решили, что количество возвращённых судами обвинительных актов – это плохой показатель для прокуроров, и надо с ним бороться. Вот и борются теперь.
11. Предварительное заседание – большой «Двач Alltogether», на него должны явиться все участники процесса, включая адвокатов. Собственно, если обвиняемые хотят затягивать начало рассмотрения дела, то как раз неявка адвокатов на предварительное заседание является самой распространенной причиной его переноса на месяц-два. Если адвоката три или четыре, то они все должны собраться.

Примерно так. Ещё раз напомню, что это были причины безбожно растянутого правосудия по мнению обычных следователей нацполиции и работников прокуратуры. Данный перечень интересен и сам по себе, и если «приложить» его к желаниям НАБУ сделать себе Антикоррупционный суд. В данном суде у НАБУ будет предельным быстрым рассмотрение ходатайств на доступ к документам и на НСРД. Если принять тезис об изначальной лояльности судей такого суда к Антикоррупционному бюро, то будут давать ту меру пресечения, которую просит следствие, и не будут заворачивать обвинительные акты.

Но никуда не денутся проблемы с экспертизой и загрузкой экспертов. А также все маленькие хитрости, которые есть у стороны защиты.

Это была первая часть истории о том, почему у нас всё так плохо с правосудием — с точки зрения правоохранителей. Во второй части — мнение адвокатов и их частичный комментарий прочитанных вами только что тезисов силовиков.

Информация о материале

Опубликовано: 19 декабря 2017

На початку жовтня Верховна Рада схвалила пенсійну реформу, яка має на меті так зване осучаснення пенсій. Документ підтримали більшість депутатів, точніше, 288 представників владних партій, і представили його як чергову #перемогу українського народу.

Безперечно, люди, які пропрацювали все життя, мають право на гідну старість і пенсії, а реформи потрібні і бізнесу, і суспільству. Проте не варто сприймати усі політичні заяви однозначно. Чимало рішень влади має подвійне дно, і прогрес в одному питанні може спричинити регрес в іншому.

Так сталося і з черговими змінами до оподаткування фонду зарплати штатних співробітників бізнес-компаній. Так, закон «Про внесення змін до деяких законодавчих актів щодо підвищення пенсій» запровадив новий принцип визначення максимальної бази нарахування Єдиного соціального внеску — ЄСВ.

З 1 січня 2018 року граничний поріг для нарахування 22% соціального внеску на фонд оплати штатних працівників зросте з 25 розмірів прожиткового мінімуму до 15 мінімальних заробітних плат і становитиме 55,8 тис грн.

«Масонські плани» фіскалів

Зміни стосуються передусім компаній, які гарантують високі офіційні зарплати для штатних співробітників, оформлених за трудовим договором.

Здавалось би, підвищення бази нарахування ЄСВ незначне, якщо розглядати його в контексті податкових нарахувань на одного співробітника. Коли ж накласти проекцію змін на загальний фонд всього штату працівників, то таке додаткове фіскальне навантаження на бізнес стає досить значним.

Якщо ж врахувати, що гарантований рівень мінімальної зарплати останнім часом зростає швидше, ніж встановлений мінімальний прожитковий мінімум, то збільшення бази нарахування ЄСВ прямо залежатиме від такого росту.

	Прожитковий мінімум, грн	Мінімальна зарплата, грн
До 1 грудня 2017 року	1 624	3 200
З 1 січня 2018 року	1 700	3 723
З 1 грудня 2018 року	1 853	4 100*

* — очікується з третього кварталу 2018 року

Простими словами, влада вирішила «зняти вершки» з «щедрих» роботодавців.

Це все не просто так. За даними керівника ДФС, надходження єдиного внеску на загальнообов'язкове державне соціальне страхування перевищило показник 2016 року на 43,8 млрд грн і це далеко не межа. Збільшуючи поріг до нарахування податку, можна перевиконати план і 2018 року, і навіть 2019 року. Дуже зручно.

При цьому у категорію додаткового оподаткування ЄСВ потрапляє не лише топ-менеджмент, а й спеціалісти, які завдяки кваліфікації, специфічній експертизі і конкурентному ринку праці отримують винагороду міжнародного рівня.

Максимальне охоплення ЄСВ

Зміни в розрахунку ЄСВ стосуються й експортно-орієнтованої ІТ-індустрії, де традиційно пропонуються одні з найвищих зарплат в Україні. Попри стереотипи про галузь ФОП, бізнес інформаційних технологій має різні моделі співпраці із спеціалістами, в тому числі найм працівників за трудовим контрактом.

Фактично 80-85% собівартості ІТ-рішень у компаніях становлять витрати на оплату праці кадрів високої кваліфікації. При цьому середня платня працівника у таких компаніях становить близько 2 тис дол або 54 тис грн.

Саме такий рівень винагороди забезпечує Україні конкурентну позицію на світовому ринку ІТ-рішень та утримує фахівців від трудової міграції за кордон.

Хоча за останні п'ять років тенденція до переїзду кваліфікованих ІТ-спеціалістів в інші країни тільки посилилася. Мотивацією є не стільки зарплата, скільки прагнення стабільності і вищої якості життя, які, на жаль, поки відсутні в Україні.

Однак найбільшою загрозою для розвитку ІТ-галузі, яку влада нібито готова підтримувати, є постійні та непередбачувані зміни законодавства.

Результат — поспішні рішення, що можуть спровокувати вихід з України окремих гравців галузі, податкові надходження від якої тільки зростають. За десять місяців 2017 року податкові надходження від ІТ зросли на 37%, а сама галузь є третьою за величиною експорту та єдина в Україні, що з 2014 року зросла на вражаючі 58%.

Наслідки росту бази розрахунку ЄСВ для ІТ

Як позначиться збільшення максимальної величини бази нарахування єдиного внеску на ІТ-ринку? Для прикладу розглянемо наслідки для невеликої компанії, штат 250 осіб, яка виробляє програмну продукцію та надає інформаційні послуги.

У 2018 році компанії необхідно сплатити до держбюджету додатково майже 8 млн грн за умови, що протягом 2018 року мінімальна зарплата не буде підвищуватися. Однак її зростання у передвиборний період неминуче. В результаті компанія отримає додаткове податкове навантаження на мільйони гривень.

Чи витримає компанія такий фіскальний тягар без скорочення штату? Чи можливо за подальшого непрогнозованого росту мінімальної зарплати планувати витрати?

Ні. Більше того, навіть незначне збільшення податкового навантаження стане ще одним аргументом для бізнесу стосовно доцільності розвитку офісів в інших країнах з більш лояльними до ІТ-галузі та стабільними податковими умовами.

Це приклад лише однієї компанії, а скільки таких компаній в інших секторах з високими зарплатами? Найголовніше — якою буде їх реакція на додаткове фіскальне навантаження: скорочення персоналу, перехід у «тінь» чи вихід з країни?

Такі ризики повинні були прорахувати автори законопроекту перед тим, як прив'язати розрахунок ЄСВ до мінімальної зарплати. Тимчасом прив'язку заробітної плати бюджетників до мінімальної зарплати скасували — тепер вона залежить від мінімального прожиткового мінімуму.

В результаті маємо чергове намагання влади вирішити проблеми наповнення бюджету коштом білого бізнесу, який і так сплачує всі податки.

Як не потрапити в халепу

Без сумніву, збільшення фіскального навантаження на фонд зарплати після чергової зміни мінімальної зарплати з часом почне непокоїти бізнес.

Саме тому необхідно терміново переглянути схвалену модель визначення бази нарахування ЄСВ з урахуванням всіх питань від індустрій з високими зарплатами. Одним з таких рішень може стати фіксація максимальної величини бази нарахування ЄСВ у вигляду суми або відсотка від нарахованої зарплати.

За останні роки в Україні відбулася сила-силенна економічних, політичних, галузевих заходів за участю влади, бізнесу, громадськості та експертів.

Представники компаній та бізнес-асоціацій постійно наголошують на важливості рішень та дій держави, які можуть суттєво покращити роботу експортних та інноваційних індустрій і сприяти зростанню економіки. Однак щоразу доводиться працювати ще наполегливіше, щоб знайти конструктив.

Правда, для інвесторів важливі не місця України в Doing Business чи Democracy Index, а людський капітал. Однак доки ухвалюватимуться необґрунтовані закони, з країни мігруватимуть мізки у пошуках безпечного і стабільного життя.

Информация о материале

Опубликовано: 19 декабря 2017

Вместе с законом, который должен был защитить бизнес от беспредела и злоупотреблений со стороны силовиков, сами правоохранители получили неожиданный бонус. Теперь они могут максимально закрыть от общественности информацию о расследовании резонансных преступлений.

Изменения, которые внесены в УПК, распространяются на любое уголовное производство, а без письменного разрешения прокурора или следователя запрещается какое-либо разглашение сведений предварительного расследования. Тем более, что за разглашение данных, которые могут нанести ущерб чести и достоинству человека, ввели наказание до 5 лет ограничения свободы.

Нарушениями силовиков займется спецкомиссия

Одним из активных инициаторов внесения изменений в уголовное законодательство стал офис бизнес-омбудсмена, куда приходили жалобы от предпринимателей, непосредственно столкнувшихся с давлением со стороны силовиков. «По состоянию на 1 декабря этого года нами было получено 209 жалоб на правоохранителей. Причем с конца мая 2015 года (когда Совет бизнес-омбудсмена начал свою деятельность) пришло в общей сложности 464 жалобы. Мы закрыли производство по 245 жалобам, 161 жалобу в работу не взяли, 42 дела сейчас находятся в процессе расследования, а по 16 жалобам принимаем решение о том, будут ли они приняты в работу (и, соответственно, станут делами), – рассказал в комментарии изданию заместитель бизнес-омбудсмена Ярослав Грегирчак, характеризуя ситуацию, сложившуюся в последние несколько лет.

Как правило, злоупотребления и давление со стороны правоохранителей сводятся к одному из следующих 4-х типовых сценариев: необоснованное возбуждение уголовных производств, отказ в открытии уголовного производства по заявлению бизнеса (часто против правоохранителей), затягивание хода досудебного расследования и процессуальные нарушения во время совершения следственных действий, прежде всего при обыске.

«Совет бизнес-омбудсмена получал много жалоб на то, что по результатам проведения обысков у предприятия изымалось имущество, разрешение на изъятие которого предоставлялось следственным судьей, – объяснил он. – Таким образом, по нормам УПК такое имущество имело статус временно-изъятого и в отношении него следователем должно быть подано ходатайство о его аресте. В случае с нашими заявителями такие ходатайства следователями не подавались, но имущество им не возвращали. В тех делах, где предметом изъятия была офисная техника и товарные ценности, их стоимость и составляет размер убытков, фактически причиненных предприятию в ходе проведения обысков.

В подобных делах наше вмешательство заключалось в содействии объективному рассмотрению жалоб на действия или бездействие следователя, а также ходатайств о возвращении временно изъятого имущества. Результатом рассмотрения подобной жалобы Советом в большинстве случаев было возвращение имущества, изъятого с нарушением процедуры, его законному владельцу».

После вступления в силу нового закона обыски теперь должны записываться на видео. Иначе все собранные доказательства будут признаны недействительными. Как и в случае, если это видео окажется некачественным или поврежденным. Есть и еще ряд нюансов, которые должны учитываться. «Доказательства будут признаны недопустимыми, если во время исполнения определения о разрешении на проведение обыска жилья или иного имущества лица не был допущен адвокат или если такое определение вынесено следственным судьей без проведения полной технической фиксации заседания», – рассказала «Цензор.НЕТ» первый заместитель главы Госбюро расследований Ольга Варченко.

Согласно закону, пока процесс получения санкции фиксируется на аудио, а с января 2019 года предусмотрена обязательная видеозапись судебных заседаний. Правда, кулуарно адвокаты и прокуроры поговаривают, что к этому сроку закон могут «подкорректировать». Хотя во всем мире это нормальная практика и ничего особенного в ней нет. И если постараться, можно успеть обеспечить суды необходимыми техническими средствами. А заодно, что крайне важно, и продумать систему защиты таких данных.

Пока же суды оказались не готовы к практическому применению изменений, внесенных в УПК.

Главный военный прокурор - заместитель Генерального прокурора Анатолий Матиос на Фейсбуке обнародовал информацию о том, что правоохранители занимают в суде очередь с 6 утра.

Матиос подчеркнул: «Об унижении и издевательствах «Державников» над правоохранителями

Такие вот несколько дикие изменения (нет смысла их даже пересказывать) в законодательстве - сегодня, начиная с 5 ч. 30 мин. следователи и прокуроры сформировали живую очередь, чтобы сдать на рассмотрение ходатайства об обысках, арестах, изъятии документов, легализации безотлагательно проведенных обысков.

Ситуация унизительная и ну очень нервозная ... очередь стоит до сих пор, любой человек может убедиться.

Государство, которое абсурдом принятых норм издевается над тем, кто его (лучше или хуже) охраняет - обречено на хаос беззакония.

Вспоминается Айн Рэнд с ее «Атлант расправил плечи».

Там все искали и нашли спасителя государственного и человеческого смысла по имени Джон Голт.

А вы не знаете где наш украинский Джон Голт?

Очень непростая ситуация и с видеоаппаратурой, которая следователям нужна уже сегодня. Учитывая уровень технической оснащенности следственных подразделений, норма об обязательной видеозаписи обыска существенно усложнит их работу. Особенно при проведении крупных спецопераций, когда много одновременных обысков. Если начать собирать видеокамеры по принципу «с миру по нитке», утечка информации о предстоящих мероприятиях неизбежна.

«Да, это усложняет работу следователя, но в то же время позволяет избежать возможных провокаций и манипуляций, – считает Ольга Варченко. – Риск утечки информации в таких случаях очень велик. Выход? Закупать видеокамеры».

Когда документ обсуждался на стадии прохождения законопроекта через парламент, адвокаты отмечали, что рассчитывают на то, что следователям во время обысков запретят забирать технику и оригиналы документов. И что они будут изымать исключительно то, за чем пришли, а не все, что попадает под руку. К примеру, в одном из случаев искали договор по тендеру, а зачем-то забрали оригиналы свидетельства о рождении детей.

Как объяснила «Цензор.НЕТ» судья Соломенского суда г. Киева Мария Зелинская, оригиналы документов будут изыматься, поскольку только на их основании можно проводить экспертизы, копии в этом случае не подходят. Но ряд существенных дополнений в УПК законодатели все же внесли. И следователю придется тщательно обосновывать, что именно планируется изъять при обыске и почему. «Указываются обязательно индивидуальные или родовые признаки вещей, документов, другого имущества лиц, которое планируется найти, а также их связь с совершением уголовного правонарушения», – отметила судья.

В свою очередь заместитель омбудсмена добавил, что правоохранителям – в случае их обращения к следственному судье с ходатайством о временном доступе к документам – придется обосновывать целесообразность изъятия не только оригиналов, но и копий документов. Напомнили законодатели силовикам и о нескольких статьях Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, в частности о ст. 6 – «Право на судебное разбирательство» и ст. 8 – «Право на уважение к частной и семейной жизни».

«Следственный судья вправе отказать в удовлетворении ходатайства об обыске, если прокурор, следователь не докажут наличие достаточных оснований считать, что по установленным обстоятельствам обыск является более целесообразным и эффективным способом отыскивания и изъятия вещей и документов, которые имеют значение для досудебного расследования, а также установления местонахождения разыскиваемого лица», – продолжает Мария Зелинская.

При этом УПК дополнен положением о том, что могут обыскиваться лица, которые находятся в этот момент в помещении, где проводятся такие мероприятия. Решение в таких случаях принимает следователь или прокурор, если есть достаточные основания считать, что эти люди прячут при себе предметы или документы, которые имеют значение для досудебного расследования. Адвокат, которого теперь обязаны допускать на любой стадии проведения обыска, должен явиться на протяжении 3 часов.

По словам Ярослава Грегирчака, закон также содержит общее правило о запрете изъятия компьютерного «железа», которое имеет 4 исключения. Изымать все-таки можно для проведения экспертного исследования; если техника была получена в результате совершения преступления или является средством или орудием его совершения; или если доступ к необходимой информации ограничен паролем.

Важной новеллой является и запрет открывать уголовные производства по обстоятельствам, которые уже были предметом предварительно закрытого уголовного производства. Кроме того, закон должен защитить от необоснованного затягивания хода досудебного расследования в нарушение принципа «разумных сроков». «Отныне лица, не имеющие процессуального статуса, но права которых нарушаются, могут обратиться с жалобой на несоблюдение разумных сроков к прокурору, следственному судье или в суд. Если следователь или прокурор не удовлетворил такую ​​жалобу, соответствующее решение может быть обжаловано к прокурору более высокого уровня», – пояснил заместитель бизнес-омбудсмена.

Закон также призван уменьшить количество необоснованных отказов в регистрации уголовных производств, наделив заявителей правом получить выписку в течение 24 часов после внесения соответствующих сведений в Единый реестр досудебных расследований.

Реагировать на какие-либо нарушения со стороны силовиков сможет специальная комиссия, в которую войдут представители органов государственной власти и неправительственных организаций. Полномочия по ее созданию делегированы Кабинету министров.

Болтливых лишат должности

В день, когда закон вступил в силу, глава Нацполиции Сергей Князев на совещании, обратившись к подчиненным, потребовал неукоснительно его соблюдать. «Категорически предупреждаю и подчеркиваю: изменениями в законодательстве предусмотрено, что действия и обстоятельства проведения обыска, не зафиксированные на видео, не могут быть внесены в протокол обыска и использованы в качестве доказательства. Если есть расхождения между видеозаписью и письменным протоколом, видеозапись будет давать фиксацию того, что есть на самом деле», – отметил руководитель Нацполиции.

Кроме того, Сергей Князев сделал акцент на той части Уголовного процессуального кодекса, где говорится о недопустимости разглашения каких-либо сведений предварительного расследования без письменного разрешения следователя. Он призвал сотрудников ведомства строго соблюдать нормы действующего законодательства и помнить, что по всем фактам правонарушений виновные лица будут привлечены к ответственности.

Все дело в том, что закон касается не только тех уголовных производств, где фигурируют предприниматели, но и любых других. И норма о письменном согласии на озвучивание каких-либо подробностей резонансных дел тоже распространяется. И если раньше следователи не особо охотно делились с журналистами информацией, то теперь они и вовсе сто раз подумают, а стоит ли что-либо говорить до передачи дела в суд. Ведь согласно новациям, прописанным законом, в случае если разглашение сведений досудебного расследования позорит человека, унижает его честь и достоинство, виновник будет приговорен к ограничению свободы на срок от 3 до 5 лет.

Как в таких условиях должны освещаться резонансные расследования в СМИ? Может ли это использоваться адвокатами, чтобы затянуть расследование и привлечь к ответственности следователя, прокурора или журналиста? Отвечая на эти вопросы, первый замглавы ГБР Ольга Варченко объяснила: «В таком случае любая полученная информация данной категории должна оформляться письменным разрешением уполномоченного лица на ее разглашение, с обязательным предупреждением об уголовной ответственности. Кроме того, судьям, прокурорам, следователям и оперативным сотрудникам запрещено разглашать данные оперативно-розыскной деятельности и досудебного расследования, независимо от их личного участия в них. Это должно существенно снизить возможность утечки информации и прежде всего дисциплинировать правоохранителей и судей».

Юристы, с которыми нам удалось пообщаться, поддерживают такую норму. Ростислав Кравец, старший партнер адвокатской компании «Кравец и партнеры» в комментарии «Цензор.НЕТ» заявил: «Это хорошо, что появилась такая норма, она будет определенным сдерживающим инструментом по разглашению материалов досудебного расследования с целью повлиять на общественное мнение, а также помешать проведению расследования».

По его словам, очень много случаев, когда советники министров, или генеральный прокурор, или глава НАБУ, по закону не имеющие доступа к материалам уголовного производства, делают официальные заявления и раскрывают подробности обстоятельств дела, что приводит к значительным затруднениям в его дальнейшем расследовании.

Поддерживает такое новшество и юрист Андрей Вигиринский. «Ответственный за результат расследования именно следователь и его процессуальный руководитель, им и определять, какую информацию и в каком объеме стоит сообщать обществу», – говорит он. – Уже давно пора прекратить создавать шоу или пиариться на информации об уголовных делах. Не стоит на этом делать рекламу. СМИ, как и раньше, будут получать информацию ровно в том количестве, которое им донесут уполномоченные люди, а именно следователи. Ведь журналистам и до сих пор никто не давал читать уголовные дела».

В законе есть еще один немаловажный нюанс. Это дополнения к части 3 статьи 387 УК, где предусмотрено за «лишние разговоры» не только ограничение свободы, но и лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет. Представьте, как много правоохранителей и сотрудников профильных пресс-служб захотят теперь делиться информацией, рискуя потерять рабочее место?!

Хотя юристы, трактуя эту норму, не исключают, что с нашими судами при желании лишить права заниматься профессиональной деятельностью могут и журналиста. «Если журналист будет разглашать информацию, которая составляет тайну следствия или информацию оперативно-розыскной деятельности, он может быть лишен права заниматься профессиональной деятельностью. По крайней мере, такая возможность есть. И такая норма касается не только журналистов, но и сотрудников того же правоохранительного органа, сотрудников пресс-службы, советников, которые часто дают комментарии, – уточняет Андрей Вигиринский. – Ведь журналисты не владеют информацией, если ею с ними не поделились осведомленные лица».

Адвокат Жанна Кольчевская считает, что в этой законодательной норме нет ничего страшного, и напоминает, что ограничения при разглашении сведений досудебного следствия существовали и в УПК редакции 1960 года, и в кодексе, который был принят уже в независимой Украине. По ее словам, «указанные изменения не должны повлечь за собой ухудшение сотрудничества с журналистами, как можно было бы предположить, поскольку письменная форма разрешения на разглашение ведомостей досудебного расследования призвана защищать граждан от голословных обвинений со стороны органов досудебного расследования».

Да, определенные ограничения действительно были и раньше. Но не настолько жесткие. Кроме того, общаясь с самими следователями, которые категорически отказались официально комментировать этот вопрос, мы поняли, что они до конца сами не очень понимают, как правильно следует применять все принятое парламентом на практике. Прояснить ситуацию «Цензор.НЕТ» попросил заместителя министра юстиции Елену Сукманову.

– Поправка к ст.222 УПК Украины – о том, что со вступлением в силу этого закона сведения досудебного расследования можно разглашать только с письменного разрешения следователя или прокурора и в том объеме, в котором они признают возможным. Чтобы ввести такую ​​норму, логично предположить, что должны были быть серьезные прецеденты. Если они были, когда и какие? Если нет, что послужило основанием для введения таких изменений?

– Эта норма возникла из-за того, что участились выбросы в СМИ и в интернет сведений досудебного расследования. Во время заседания рабочей группы по наработке закона правоохранительные органы часто возмущались тем, что адвокаты, участвующие в обысках и других следственных действиях, затем выкладывают в интернет сведения об этих обысках или следственных действиях, причем иногда вырывая их из контекста. И это противоречит закону. Поэтому если адвокат участвует в обыске, он должен подписать обязательство о неразглашении полученных данных, что абсолютно нормально. Адвокаты должны выполнять свои функции в соответствии с законом. Кстати, эта норма не вызвала никаких сомнений у представителей адвокатуры, которые принимали участие в заседаниях рабочей группы по наработке проекта этого закона. Поэтому она и введена, с одной стороны, для защиты интересов фигурантов следствия, а с другой – обеспечивает тайну следствия и возможность правоохранительным органам нормально расследовать дело.

– Хватит ли у правоохранителей времени и, главное, желания, чтобы оформлять такие письменные разрешения? Или это еще одна лазейка для того, чтобы как можно меньше сотрудничать со СМИ?

– У правоохранителей всегда должно хватать времени на то, чтобы выполнять закон. Если они не выполняют нормы закона, тогда пусть не жалуются на то, что кто-то что-то разглашает.

– Статья 387 УК Украины дополнена частью 3, которой раньше не было. В ней сказано, что если огласке поддаются данные, которые позорят человека, унижают его честь и достоинство, такие действия наказываются ограничением свободы на срок от трех до пяти лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет. Могут ли применять эту норму, чтобы лишить возможности журналиста заниматься профессиональной деятельностью? Какая информация может считаться допустимой, то есть тем самым «неразглашением»? И вообще, можете ли вы, исходя из норм этого закона, предложить для представителей СМИ «правила игры», которые устроят участников расследования и позволят удовлетворить потребность общества в полной и правдивой информации?

– Понимаю, что у журналистов, работающих в криминальной тематике, возникает много вопросов о том, как им трактовать нововведение и как им теперь работать в новых условиях. Для того, чтобы снять все эти вопросы, уместно было бы провести ряд встреч или совещаний с участием СМИ, правоохранительных органов, ассоциации адвокатов, Минюста. В рамках такой совместной работы следует выработать определенные методические рекомендации для работы журналистов, которые будут касаться вопроса тайны следствия и неразглашения информации. Действительно, должны быть сформированы четкие и понятные «правила игры» и согласованные рамки во избежание эксцессов. Они будут полезны не только тем, кто занимается криминальной тематикой, но и всем остальным журналистам (единицы из которых имеют юридическое образование), которым приходится сталкиваться с делами, где есть тайна следствия.

Что касается чести и достоинства, то давайте не забывать о том, что только громкие обвинения в унижении чести и достоинства никому еще не помогли. С юридической точки зрения для наступления ответственности должен быть доказан факт правонарушения, за которое ответственность и наступает. Если человек считает, что унижены его честь и достоинство, он должен доказать это юридическими инструментами, то есть в судебном порядке. Вот когда вступит в силу решение суда о том, что такое нарушение произошло, тогда и можно говорить о возможной уголовной ответственности. С одной стороны, это принципы, которые существуют в любой правовой стране. А с другой, это нормы, которые, надеемся, будут также сдерживать поведение иногда не совсем профессиональных журналистов, которые действительно позволяют себе публичные обвинения только для создания картинки и не имеют под этим никакого юридического основания.

– Законом также предусмотрено, что будет создана комиссия для изучения нарушений, допущенных правоохранителями во время проведения следственных действий. В состав этой комиссии должны входить представители органов государственной власти, правозащитных и общественных организаций, объединенных сферой защиты предпринимательской деятельности. Какие реальные полномочия получит такая комиссия?

– В законе четко написано, что комиссия должна давать рекомендации, обязательные к рассмотрению. Мы не создаем ни лишнего правоохранительного, ни государственного органа, потому что в государстве таких органов уже достаточно. Комиссия – это лишь консультативно-совещательный орган, который, надеюсь, будет иметь достаточно высокий авторитет, чтобы профессионально и подробно разбираться, были нарушения или нет. Философия деятельности этого органа направлена ​​на то, чтобы нарушения не оставались незамеченными, потому что если вопрос публично поднимается на высокий уровень, замять его уже не удастся. Комиссия будет дополнительным рычагом в поддержке законных интересов участников уголовного производства.

– Такой комиссии будет предоставляться вся информация или только та, которую письменно позволит разглашать следователь? Как быть в ситуации, когда следователь откажется предоставлять разрешение на передачу определенной информации членам комиссии?

– Сейчас рано говорить об операционных процедурах, согласно которым будет действовать комиссия. Должен быть создан дополнительный нормативный подзаконный акт, который и будет регулировать порядок деятельности и рассмотрения вопросов этой комиссией. Но в любом случае, как мы видим из опыта работы предыдущих аналогичных комиссий, вопросы, касающиеся тайны следствия, возникают очень редко. Как правило, комиссии рассматривают вопрос о сроках рассмотрения дела, невыполнение правоохранительными органами своих функций в рамках следствия и тому подобное. Для защиты законных прав и интересов участников уголовного судопроизводства совсем не надо каждый раз получать доступ к тайне следствия. Те нарушения, с которыми мы сталкиваемся, достаточно очевидны (проведение следственных действий без соответствующего разрешения или без проведения видеосъемки, не наложение ареста на имущество в рамках уголовного производства, неразумные сроки проведения следствия и т.д.), а соответственно и реакция на них должна быть простой и очевидной.

– Что будет происходить с самим расследованием во время работы такой комиссии? Оно будет приостановлено, передано другому следователю, с ним будут предприняты еще какие-то действия?

– Оно не будет приостановлено, а будет идти параллельно с рассмотрением комиссией, ведь полномочий истребовать материалы у комиссии не будет (это исключительно полномочия правоохранительных органов). Поэтому она не изменит принципы расследования уголовных дел.

– Эта комиссия будет постояннодействующей или ее станут собирать под каждый случай отдельно? Она будет всеукраинской или мы получим по комиссии на каждую область?

– Комиссия будет действовать постоянно. На первом этапе она будет создана на государственном уровне. Если мы увидим вал дел, то вполне вероятно, что в будущем можно будет говорить о создании региональных комиссий. Но пока об этом речь не идет.

Так ли сам бизнес, под который писался закон, страдает от того, что в СМИ попадает информация о ходе тех или иных резонансных дел? Приходилось ли Совету бизнес-омбудсмена рассматривать подобные жалобы? Отвечая на эти вопросы, Ярослав Грегирчак сообщил, что в практике у них не было жалоб, напрямую связанных с ущербом, причиненным предприятию вследствие разглашения следователем сведений предварительного расследования лицам, не связанным с досудебным расследованием. Однако в настоящее время Советом продолжается рассмотрение дела, где следователь в тексте ходатайства, поданного в суд, привел неподтвержденные данные, которые вредят деловой репутации предприятия. В дальнейшем информация из ходатайства следователя была зафиксирована в тексте судебного решения и опубликована в Едином государственном реестре судебных решений.

«Соответственно такая информация стала доступной неограниченному кругу лиц. И сейчас Совет способствует проведению проверки действий следователя и привлечению его к ответственности за допущенное нарушение», – сообщил заместитель бизнес-омбудсмена.

По данным источников «Цензор.НЕТ» в правоохранительных ведомствах, силовики на данном этапе внимательно вникают в новеллы закона, обратившись за разъяснениями в профильные комитеты Верховной Рады. Что касается бизнеса, то пока публичных заявлений о каких-либо нарушениях со стороны правоохранителей не слышно.

Информация о материале

Опубликовано: 19 декабря 2017

Затянувшаяся и так и не завершившаяся за четверть столетия земельная реформа принесла с собой, кроме широко разрекламированных и весьма сомнительных достижений в виде мировых рекордных показателей по экспорту агросырья, ряд ощутимых для населения бед. Вслед за уже привычными невзгодами недореформированной отрасли последовал всплеск новой беды, ставящей под угрозу само существование сельского хозяйства. Поскольку под удар рейдеров попадают многие аграрии: селяне-паевики лишаются права на свое усмотрение подбирать арендаторов, а значит — самостоятельно распоряжаться землей, а у землепользователей, засевающих арендуемые нивы, нет уверенности, что они смогут собрать с них урожай.

Аренда: на разных «полюсах»

Вовсе не случайно рейдерство в последнее время столь широко распространилось в АПК, где проводится ускоренная подготовка к запуску рынка земли. Причем эта крайне опасная для экономики тенденция обострилась после принятия дополнительных мер, которые должны были усовершенствовать земельные отношения, усилить госучет и контроль над движением сельхозземли между субъектами хозяйствования. Однако порядка после принятия этих мер не стало больше, скорее, наоборот. В преддверии готовящейся отмены моратория на куплю-продажу сельхозземель число спорных полей и массивов, на которые претендуют по два и больше землепользователей, стремительно возрастает. Доходит до прямых грабежей и силовых противостояний. Нечистые на руку регистраторы, получившие доступ к Единому Государственному реестру сельхозземель и возможность переписывать права землепользования на кого угодно, существенно дополнили коррупционную составляющую давно погрязшего в скандалах основного земельного ведомства — Госгеокадастра.

Созданные центральными органами власти рабочие группы, как и областные и районные штабы в регионах, наиболее подверженных земельному рейдерству, сумели разве что сбить пламя разгорающихся пожаров, на время удалить внешние признаки беды. Но проблемы рейдерства остались. И оказались гораздо глубже досужих представлений о них. Комиссии и штабы «утрясают» конфликты в основном между землепользователями, а истоки недоразумений сложнее, они напрямую касаются селян-паевиков, которые как-никак, но формально являются собственниками земель, где, собственно, и совершается произвол. Но при принятии решений их интересы не учитываются, а это только укрепляет коллизии, способствующие рейдерству. Если чиновники лишают мелких собственников права самостоятельно распоряжаться своей землей, привлекать к хозяйствованию на ней тех, кому доверяют, а не тех, кого навязывают «сверху», то такое добровольно-принудительное заключение арендных договоров не может быть действительным. Вот и решаются «зависшие» вопросы собственности с применением грубой силы.

Соперничество, доходящее до рейдерских захватов, как правило, происходит между землепользователями, находящимися в разных условиях. Арендаторы со стажем стремятся до предполагаемого запуска рынка укрепить свои землевладения, заключить договора на длительный срок. Они, имея объекты для приложения капитала, настороженно и даже враждебно относятся к быстро «размножающимся» потенциальным соперникам новой волны, которые проявляют интерес к уже «застолбленным» земельным массивам. Эксперты полагают, что от такого соперничества, если оно происходит в рамках закона и установленных правил, арендодатели могут выиграть. Новые землепользователи, как правило, выражают готовность несколько повысить арендную плату, что для беднеющих селян, наделенных весьма иллюзорной собственностью на землю, весьма привлекательно. И даже если претендентам не удается добиться своего, селяне обычно не остаются внакладе. Действующие арендаторы, почувствовав реальную конкуренцию, соглашаются на некоторые улучшения условий аренды.

На другом полюсе арендных взаимоотношений ситуация иная. Арендаторам, как действующим, так и потенциальным, есть за что сражаться, не останавливаясь даже перед нарушениями закона. Они приобретают по крайне низким арендным ставкам право пользования землей — основным средством сельхозпроизводства. Таким образом, фундамент для ведения агробизнеса закладывается без особых расходов. Что касается затрат на оборотные средства, то открыты все возможности для их многократного сокращения. Можно (что большинство арендатором и делает), не считаясь с потребностями сельских жителей в рабочих местах, избавиться от хлопотного и низкорентабельного животноводства и других сложных трудоемких отраслей и заняться простым, но доходным возделыванием всего нескольких сельхозкультур, ориентированных на экспорт. Еще одна активно применяемая статья сокращения расходов — избавление от социальной составляющей, в т. ч. от вложений в развитие сельских территорий. При таком «урезании» хозяйственного комплекса бизнес в отдельно взятом растениеводстве дает довольно высокую рентабельность. Оборот капитала в растениеводстве осуществляется в несколько раз быстрее, чем в других, более трудоемких отраслях. Ясно, что при возможности ведения такого «урезанного» хозяйствования «битвы» за аренду полудармовой сельхозземли будут только разрастаться, и никакие комиссии или оперативные штабы при нынешней системе хозяйствования их не остановят.

От монополистов — к латифундистам

Очень соблазнительно в стране, в которой капиталу трудно найти применение, кроме как в сельском хозяйстве, захватить у неорганизованных, зачастую престарелых селян землю и таким образом не только получить возможность вести доходный агробизнес, но и создать надежный плацдарм для приобретения арендных участков в частную собственность. Ведь никто не отменял одно из явно лоббистских положений закона об аренде сельхозземли, дающее приоритетное право приобретения земельного участка тому субъекту, который его арендует. Даже в условиях действия моратория сельхозземля движется, консолидируясь во все более крупные массивы.

Председатель комитета аграрного и земельного права Ассоциации адвокатов Украины Виктор Кобылянский в интервью ZN.UA утверждает, что «большинство селян (селяне-паевики. — Ред.) на самом деле не стали полноценными собственниками земли… Запретив им свободно распоряжаться собственностью, государство в какой-то мере закрепостило их. Ведь земельный участок — товар специфический, его нельзя перенести в другую область иди в соседний район, чтобы передать в аренду на более выгодных условиях. Поэтому селяне вынуждены сдавать землю в аренду местным производителям, часто — локальным монополистам». К сказанному следует добавить, что монополизм лишь усилился после того, как многие его носители, одни — из-за нехватки оборотных средств, другие — из-за чрезмерного желания быстро обогатиться, стали бойко торговать корпоративными правами, передавая агрохолдингам разрушенные хозяйственные структуры… вместе с арендуемыми у селян сельхозземлями. И хотя главной ценностью таких продаж является земля селян-паевиков, никто их не спрашивает, да и закон прямо не требует согласия собственников на такие операции. «Корпоративные» захваты земли не считаются нарушением закона. Тревогу о происходящих рейдерских насилиях забили лишь тогда, когда угроза потери бизнеса с использованием селянской земли нависла и над связанными с властью структурами.

А ведь изменить ситуацию несложно. Надо, наконец, привлечь к подготовке и проведению сделок селян-паевиков или их представителей. И вместо ныне широко распространенной тайной бухгалтерии провести открытые аукционы, в которых могут принять участие как действующие арендаторы, так и претендующие на то, чтобы сменить их. Такая гласная конкуренция уничтожит рейдерство. Тем более что практика аукционов уже отработана, определена и минимальная арендная плата, которая не может составлять менее 8% от нормативной оценки земли. Такие аукционы уже проходят, и за особо ценные земельные участки арендаторам приходится платить в 2—3 раза дороже от первоначальной стоимости. Но все это — как унормированная фиксация минимальной арендной платы, так и требование проведения публичных аукционов, — касается только госземель. А стоимость селянских паев, по лицемерным рекомендациям властей, определяется «свободными переговорами между сторонами арендных отношений». У кого будет перевес в такого рода переговорах: у крупных структур, имеющих мощные юрслужбы и лоббистов во многих органах власти, — или у отдельных бабушек и дедушек из сельской провинции? Ответ на этот вопрос сомнений не вызывает.

Уроки 90-х

Если непомерно затянувшаяся земельная реформа потерпит провал, то это произойдет… не впервые. Напомним: первые шаги по разгосударствлению сельхозземли были сделаны более четверти века назад, еще до ее распаевания. При тогдашних подходах такой процедуры и не потребовалось бы. Еще в конце 1991 г. была разработана концепция приватизации предприятий, земли и жилфонда. Весной 1992 г. ВР приняла Закон

«О приватизационных бумагах», который определил порядок бесплатного приобретения права на сельхозземлю. Тогдашнюю приватизацию решено было проводить пакетом госсобственности, в котором, наряду с промышленными предприятиями, фигурировали жилой фонд и земля.

В приватизации земли в виде получения земельных бонов должны были принять участие не только селяне, но и городские жители. Но осуществление благих намерений по наделению украинцев частью госсобственности пошло по ухабистому пути. Самые серьезные препятствия, сохранившиеся и поныне, выпали на долю наиболее ценного невозобновляемого ресурса. Если после приватизации жилфонда жители городов и поселков все-таки получили в собственность квартиры и дома, в которых жили, то от т. н. «сертификатной» приватизации промышленности общество получило один вред — госсобственность перешла в руки немногих, а в распоряжении большинства остались ничего не стоящие бумажки. Вместо конкурентного рынка воцарились монополизм и олигократия. Но наихудшая история произошла с землей. Документы, решения были подготовлены, но процесс приватизации так и не начался. Даже в виде имитации. Было сделано все, чтобы принятый закон, решения правительства, нормативные акты Центрального банка и Фонда госимущества были поскорее забыты. О том, что земля должна была быть бесплатно распределена в виде бонов среди всего населения страны, никто из нынешних реформаторов-приватизаторов и не вспомнит.

Нынешние действия передового отряда землепользователей — агрохолдингов, как давно укрепившихся, так и вновь создаваемых, спешно скупающих под видом корпоративных торгов сельхозземли через посредничество «локальных монополистов», уж очень напоминает манипуляции, посредством которых «избранные» в лихие 90-е прибирали к рукам заводы, фабрики. Тогда Украина потеряла свой высокий промышленный потенциал. Сейчас на карту поставлен еще более ценный ресурс — земля.

Не только горожане были лишены права бесплатно получить землю, участвовать в предполагаемом рынке. Даже не все сельские жители получили доступ к ценному ресурсу. Право приватизировать сельхозземлю в виде паевых наделов было предоставлено только тем, кто работал на разгосударствляемых сельхозпредприятиях и вышел на пенсию. Сельская интеллигенция — учителя, медики, служащие сельских учреждений — остались за бортом такой избирательной приватизации. Этот фактор, в сочетании с тем, что большая часть руководителей и главных специалистов стали учредителями новосозданных ЧП, а наиболее молодые и креативные селяне-паевики вывели свои наделы из общей массы и стали хозяйствовать самостоятельно, привел к ослаблению сословия селян-паевиков. Ныне его представляют в основном люди пенсионного возраста, которые по состоянию здоровья и уровню образования не в состоянии защитить ни себя, ни переданную им в собственность землю.

Господствующему классу оказалось чрезвычайно выгодно и перспективно формально передать наиболее ценный ресурс в распоряжение наиболее бедного и беззащитного слоя сельского населения, хорошо понимая, что это надежный способ не выпускать ресурс из своих рук, распоряжаться им через чиновников земельно-регистрационных ведомств как заблагорассудится. Все бы ничего, но отторжение от собственности на землю преобладающего числа жителей страны, бесправие чисто формально получивших наделы селян-паевиков привело ко многим бедам, в т. ч. к рейдерству, разгул которого вовсе не случайно совпал с усилением активности латифундий. Они стремятся успеть сконсолидировать крупные массивы земли, и сделать это как можно быстрее, чтобы селяне не прозрели, не поняли, какие ценности были у них в руках и которыми многим так и не дали воспользоваться. Скрывать это, когда, вопреки всему, прозрение наступает (появились семейные фермы, выросшие из единоличных хозяйств, а госземли, благодаря применению публичных аукционов, сдаются в аренду в несколько раз дороже, чем селянские) становится все сложнее.

Информация о материале

Опубликовано: 19 декабря 2017